* * * В центре потолка был изображен белый конь, везущий по небу колесницу, где восседал сам бог солнца, посылая свое сияние на версальских придворных. Из всех залов Версаля зал Аполлона был самым большим и величественным. Каждый его уголок блестел серебром или позолотой, покрывавшими дерево, золотыми узорами на бархате или поражал самыми изысканными живописными полотнами. Это была святыня Людовика XIV, «короля-солнца». Нынешний Людовик ненавидел зал Аполлона, ибо здесь со всей отчетливостью проявлялись недостатки его правления. Из толпы придворных вышел хирург Лефевр. Лицо его не было напудрено, парик сидел криво, кружевные манжеты посерели от грязи. Напрасно он не уделял больше внимания внешнему виду, особенно если учесть, сколько времени и усилий тратила она сама на ежедневное одевание. Лефевр приблизился к трону и неуклюже отвесил низкий поклон. Жанна опасалась, что ему будет не подняться. – Это вы, Клод, – лениво кивнул ему король. – Насколько помню, сегодня у нас с вами нет занятий. – Да, сир. Вы правы. – (Жанна заметила, что лицо Лефевра покрыто потом, его лоб взмок, вспотела даже верхняя губа.) – Я приехал просить вашего разрешения повидать моего друга. Речь о докторе Рейнхарте, – понизив голос, добавил он. – Месье, я был лучшего мнения о вас. Вам что, больше нечего сказать? – Прошу вас, сир. – Лефевр встал на одно колено. Зрелище было предельно нелепым. – Выслушайте меня хотя бы минуту. Полагаю, вы доверяете моим суждениям в вопросах анатомии и физиологии. Надеюсь, вы прислушаетесь и к моему мнению относительно человеческого разума. – Клод, я доволен тем, как вы меня обучаете. Но слушать ваши воззрения на эту тему я не желаю. – Возможно, сир, вам это неинтересно. Однако до меня дошли сведения, что с Рейнхартом плохо обращаются. Он находится в плачевном состоянии. Я бы никогда себе не простил, если бы не обратился к вам от его имени. Мне исключительно важно его увидеть. – Даю вам одну минуту, – выдохнул Людовик. – Благодарю, ваше величество. Вот о чем я хочу сказать. Этот человек всегда отличался странностями, что связано с его необычной гениальностью. Но я не верю, что он повинен в посланиях, написанных куклой. Должно быть, это дело рук кого-то другого, того, кто проник в тайну управления механизмом куклы и желает повредить всем нам. Найти этого человека – вот на что вам стоило бы обратить внимание. «А ведь он в панике», – подумала Жанна. Может, боится, что его обвинят в пособничестве? – Ваше величество, прошу учесть следующее обстоятельство: у Рейнхарта не было причин делать это. Совсем никаких. И тем не менее он оказался в опасности. Касаемо утверждений, что после того злосчастного представления кукла самостоятельно двигалась и говорила… могу сказать: у Рейнхарта не было возможности наделить куклу такими способностями. Это ему не под силу, как, впрочем, и любому другому человеку. Я готов показать вам черновик его письма в Академию наук, найденный слугами Рейнхарта. Там он признаётся, что не сумел выполнить ваше задание, а именно найти способ воссоздать у куклы систему кровообращения и заставить автомат говорить. Это ему не удалось. – Лефевр протянул конверт королю. – Сир, я считаю Рейнхарта невиновным, жертвой чьей-то злобной выходки или заговора. Прошу вас: соблаговолите распорядиться об уничтожении куклы и разрешите мне увидеться с Рейнхартом. Полиция отказывается допустить меня к нему. Король смотрел не на Лефевра и не на протянутую руку с письмом, а на камин, отделанный серо-голубым мрамором. – Клод, я ценю ваше мнение в вопросах анатомии, – сухо заговорил Людовик. – Вы хороший учитель. Но