– Платиновое обручальное кольцо, примерно тысяча девятьсот двадцать восьмой год, – пояснил Стивен. Оно идеально сидело на моем пальце, его вес почти не ощущался. – Оно прекрасно, – отозвалась я, позволив себе вообразить, каково это было – обладать таким явным свидетельством богатства накануне краха страны. Маяк в темные дни, которые ждали впереди. Я подумала: возможно, его заложили после краха фондового рынка, а затем передавали от продавца к продавцу, пока оно не попало сюда, к Стивену. Он достал небольшое кольцо с изумрудом квадратной огранки и с травлеными узорами[19] по углам, и сказал, передавая его мне: – Это еще старше. Я надела его. В детстве у меня никогда не было украшений. Я даже не покупала дешевую бижутерию, но всегда мечтала об одном украшении, которое носила моя мама: красивом золотом браслете с единственной подвеской – печаткой из янтаря. Мама объяснила мне, что этот браслет принадлежал моей бабушке и когда-нибудь он станет моим. И, несмотря на красоту браслета и на то, что мне нравилось, как подвеска, словно маятник, свисала с ее запястья, эта мысль наполняла меня невыразимой грустью. Эти украшения очутились здесь, вместо того чтобы жить, подчеркивать чью-то красоту. Точно так же, как драгоценностям в Клойстерсе предстояло до конца веков лежать в холодных витринах. – А что насчет этого? – спросила я, указывая на золотое колечко с гладким красным камнем в центре. Я заметила, что маленькие золотые завитки, удерживавшие камень на месте, на самом деле изображали змей с мелкой, полустертой от возраста чешуей. – У вас отличный вкус. – Стивен вытащил кольцо и зажал его между пальцами, а другой рукой встряхнул свой носовой платок и положил кольцо на ладонь, застеленную хлопковым прямоугольником. Оно было крошечным, это кольцо. Настолько маленьким, что налезло бы только на мизинец – да и на него едва-едва. На внутренней стороне были выгравированы слова – loialte ne peur. На старофранцузском языке – вероятно, тринадцатого или четырнадцатого века – это означало «верность без страха». – Очень старое, – произнес Стивен и повторил, словно про себя: – Очень старое. Я перевернула бирку, на которой было написано: «25 000 долларов». Меня потрясло, как такая вещь могла таиться в этом переполненном магазине, зажатая между редкими книгами и другими товарами. Я сняла и осмотрела кольцо, которое явно было выковано вручную. Когда я пошла возвращать его на место, то заметила за рядами ювелирных изделий горстку отчеканенных монет, края которых потрескались там, где первоначальная чеканка истончилась. На одной из них была отчетливо видна голова Медузы – ее глаза-буравчики, волосы из змей. – Можно? – Я потянулась за монетой, и Стивен кивнул. В руке она оказалась тяжелее и толще, чем должна быть обычная монета, и я поняла, что это амулет с надписью на обратной стороне. – «Для успокоения чрева», – перевел Стивен, когда я начала разбирать надпись на древнегреческом. – Такие необычные вещи, – отметила я, почти про себя. – Ты должен показать ей, Стивен. – Это сказала Рейчел, которая наблюдала за нами из дальнего конца магазина. – Я думаю, она захочет посмотреть. Стивен прошел мимо Рейчел к двери, за которую они удалились до того. Он открыл эту дверь и пригласил меня пройти. Несколько ступенек, а затем короткий коридор, ведущий в другую комнату, более скудно заставленную стеклянными витринами; помимо них, здесь лежали несколько манускриптов, раскрытых на иллюстрированных страницах. Шторы были задернуты от потенциально пагубного для антикварных предметов дневного света. В витринах была разложена невероятная коллекция красивых предметов: броши и кольца, наборы старинных игральных карт. Были и более древние вещи: набор папирусов, эмалевый скарабей, реликварий. Это был музей в миниатюре. – Стивен воспитывает коллекционеров, – сказала Рейчел позади меня. – Он работает со многими людьми, интересующимися предметами, которые… – она сделала паузу, чтобы посмотреть на раскрытый манускрипт, – трудно приобрести на открытом рынке. – Происхождение – не наша специализация, – пояснил Стивен, широким жестом указывая на предметы вокруг него. – А вот приобретение – да. К нам приходят самые разные продавцы и покупатели. Иногда вещи поступают из-за рубежа. Часто предметы, которые попадают к нам, нуждаются в быстром перемещении. Я могу найти для них дом. – А в Клойстерс они попадают? – спросила я. – О нет, – ответила Рейчел. – Никогда. Но у Патрика стандарты несколько иные. Она положила коробочку на одну из стеклянных витрин, и Стивен открыл ее, вытащив из стопки одну карту. – Они из Мантуи, – обронила Рейчел. Стивен кивнул. – Да, от перекупщика, который решил, что они могут быть родом из Равенны. Вы же знаете, какими были эти имперские города, в них так свободно обращались с