– И еще. Он обернулся. – Что еще? – Дима, есть еще одно условие. – Какое? – Спросил, усиленно шоркая пальцы густой пеной. – Оно не сложное. – Говори уже! Нужно было, конечно, остановиться, но меня уже несло, как с полбутылки. – Тетя Глаша сегодня порезала палец. – А дальше очень ласково, почти по-лисьи. – Посуду мыть некому… – Ты хочешь, чтобы я и посуду мыл?! – Мыло выскользнуло из его рук, прокатилось по раковине и замерло в отверстии слива. – Ты можешь отказаться. – Улыбнулась я. – Твое право. Тогда я с тобой никуда не пойду. – Вот стерва! – Бросил и отвернулся, пытаясь выудить склизкий кусок. – Я приду за тобой в восемь. – Послала воздушный поцелуй. Повесила сумку на плечо. – Удачно поработать. Господи, как же не заржать? Дима вытер руки полотенцем и уставился на меня. Ему было уже не так весело, как минуту назад: – Не верю, что это происходит… Под нашими пристальными взглядами повертел в руках фартук, завязал узлом на спине и подошел к столу. Брови, сведенные на лбу в упрямую галочку, никак не хотели возвращаться в прежнее положение. Пусть сердится сам на себя, раз уж подписался… Дверь в кабинет управляющего внезапно открылась, и оттуда выпорхнула наша Геннадьевна. Женщине хватило нескольких секунд, чтобы оценить ситуацию и остановиться на полпути. Реакция была написана на ее лице: ужас, смешанный с изумлением и тревогой. У меня засосало под ложечкой. – Дима? – Развела руками она, чуть не выронив стопку бумаг. -Димочка? К-какими судьбами? Ой, а что это ты? Непонимающе уставилась на фартук, повязанный у него на груди. Вот блин, похоже, она его татуированного лично. – Здравствуйте, Людмила Геннадьевна. – Как ни в чем не бывало, улыбнулся новенький. – Да все нормально, вот поступил к вам на стажировку на один день. Я медленно попятилась к выходу. Если бы можно было впасть в кому по желанию, так бы и сделала. Прямо сейчас и немедленно. Солнцева испуганно прикусила палец. – Дима, а это… папа так захотел? – Тщательно подбирая слова, выдала управляющая. – Нет, это… моя девушка. – Злобно зыркнул на меня и расплылся в фальшивой улыбке перед женщиной. – Так захотела… Та положила руку на грудь. Ей что, тоже становилось тяжело дышать? Сердечный приступ? Эх, не миновать скандала, чует моя пятая точка. Выпрут, как пить дать, выпрут. Еще и пинка под зад дадут. – Я что-то ничего не понимаю. – Геннадьевна покачала головой, вопросительно глядя то на меня, то на Солнцеву. – Девочки? – Людмила Геннадьевна, вы только не падайте. – Усмехнулась Анька. – Это наша Маша своими собственными руками хозяйского сынка припахать решила! – К-как? – Начала заикаться женщина, переводя взгляд на меня. – Сурикова, что происходит? Блин. Нужно было придумать ответ еще до того, как она начнет превращаться в девятиголовую гидру. – Я… – Самое время умереть от сердечного приступа. Вот сейчас, давай, организм, не подведи! Все будут вспоминать, какая Маша была хорошая. Не более. И никакой критики. Блин-блин! Ну… – Все нормально, Людмила Геннадьевна, мне не трудно. – Это вступился находчивый Дима. – У Маши голова разболелась, я ее отпустил. Решил помочь вам, чтобы не создавать аврал с посетителями. Все-таки, семейный бизнес, как-никак. – Он повертел в руках ложку и сунул обратно в соус. – Если понадобится в другое кафе нашей сети выйти, хорошего человека заменить, вы звоните. Я какой-то добрый стал в последнее время. Прямо со вчерашнего дня. Надо, думаю, начать добрые дела делать, и самому сразу даже на душе легче стало. Глянул на меня угрожающе. Так будто собирался вытрясти из меня все долги. И непременно сегодня же. – Я… – вскинула руки, так и не найдя, что бы сказать. – Иди уже, Машуня, – качая головой, съязвил он, – иди, моя хорошая. Тебе полежать надо, отдохнуть. Мы справимся, – прищурился, явно намереваясь задушить меня при случае, – если что мне Аня поможет. Да, Аня? Солнцева кивнула, стараясь не заржать. Вот гадина… Смешно ей! Подруга взяла меня под локоть и потащила за шторку. Геннадьевна так и осталась стоять с открытым ртом, наблюдая, как новенький, сверкая татуировками, пытается разобраться с инструкцией на стене. – Ой, Сурикова, – довольно хрюкнула Аня, – если бы я тебе сразу сказала, кем он мне представился, так весело точно бы не было! Иди уже! Иди! И силой вытолкнула за дверь. 