ваши способности ограниченны. Вы сказали о странной гениальности Рейнхарта. Что бы он ни писал в этом письме, я считаю вполне возможным, что он настроил механизм куклы на самостоятельную работу. И потому кукла продолжает свои манипуляции, пока ее создатель находится в застенке, прикованный к стене. Я так считаю вопреки мнению ученых из Академии, заявивших о неспособности куклы производить самостоятельные действия. До тех пор пока он не расскажет мне, каким образом воскресил свою дочь, он останется в тюрьме, а кукла – запертой во дворце. Ступайте! Жанна видела, как побледнело лицо Лефевра. Искра надежды, мерцавшая в его глазах, погасла. Убрав письмо в карман жилетки, он коротко поклонился и побрел к выходу. После ухода Лефевра Людовик и Жанна некоторое время молча разглядывали придворных в их сверкающих нарядах. Каждый стремился привлечь к себе взгляд короля. Жанна заметила, что Людовик по-прежнему напряжен. Говорить с ним сейчас было бессмысленно. Если он не задумываясь бросил в тюрьму и подверг пыткам человека, которым еще недавно восхищался, та же участь вполне может ожидать и ее, если она вновь его рассердит. Выждав какое-то время и решив, что гнев короля утих, Жанна непринужденным тоном произнесла: – Mon amour, а не пора ли избавиться от куклы? Знаю, вам хотелось узнать все ее тайны. Но куклу уже дважды осматривали. Наверняка это чья-то злая выходка. Так почему бы не уничтожить поделку Рейнхарта? Кукла и так осложнила нам жизнь и спровоцировала множество нелепых слухов. Людовик покачал головой. – Я тебе уже говорил и повторять не намерен! – резко ответил он. – Я желаю знать, как действует механизм внутри куклы. Я желаю знать, каким образом Рейнхарт заставил неодушевленный предмет писать, плакать, проливать кровь и петь. Я желаю знать, как он воскресил в кукле свою умершую дочь, и хочу, чтобы он научил меня всем этим премудростям. – Король повернулся к Жанне. – Быть может, Рейнхарт – дьявол во плоти, но дьявол, достигший большего, чем Лефевр и вся Академия наук. Если он смог сделать такую вещь, на что еще способны его мозг и руки? Чем еще он может быть полезен для продвижения науки и умножения величия Франции? Рейнхарт обязательно заговорит. Я в этом не сомневаюсь. Он мне все расскажет. – Но… – Дорогая, уж не хочешь ли ты, чтобы я поверил в другую теорию? О ней открыто говорят по всему дворцу. И согласно этой теории куклу заставляет двигаться не кто иной, как моя фаворитка. А еще я слышал, что моя фаворитка, невзирая на то что годы идут вперед, почему-то молодеет. Как тебе это? – Людовик наконец повернулся к ней. – Ты должна быть очень осторожна, ma petite. Ты ходишь по битому стеклу. * * * У двери комнаты сидел полусонный караульный. При виде Жанны он выпрямился, но маркиза приложила палец к губам. – Мадам, – прошептал молодой человек, – мне велели никого не допускать внутрь. Дверь заперта. – Дорогой мальчик, я не «кто-то там», и ты это знаешь. Поэтому у меня есть ключ. Шпионы Берье иногда оказывались полезными. – Но, мадам… – С твоей стороны неблагоразумно вступать со мной в пререкания и вообще находиться здесь. Если дорожишь своим местом, ты сейчас отправишься по естественным делам и не будешь особо торопиться назад. Караульный ушел. Жанна отперла и толкнула тяжелую дверь. Ее обдало струей холодного воздуха. Комната почти тонула в темноте. Горел лишь один канделябр, чьи свечи отбрасывали тени на стены. В дальнем углу Жанна увидела высокую человекоподобную фигуру. Набрав побольше воздуха, она медленно пошла туда, попутно взяв из канделябра свечу и стремясь что-либо услышать сквозь стук крови