7 – Тебя дома не потеряют? – Спустя минуту Дима уже лежал ко мне лицом. – Нет. – Я не стала поворачиваться. Так его губы оказались бы в опасной близости от моих, и чем черт не шутит, могли бы примагнититься. Лучше смотреть вверх и представлять, как звезды падают на тебя с ночных небес, осыпая серебристым светом. И мечтать. – Ты хорошая девочка, правильная. Так мне показалось. – Да ладно. – Мне даже стало смешно. – Да. – Он устроился удобнее. – Именно это мне сразу и понравилось. – Тебе надоели плохие девчонки? – Обернулась, взглянув на него через плечо. И зря… Даже в темноте, отражая лунный свет, его глаза манили своей глубиной. – Думаешь, я большой спец по девчонкам? – Нет? – Усмехнулась, чувствуя плечом его тепло. – Девственник? – Нет. – Ответил просто и спокойно, явно наблюдая за моей реакцией. Я отвернулась и откинула голову, раскачивая надувной матрас-качалку собственным весом. – Значит, у тебя было… много девушек? Вот ведь… Ну кто ж такое спрашивает? Скажи еще прямым текстом: я неуверенная в себе, закомплексованная глупышка Маша, мечтающая о большой и светлой любви. Проверяю тебя, ведь мне хочется надеяться на то, что ты искренен, и мы сможем построить нечто большее, чем просто интрижка. И да, я боюсь, ужасно боюсь того, что у меня все получится, как в прошлый раз… – Много? – Дима издал странный звук. Он что? Складывает в уме? Или умножает? – Одна, две, пять, двадцать… Не знаю, не считал… Мое настроение сейчас, будто перевернутое через мясорубку, рухнуло на землю и поползло по траве. Эй, стой! Погоди, вернись, сейчас натянем улыбку и сделаем вид, будто не расстроились! Но улыбка вслед за ним тоже превратилась в прямую линию и приготовилась слинять. – Понятно, – выдавила я, не забыв добавить в конце натянутый ехидный смешок. – А вот девушки еще не было никогда. В смысле той, что girlfriend, не говоря уже о significant one. Такой, чтобы встречаться, проводить вместе время. Не было, нет. – Значит, у тебя еще не было отношений? Совсем? – Теперь я повернулась к нему полу-боком. Глаза вновь искали в темноте его взгляд. – Понятно тогда, почему ты бросаешься на незнакомых девушек на улице с поцелуями! – Отношения… – Он заложил руку за голову. – Это ведь сложно. Не было необходимости их заводить. Нужно же что-то чувствовать к человеку и желательно что-то такое, отчего бы тебя выворачивало наизнанку. Это серьезно. Обязательства, чувства… – Ты меня сейчас запутал еще больше. – Почему? – Совершенно не понимаю, что тебе от меня нужно. То ты споришь, что я буду умолять тебя о поцелуях, то намекаешь на что-то серьезное. Просто клубок противоречий. Дима улыбнулся, заставив меня спрятать смущенное лицо за волосами. – Убей меня, если ты сама не такая. У тебя ведь есть парень, а ты лежишь со мной в «хрен пойми, скольки» километрах от города на матрасе. И вокруг никого. И мы можем делать, что захотим… Я облизнула губы и вновь уставилась на небеса. Воздух, собравшийся внутри, грозился разорвать мои легкие, поэтому пришлось медленно выдохнуть. Облачко пара поднималось над лицом и таяло в темноте. Холодно. Стало ужасно холодно. Не май месяц – как говорит мама. – Вот видишь, – усмехнулся Калинин, вставая и растирая замерзшие предплечья, – если бы ты была свободна, я бы прижал тебя сейчас к чертовой матери прямо к этому ледяному матрасу и не дал бы пошевелиться, пока бы ты не согласилась быть со мной. Моей. Всегда, каждый день и час. Забил бы к хренам на наш спор и целовал тебя самым бесстыдным образом целые сутки напролет. Я постучала друг о друга подошвами кед. Цок-цок! Они тоже замерзли, превратившись в камень. Но от сказанных Димой слов по телу побежало вдруг приятное тепло. – Ты не создаешь впечатление серьезного человека. – Попыталась встать, натягивая рукава на пальцы. Спрятала рот и нос в ворот свитера. – По крайней мере, не того, кому можно было довериться. – Почему? – Схватил меня за руку, помогая встать. – Во-первых, твое поведение. Дерзкое и наглое. – Просто отражение твоего. – Дима отпустил руку