5 Сначала я шла спокойным шагом. Трижды порывалась вернуться в кафе. Подсознание пело: Солнцева там, с ним, она все про тебя выдаст. Они будут обсуждать тебя, обсуждать… И что? Щеки горели, мысли путались. Я ускорила шаг. Нет. Аня не выдаст. Она не такая. На нее можно положиться, можно быть спокойной, что даже номер телефона останется от него в тайне. Побежала, наращивая скорость до уровня скаковой лошади, нет, даже гепарда: дома быстро сменялись один за другим, как в киноленте. Да что же такое со мной, а? Почему все мысли снова возвращаются к нему? К дерзкому новенькому. Забралась на свой этаж, бодро перепрыгивая через две ступеньки, и постучала ладонью в дверь. Она отворилась почти сразу. Наверное, Суриков увидел меня еще из окна. – Кросс сдавала? – Удивился брат, отступая вглубь коридора. – На кандидата в мастера спорта, – пытаясь отдышаться, ответила я. – Что так рано вернулась? – Пашка окинул меня оценивающим взглядом. Сбросила кеды, пробежала мимо него в свою комнату. – Так вышло. – Уволилась что ли? – Навалившись на дверной косяк, спросил он. – Слушай, Суриков, – снимая джинсы, бросила я, – я же тебя не спрашиваю, что ты все время дома трешься? У тебя ведь тоже дела должны быть. Учеба, вождение в автошколе, девочки. Положено по возрасту, понимаешь? А ты штаны дома протираешь. – Так это… – Брательник почесал за ухом. – Творческий кризис у меня. – Вот как это сейчас называется! – Я сняла свитшот и запулила с размаху на стул. В детстве ты говорил: «Мама, это не бардак, мама, это творческий беспорядок». Скоро будешь своей жене говорить: «Дорогая, я не бездельник, у меня просто задница к дивану намертво приклеилась, и все из-за душевных терзаний!» – Старуха, ты что на меня взъелась? – Буркнул Пашка, наблюдая, как я скачу на одной ноге в лифчике и трусах, тщетно пытаясь стянуть носок с левой ноги. – Кто старуха? Я?! – Швырнула в него носком, скатанным в шарик. Попала по носу и, довольная, показала неприличный жест пальцем. – Да я на пятнадцать минут тебя младше, старый хрыч! – По учебе у меня все под контролем. – Рассмеялся Пашка, перехватывая второй носок, летящий ему прямо в лицо. – Зачеты мне проставит добрая девочка Лида. – Лида? Добрая девочка? – Удивилась я, натягивая футболку. – А ничего, что так называемая девочка давно уже не девочка, и к тому же работает бухгалтером в твоем колледже?! Ты же сам говорил. Суриков довольно закатил глаза. – Все дело в моем обаянии. – Подмигнул, довольно складывая руки на груди. – Обаянии? Только не смеши меня! – Запрыгивая на ходу в шорты, усмехнулась я. – Треплется, что обаял взрослую тетку, а сам даже не может к Солнцевой нормально подойти. – Ха, – растерялся Пашка, подскочил и даже всплеснул руками, – то – Солнцева, а то – одинокая, несчастная женщина далеко за тридцать, которой любое доброе слово приятно. Разница есть. – Дон-Жуан ты хренов, – взяв в коридоре тапочки-зебры, надела и двинулась на кухню, – только вот все твои приключения исключительно на словах. – А у тебя вообще все тухло, – ухмыльнулся он мне в спину. Остановилась, развернулась, прошлась по нему взглядом, как по боксерской груше. – Ой, Маш, прости, – тут же спохватился брат, отступая назад. Его серые глаза широко раскрылись в немой мольбе о прощении. – Да, тухло. – Я ткнула в него пальцем, гневно скривив рот. – Но, возможно, если бы ты не лез к каждому, с кем мне стоит только заговорить даже на чертовой работе, то было бы лучше. Как считаешь? Тоже мне, папочка нашелся! Развернулась и пошла на кухню, где мама гремела посудой. Чудесный аромат борща разносился по всему дому и приятно щекотал ноздри. Хорошо, что не поела на работе. На нервной почве разыгрался ужасный аппетит. Нет, даже жор. Адский, неконтролируемый приступ ямы желудка.