в висках. Боясь, что в любое мгновение ее может покинуть мужество, Жанна заставила себя действовать. Подойдя к кукле, она сдернула бархатное покрывало. Свет упал на бледное фарфоровое лицо. Сверкающие стеклянные глаза казались черными. Ну вот, все не столь уж и страшно. Кукла выглядела почти так же, как в Зеркальной галерее: безучастное лицо, мертвые глаза. Кровь с кукольного лица смыли, перо и чернильница исчезли. Не было и золотой короны на голове. – Смотрю, тебя сместили с трона, ma poupée. Жанна едва не рассмеялась собственной трусости. Как она могла испугаться этой механической девицы, начиненной винтиками, пружинками, колесиками? Жуткая, конечно, куколка, но сейчас, в неподвижном состоянии, творение Рейнхарта выглядело хитроумной машиной, и не более. Жанна подошла еще ближе, злясь на себя, что не явилась сюда раньше. Эта кукла – всего-навсего большая игрушка, сделанная для великовозрастного ребенка. Жанну отделяла от куклы пара футов, когда послышался какой-то шелест или шепот. Вначале ей показалось, что звук исходит от стен, но она тут же заледенела от ужаса: звук исходил из куклы. Жанна попятилась к двери, глотая ртом воздух. Ее сердце бешено колотилось, но это не помешало ей услышать шепот механической девушки: – Мадам, кто хотел моей смерти? Кто пожелал, чтобы я умерла? Глава 26 Мадлен Мадлен держала в руке записку Камиля. За окном, словно стая рассерженных мух, шумела толпа. В Париже разрасталось и крепло невидимое существо, порожденное долго подавляемым гневом, несправедливостью и унижением людей, которые больше не желали молчать. В квартале Сен-Жермен-де-Пре собрались сотни мужчин и женщин, требовавших, чтобы им показали диковинную куклу и та рассказала бы всю правду. По мнению парижан, городские власти скрывали преступления и сами похищали детей. Полиция никогда не скажет правду, а вот механическая девушка, созданная часовщиком, раскроет все без утайки: она поведает людям, как их «обожаемый» король купается в детской крови. Возле триумфальной арки Сен-Дени толпа из нескольких тысяч принялась громить кабинеты полицейского управления. Следом вспыхнул мятеж на улице Каландр, оставив после себя обломки и дым пожарищ. Невзирая на хаос, кровопролитие и страх, а может, вследствие всего этого, Мадлен знала: полиция ее обязательно вызовет. Знала она и то, что услышит от них. Ей скажут, что она не сумела вовремя разузнать о замыслах Рейнхарта и его последующих манипуляциях с куклой, а потому ей дается последний шанс искупить свою вину. Но под ее обычным страхом и раздражением таилось что-то еще. Возможно, то был гнев, бушевавший по всему Парижу и передавшийся ей, а может, собственная злость, копившаяся годами и требовавшая выхода. Мадлен чувствовала, что ей надоело бояться. В случившемся нет ни капли ее вины. Полиция задолжала ей давно обещанные деньги. Бог свидетель, она более чем добросовестно заработала их. Мадлен устала слышать о собственной никчемности от мужчин, которые сами не были ни на что способны. В записке Камиль велел ей как можно быстрее отправляться на улицу, находившуюся к северу от рынка Ле-Аль. Завернувшись в платок, Мадлен вышла наружу. Вокруг нее бурлил людской гнев. Такого разгрома она еще не видела. Витрины многих магазинов и даже входные двери домов были заколочены, а те, чьи владельцы не успели этого сделать, подверглись варварскому разрушению. В лужах битого стекла валялись обломки кирпичей и бесформенные куски древесины. Мужчины и женщины вооружались обрезками труб, выламывали стальные прутья решеток и размахивали ими перед любым стражем порядка, пытавшимся их разогнать. Когда