и направился к импровизированному столу. Налил вина в стаканчики, протянул один мне. – Во-вторых, тебе все в жизни дается легко. Ты из состоятельной семьи. Я – нет. И мы – разные. – Вот тут виноват, прости. – В-третьих, посмотри на свой внешний вид. Расслабленная походка, вечно самодовольная улыбка. Хозяин жизни, блин. Привык добиваться всего, что захочешь. Как вообще человек, изрисованный вдоль и поперек, может что-то знать о серьезности? Дима смотрел на меня, как на глупого бездомного котенка. Не то пожалеть хотел, не то потрепать за ухом. Он что, вообще никогда не перестает улыбаться? Даже когда я пытаюсь поговорить о чем-то настоящем и важном? Это даже обидно! – Посмотри, – он задрал рукав свитера и поднял выше руку. – Да. Изрисованный. Да, каждый рисунок и здесь, и здесь, и даже здесь, – провел пальцем от шеи вниз, – каждый что-то значит, каждый – история из моей жизни. Я сейчас что-то скажу и надеюсь, ты меня услышишь. – Говори, – сглотнула я, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тусклом лунном свете. – Поверь, человек, который сделал хотя бы одну татуировку в своей жизни, теперь знает, что такое НАВСЕГДА. В моем случае это касается не только рисунков на теле. Увидел тебя и понял, что сделаю все, что угодно, чтобы ты была рядом. Хорошо, что обошлось глупым, как ты его называешь, спором. Но только умник наверху знает, на что я еще был тогда способен, чтобы не дать тебе уйти. – Звучит красиво. Даже слишком, чтобы оказаться правдой. – Не веришь в любовь с первого взгляда? – Нет. – Ты странная. – Я вообще странная. Не ношу каблуки, не делаю туалетных селфи, не лайкаю фотки в инстаграме. И это не самые страшные из моих грехов. Дима вытянул шею, разглядывая меня. – Ты чего так трясешься? Замерзла, да? – Н-немного, – призналась я. – Погоди! – Он собрал контейнеры, сложил их на траве, взял плед, встряхнул и осторожно укрыл мои плечи. – Тогда давай собираться. Калинин подхватил палочки, которыми я ела роллы, швырнул их куда-то вверх, выше своей головы, и поймал после того, как они сделали в воздухе несколько оборотов. Та-тада-тада-дада! Залихватски ударив ими по крышкам контейнеров, он воспроизвёл самую настоящую мелодию. Поправил коробочки, расставив их вокруг себя полукругом, присел на колени и еще раз прошелся, постукивая палочками, по каждой из них в одному ему известном порядке и ритме. Вышло на удивление очень мелодично и благозвучно. – Что это? Вау! – Я подхватила края пледа и подошла ближе. Его руки двигались так… так… они парили над коробками, превращая обычный стук в настоящее искусство. Дима выдохнул, собрал реквизит и сунул в пакет. Будто и не было только что этого мини-представления. Обернулся ко мне и встал. – Так, ничего. Баловство. – Нет, ты играл! Музыку! И это было… потрясающе. Я даже представила, будь это ударные, а не коробки от суши, вышло бы мозговзрывооглушительно! – Мне нравилось раньше, правда. Руки все еще помнят. – Он снова возвышался надо мной большой темной фигурой. – Хорошее было время. У нас даже была своя группа в школе. – Здорово! – Даже был забавный случай, с этим связанный. – Нагнулся, сдувая матрас собственным весом. – В десятом классе классный руководитель нам сказала, что освобождает всех отличников и ударников от учебы до конца мая. Решил, что меня это тоже касается и не пришел на занятия. На ее вопрос потом ответил: я ведь ударник? Ударник! Вот и не пришел! – А она? – А она рассмеялась тогда и не стала наказывать. Так ведь и есть: ударник в нашей группе. И все в школе это знали. Так что выходные я заслужил хотя бы за свою находчивость! – За наглость! – Рассмеялась я, падая попой на полу-сдутый матрас. – Находчивость! – Стоял на своем Дима, ползая по мягкому креслу-качалке в поисках оставшегося воздуха. Когда он был уложен в сумку вслед за насосом, я отважилась спросить: – А ты где жил в США? – Big apple. – В Нью-Йорке? Вот повезло! Я бы ни за что не вернулась оттуда обратно. – Не-е… Там, конечно, хорошо, но здесь лучше. – Ты точно странный.