Настя вынырнула из вязкой тьмы и обнаружила себя лежащей в непонятной комнате. Голова все еще болела, а во рту пересохло. Неясное монотонное бормотание раздавалось над головой. Чуть скосив глаза, девушка увидела старуху, обряженную в черное, будто монашка, которая водила морщинистым пальцем по раскрытой книге в тяжелом кожаном переплете. Прислушавшись, Настя различила слова знакомых молитв. Значит, и вправду монашка, судя по отстраненному взгляду, блаженная. Такие обычно жили при монастырях. Убедившись, что кроме блаженной никого нет, девушка приподнялась на локте. Судя по белеными известью стенам и многочисленным иконам, висевшим в углу на стене, Настя действительно находилась в монастыре. — Очнулась, девонька? — старушка прервала свое занятие и посмотрела на девушку своими бесцветными слезящимися глазами. — Слава Богу! — Где я? — спросила Настя садясь. Краем глаза девушка заметила, что одета в черное простое платье послушницы. После фрейлинских нарядов ткань показалась грубой, ворот неприятно царапал кожу. — У нас, в скиту, — блаженная закатила глаза. — Как в скиту? Почему? — девушка нахмурилась. — Откуда ж я знаю? Привезли тебя в беспамятстве, сказали, темный князь в тебя вселился. Я все за тебя молилась, за душу твою. — Как привезли? — девушка даже подпрыгнула. — Знамо дело — в карете! Богатая такая, с гербами… — старушка перекрестилась, словно гербы были порождением темных сил. — Да ты не волнуйся, закончилась твоя земная юдоль. Здесь у тебя покой будет… постриг примешь… — Да какой постриг? Мне же к государыне надо! Настя вскочила с постели и подошла к выходу из кельи. При каждом резком движении голова кружилась, но девушка постаралась не обращать на это внимание. Схватившись за тяжелое металлическое кольцо, Настя изо всех сил потянула тяжелую дверь на себя, но та не поддавалась. Отчаявшись, девушка бестолково задергала за кольцо, не желая смирятся с тем, что заперта в келье с полоумной старухой. — Зря стараешься, девонька, — снова вмешалась блаженная, как выяснилась с интересом наблюдавшая за Настиными попытками выйти. — На дверях засовы крепкие… — Зачем меня заперли? — девушка повернулась к ней. — Знамо дело, чтоб соблазнам не поддаться. Перед постригом князь Темный ох как любит девок смущать, соблазны предлагать. — Перед каким постригом? — Настя невольно похолодела. — Перед завтрашним. Я ж тебе о чем толкую: в инокини тебя завтра постригут, и будешь здесь, как у Бога за пазухой… — Что? — Настя воскликнула это слишком громко, и сама поморщилась: голова вновь отозвалась тупой болью. Внезапно вспомнились недавние разговоры с Бутурлиной, глупое желание уйти в монастырь, чтобы освободить жениха от данного слова. Теперь все это казалось глупым. — Но я не хочу в монахини! И вообще: мне же к государыне надо! Там заговор! — Заговор? Иди ты! — оживилась старуха, глаза её заблестели. — А ты никак его распутать можешь? — Могу. Только выйти дайте и к государыне… Смех, похожий на карканье, оборвал Настю. — Ох, деточка, насмешила! — монахиня утерла слезы. — Кто ж тебя к государыне то пустит. Али не знаешь, какие звери её охраняют! — Знаю, — Настя хотела добавить, что как раз один из таких зверей и есть ее жених, но в последний момент смолчала, вряд ли старуха ей поверит. — Вот видишь, так что не пустит тебя никуда никто. Смирись! — морщинистые руки гладили страницы книги. — Теперь твоя жизнь здесь будет. Невестой Божьей станешь, а там, глядишь и до настоятельницы дослужишься… — Но я не хочу! — попыталась возразить Настя, скорее из чистого упрямства, она все еще не понимала, кто и зачем привез её сюда. — Эх, милая, кто ж тебя спрашивать будет, — махнула рукой старуха. — Тот, кто тебя привез, за тебя богатые дары посулил. А бежать отсюда некуда, скит наш в лесу стоит, звери вокруг дикие… — А привез кто? — уцепилась девушка за эти слова. — Вы его видели? — Да мужчина такой. Высокий. Седой весь… Одет богато, — старуха охотно делилась тем, что сама знала. Видно, хотелось поговорить. Настя кивнула. Судя по всему, её привез Белов-старший. Девушке вдруг представилось, что Гриша сам просил отца избавить его от нежеланной невесты. В глазах на мгновение потемнело. Настя пошатнулась, оперлась спиной о стену, чтобы удержаться на ногах, но тут же выпрямилась и обругала себя. Не стал бы Григорий Белов прятаться за отцовскую спину, да и такие дела проворачивать бы не стал, а вот его отец… Вспомнилась и встреча у фонтана, когда Белов-старший предлагал деньги, чтобы неугодная невеста сама отступилась от его сына. Болезненная слабость прошла, сменившись злостью. — Ну, Петр Григорьевич, — прошипела Настя, сжимая кулаки, чтобы скрыть искрящие Силой пальцы. Пытаясь обрести ясность мысли, девушка