Мадлен добралась до улицы Сент-Оноре, ее кожа от страха покрылась пупырышками. Близ церкви Сен-Рош толпа окружила какого-то человека. В него бросали камни и дергали за волосы. – Похититель детей! – кричали собравшиеся. – Мразь, шпион полиции! Рассказывай, где прячутся такие же, как ты! Толпа была настолько плотной, что Мадлен лишь мельком увидела жертву, которую успели измолотить в кровь. На нее пахнуло ледяным дыханием страха. Мадлен представила собственную участь, если кто-то обнаружит, что и она является полицейской «мухой». Натянув платок до самых глаз, она стала пробираться сквозь толпу, расталкивая зевак. Паника, охватившая ее, нарастала. Улица Тиксерандери, указанная в записке, была узкой улочкой, где дома клонились друг к другу, как пьяницы. Из окон торчали длинные шесты, на которых сушилось застиранное белье. На ветру покачивались вывески, поражавшие своими размерами: огромный железный сапог и чернильница с пером, явно предназначенная для великана. Улица была пуста, но, судя по звукам, где-то неподалеку шло побоище. Мадлен еще раз сверилась с адресом и постучала в нужную дверь. Ей открыла неопрятного вида служанка, которая провела ее на второй этаж. Комната, куда попала Мадлен, провоняла кислым запахом сальных свечей. У окна стоял Камиль с бокалом в руке. – Так-так, вот и лисичка пожаловала. Мадлен огляделась. Стены покрывали пятна, оставленные сыростью. На столе горела лампа с обожженными боками. Мадлен думала, что средства позволяют Камилю иметь жилье получше. А может, из-за недавних событий он тоже остался без жалованья? – И что ты обо всем этом думаешь? Выкладывай свои соображения. Как он ухитряется проворачивать такие трюки? – Понятия не имею. Мне известно не больше, чем вам. Я даже не знаю, повинен ли доктор Рейнхарт в этих трюках. Крики снаружи становились громче. Послышался звон разбитого стекла и треск сломанной двери, а может, стола. Камиль налил себе новую порцию коньяка. Поношенный сюртук на нем казался одеждой с чужого плеча. На щуплом Камиле он висел как на вешалке. – Конечно повинен. Иначе и быть не может. Боже мой, ну как ты сразу не разобралась, что этот человек – совершенный безумец?! – Камиль остановился напротив Мадлен; на его щеках пробивалась щетина, а свет лампы делал лицо землистым. – Ты представляешь, как все это отражается на мне? Из-за деяний и утверждений Рейнхарта весь Париж сошел с ума. Поговаривают о бунте против короля! Твоя мать говорила, что ты умна. Сообразительна. А ты не сумела распознать, что за фрукт этот Рейнхарт. Более того, отозвалась о нем с похвалой! Мадлен ощутила поднимающийся гнев: – Ничего такого я не говорила, и вы это знаете. Я лишь сказала, что не нашла доказательств того, что он опасен, и это правда. Я делала все, о чем вы просили, и даже больше. Но я никак не могла знать, что кукла напишет эти послания и поведет себя так. Вы даже не знаете, виноват ли Рейнхарт в ее поведении! – А какие еще объяснения имеются? Камиль говорил резче обычного. Чувствовалось, он в отчаянии. – Да хотя бы то, о чем говорил Рейнхарт: кто-то вмешался в работу механизма. Или… – Кто? Кто этот человек? И не он ли – таинственный кто-то – заставляет куклу петь и шептать? – Шептать? – Кукла продолжает говорить и выдавать свои нелепые послания. – Какие послания? – Это тебя не касается. Зато тебя касается другое: узнать, каким образом твой проклятый хозяин-часовщик продолжает управлять своей гнусной куклой из застенков Шатле. Почему Рейнхарта перевезли в Шатле? Чтобы судить? Или чтобы держать подальше от куклы? – Где сейчас находится кукла? – сглотнув, спросила Мадлен.