золотом… – Они поразительны, – выдохнула я, глядя на карту, которую Стивен положил на стекло. Это была карта Mundi: «Мир». Карта, которая означала целостность и завершенность, чувство полноты. Это была последняя карта в современной последовательности Старших Арканов. – Одна семья нашла их на чердаке старого деревенского дома, в этой же коробке, обернутой этой же лентой. – Это правда? – спросила я. Стивен пожал плечами. – Так мне сказали. – Патрик собирает коллекцию, – объяснила Рейчел. – Обычно это мелочи: фрагменты, страницы, вырванные из рукописей, небольшие картины, посвященные религии. Иногда что-то более… – тут Рейчел встретила мой взгляд, – необычное. В прошлом году он вернулся из Греции с набором астрагалов – кубиков из овечьей кости, которые древние греки использовали для предсказания будущего. Зимой он купил рукопись, предположительно написанную гаруспиком – человеком, который искал предзнаменования по внутренностям жертвенных животных. – Она указала на карту на столе. – Это относится к последней категории его коллекционирования. Я вспоминала про экспонаты в его библиотеке, пока Стивен убирал карту Mundi обратно в коробочку и завязывал ленту. – Может быть, вы хотите заняться коллекционированием? – спросил он у меня. Я сдержала желание рассмеяться. В магазине не было ничего, что я могла бы себе позволить. – Он уже несколько месяцев пытается уговорить меня, – сказала Рейчел, подходя ко мне. – Может, попробуем вот это? Она указала на два колечка из кованого серебра, каждое из которых было украшено головой барана, причем обращены они были в противоположные стороны, так что при ношении обоих колец вместе головы располагались симметрично. Только когда кольца были извлечены из витрины, я заметила, что каждое из них выполнено в форме бараньего тела. Рейчел надела их на палец. Они были удивительно изящными. – Вот, – произнесла она, протягивая одно кольцо мне. Оно село на палец практически идеально. Рейчел наклонилась ко мне и протянула свою руку так, чтобы она оказалась на одной линии с моей, а головы баранов расположились зеркально друг другу. Наши руки были заметно разными: у нее длинные и тонкие пальцы с ухоженными ногтями, у меня – с более крупными суставами и рваными кутикулами. Мне показалось любопытным, что кольца одного размера так хорошо подошли и на ее, и на мой палец. – Мы берем это, – сказала Рейчел Стивену, вытягивая руку, чтобы полюбоваться гравировкой. Я сняла кольцо и протянула его ей, любопытствуя, какое число было написано на бирке. Насколько выгодным было это вложение? – Нет, – возразила она. – Это твое. – Рейчел, я не могу принять его. – Конечно, можешь, не глупи. – Это кольца дружбы, – объяснил Стивен, выписывая от руки чек. – Предназначены для разделения между двумя владельцами. Тридцатые годы двадцатого века. Серебро. Стерлинговое[20], конечно. – Но это такой дорогой подарок! – Я надела серебряное кольцо обратно на палец. Рейчел взглянула на меня. – Энн, то, что для одних считается дорогим, для других – нет. Научись принимать подарки. Я посмотрела на кольцо, которое ощущалось на пальце приятной тяжестью, и поняла, что нужно перестать бороться с тем, что неожиданно вошло в мою жизнь с тех пор, как я приехала в Клойстерс. – Спасибо, – поблагодарила я. Рейчел коротко кивнула, и мы вернулись в главную комнату, где Стивен крупным печатным шрифтом записал продажу в свою книгу. – Прекрасная пара, – сказал он. – Берегите их, чтобы они никогда не разлучались. – Обязательно, – пообещала Рейчел, глядя на меня. * * * По дороге обратно к северной части города мы с Рейчел сидели молча, глядя в противоположные окна машины на то, как перед нами разворачивается город: Центральный парк, мост Генри Гудзона, – пока наконец в поле зрения не появилась башня Клойстерса. – Ты можешь высадить нас здесь, внизу, Джон, – сказала Рейчел, указывая, чтобы машина остановилась намного ниже входа в музей. Как только мы вышли из машины, Рейчел повернулась ко мне и попросила: – Не говори Патрику, что Стивен показал тебе карты. Мы шли по ухоженной траве вверх по склону. Была середина дня, и солнце светило прямо нам в лицо. – Но он послал меня с тобой… – Он не посылал, – возразила Рейчел. – Тогда почему… – Я подумала – это важно, чтобы ты поехала. Чтобы ты знала. Я не хочу ничего от тебя скрывать. Я не планировала рассказывать ей – да и вообще кому бы то ни было – о том, что я обнаружила в бумагах отца. Но Рейчел была не единственной, кто хотел поделиться секретами. – В выходные я наткнулась на несколько необычных упоминаний о Таро, – сказала я, поднимая глаза и видя перед собой крепостные валы Клойстерса. – О? В какой книге? – Не могу сказать точно. Я объяснила Рейчел про бумаги, которые прислала моя мать, про переводы моего отца и про расшифровки моего наставника.