прошлась по комнате, затем выглянула из окна. На небольшом дворе, разбитом под огород, копошились монахини, напоминающие в своих черных одеяниях стайку грачей, а дальше, за высокой белой стеной виднелись темные сосны. Это была тюрьма. Надежная, добротная тюрьма, в которой Настя вынуждена будет провести остаток своей жизни. Девушка прикусила губу, размышляя как лучше выбраться. Использовать Силу, чтобы просто выбить дверь было опасно. Наверняка, в монастыре хранятся обереги от ведьмовства. Мать Мария когда-то показывала подобные своей воспитаннице. Но покоряться судьбе Настя тоже не собиралась. Монашество не привлекало её более, но старуха дала понять, что участь девушки решена, и её насильно заставят принять постриг. Коли это произойдет, путь в мир будет заказан. Никто, даже сама императрица не сможет отменить путь Божеский. Значит, придется бежать и немедленно. Настя еще раз внимательно посмотрела на сосны, простирающиеся в темноту леса. Заблудиться в таком лесу очень просто, и даже если удастся вырваться, вряд ли Настя сама сможет найти дорогу в Питерсхофф. Хотя… привезли же её сюда в карете. Значит, дорога есть. Правда, ее и будут проверять в первую очередь. Девушка бросила еще один взгляд на женские фигуры, облаченные в одинаковые одеяния. В голову пришла шальная мысль. Что если ускользнуть из комнаты и затаиться среди монахинь, работающих в огороде. За прополкой можно будет наклониться так, чтобы спрятать лицо, и вряд ли кому придет в голову, что беглянка там. Скорее, будут проверять ворота, да окрестные тропы. А потом, в вечеру, когда шумиха немного уляжется, можно будет и за ворота выскользнуть. Дорогу, конечно, охранять будут, но ведь можно лесом вдоль нее пройти. Если что — в лесу и Силу использовать легче. Еще раз обдумав свой план, Настя обернулась к старухе: — Мы так и будет до утра сидеть? — А тебе не сидится? — Не сидится, — послушно кивнула Настя. — Что сидеть без толку? Я вышивать люблю… Дома покров богородице вышивала… — Вышива-а-ать, — старуха задумалась. — Дело то благое, богоугодное. Кряхтя, она встала, подошла к двери и определенным образом несколько раз стукнула массивным кольцом. Послышались неторопливые шаги, дверь скрипнула, и статная монахиня заглянула в комнату. — Чего звала? — глубоко посаженные знакомы е ярко-голубые глаза с неприязнью смотрели на девушку. Настя ахнула. Такие же глаза были и у её жениха. Всмотревшись, девушка заметила сходство монахини с Гришей, а еще больше с Софьей. Вспомнилось, что одна из дочерей Петра Григорьевича приняла постриг. Ольга, кажется, так её звали. — Бушует? — тем временем вопрошала монахиня, подчеркнуто игнорируя саму Настю. — Пяльцы просит. Вышивать, — пояснила старуха. — Пяльцы? — вновь неприязненный взгляд. — вот еще! Ночь перед постригом в молитвах и раздумьях проводить надо! — Так за вышиванием думается лучше, а покрова вышивать дело богоугодное, — пояснила девушка. — прошу, мать Ольга, не откажите в милости… Голубые глаза сверкнули: — Имя мое откуда знаешь? — При дворе о вас сказывали, да и Софья Петровна упоминала… — Настя рискнула произнести имя старшей сестры Григория. От волнения голос дрожал. При упоминании имени сестры, взгляд монахини чуть смягчился. — А не обманываешь? — Как можно? В божьем доме? — притворно ахнула девушка и умоляющие посмотрела на свою тюремщицу. — Пожалуйста, я ж дома одной из лучших золотошвеек была! Канителью шила, жемчугом речным… И время быстрее пройдет, мне все равно не уснуть… волнуюсь сильно… Настя даже сложила ладони на груди и опустила голову, всем своим видом выражая покорность судьбе. Монахиня вздохнула. — Чего теперь уж волноваться? — фыркнула она. — Раньше надо было думать, когда ты Гришку соблазняла, да замуж звала! — Не звала я! — возразила Настя. — То государев приказ! Я потом, после свадьбы в монастырь хотела уйти, чтобы Григория под гнев государыни не подводить, а так… так даже лучше! Она смело посмотрела на монахиню. Взгляд голубых глаз смягчился. — Ладно, принесу, — пообещала та и вышла. Вновь громыхнул засов. Настя подошла к окну, полностью обратившись в слух. Старуха вновь вернулась к часослову. Ее бормотание действовало девушке на нервы. Настя боялась, что пропустит звуки шагов и не успеет. Она то и дело посматривала на потолочную балку, гадая, насколько крепкой та окажется. Наконец, по коридору вновь зазвучали шаги, дверь открылась и две послушницы внесли огромные пяльцы с натянутой на них тканью. Следом за ними шла монахиня, держа в руках корзинку с цветными нитками. — У окна поставьте! — засуетилась Настя, бестолково кружа около послушниц, а на самом деле пробираясь к выходу, который преграждала лишь одна сестра Белова. — Наверное, левее, нет, правее…