Продолжаем приятно проводить время, с легкостью находя виноватых в том бардаке, который случился в Англии во второй половине XV века. Мы уже прошлись тяжелым сапогом критики, подбитым железными гвоздями убийственного сарказма (как формулирую, а?!), по двум братьям-королям – старшему, Эдуарду IV, и младшему, Ричарду III. Неохваченным нашим справедливым негодованием остался средний брат – Джордж, он же Георг, он же Гога, он же Жора, герцог Кларенс. Женился Джордж довольно грамотно, в отличие от старшего брата, и с трона, в отличие от младшего, никого сам не сбрасывал (хотя и очень хотел). Однако же он обладал редким талантом вносить сумятицу и неразбериху в любой проект, в котором участвовал. А участвовал он во всем, что попадалось под руку, был за любой дебош, кроме голодовки. И по итогам конкурса между братьями является безусловным победителем в номинации «Самый беспринципный гаденыш периода Войн Роз» (если есть тут поклонники этого персонажа, прошу прощения, но из песни слов не выкинешь). Так рвался к короне, что вообще не обращал внимания, кого предает: покойного папу, живую маму, братьев, а уж кузена-тестя-союзника в одном лице – вообще раз плюнуть, не о чем говорить. Не сказать, что у Джорджа было трудное детство и деревянные игрушки, прибитые к потолку. Нормальное детство для отпрыска аристократического рода, как раз ведущего войну за власть. То есть мама, Сесилия Невилл, с ним не сидела круглосуточно и на развивающие занятия его лично не всегда успевала водить, поручив эти заботы специально обученным людям. А папа, Ричард Йоркский, все больше государственными делами занимался, когда ему это позволяли, и мятежи устраивал, когда его подальше от трона отодвигали. Что он имел весомые права на английскую корону – неоспоримо, вот и занимался тем, чтобы их отстоять. И как-то стремление к короне унаследовали все его сыновья, в том числе Джордж. Тот прямо с юных лет из себя выходил, когда думал о том, что перед ним в очереди за этим предметом еще люди стоят. Правда, папа Ричард и второй брат Эдмунд в ходе борьбы за трон из очереди выбыли, тем самым резко повысив шансы младших сыновей. Младшие сыновья, надо сказать, друг друга не то чтобы обожали, хотя и воспитывались вместе в замке Фотерингей. У них возникали непримиримые идеологические разногласия. Ну нормальная ситуация, когда кругом междоусобные войны. Когда старший брат Джорджа (и Ричарда, конечно) взошел на трон под именем Эдуарда IV, на младших братьев полились его королевские милости. Но полились как-то неравномерно. Джорджу повезло куда больше: и титул герцога Кларенса ему в день коронации пожалуйте (Ричарду титул герцога Глостера достался где-то через полгода), и орден Подвязки[18] ему принесите (Ричарду – года через четыре), и должности ему более высокие, и поместья, и доходы. То есть Джордж имел куда больше привилегий, чем его младший брат. И не только потому, что по характеру был более близок жизнелюбивому королю, чем серьезный, замкнутый и религиозный Ричард. И не только потому, что имел пристрастие к горячительным напиткам не меньшее (а большее), чем сам король, а такие привычки до некоторой степени способствуют установлению нужных социальных связей пока, конечно, личность разрушаться не начинает. И не потому, что умел устроить такую дикую истерику, катаясь по полу в магазине игрушек, если считал себя в чем-то обделенным, что король немедленно подписывал приказ о назначении и шел в дворцовый медпункт за корвалолом и цитрамоном. А еще и потому, что Джордж в тот момент был старшим из оставшихся в живых братьев короля и условным наследником. Если, может, кто не знает, условный наследник – это такой гражданин, который живет в подвешенном состоянии и видит свои перспективы крайне туманно. То есть сейчас он самый близкий к вожделенному трону человек, а потом – раз! – появляется безусловный наследник (сын у короля рождается или даже дочь, если вы, конечно, не наследник французского короля). И тогда у бывшего условного наследника есть два пути. Первый: перекреститься, вздохнуть, поднять руку, резко опустить, сказать: «А черт с ней, с короной!» и пойти заниматься своими делами. Второй: впасть в истерику, постараться физически или юридически устранить наследников актуального короля, поднять мятеж, а если сам его поднять не можешь, впутаться в тот, который до тебя подняли более компетентные в данном вопросе старшие товарищи. Джордж, герцог Кларенс, неизменно выбирал второй путь. Старшим товарищем, поднаторевшим в мятежах и военных действиях, был кузен братьев Йорков, Ричард Невилл, граф Уорик. Он вообще-то приходился родственником Ланкастерам (его бабушка была дочерью Джона Гонта, первого герцога Ланкастера), но воевал на стороне Йорков, которым, впрочем, тоже родней являлся. При восшествии же Эдуарда на престол Уорик взял на себя нелегкий груз государственных дел, пока новый король бухал, по бабам бегал и женился на ком ни попадя. Надо сказать, царственный подопечный принялся разочаровывать своего кузена-наставника практически сразу. Например тем, что женился на вдове с двумя детьми, дочери простого рыцаря Елизавете Вудвилл, и стал одаривать все ее многочисленное семейство титулами и доходами. Уорик, планировавший для молодого короля французский брак, прямо в бешенство пришел. Это он еще про тайную помолвку Эдуарда с Элеонорой Батлер – своей, кстати, родственницей – не знал, а то бы вообще инфаркт до сорока лет заработал и инвалидность пошел бы оформлять. Но когда Эдуард, плюнув на необходимый союз с Францией, метнулся в сторону Бургундии и давай с ней дружить, Уорик окончательно понял, что зря он на этого балбеса столько нервных клеток, которые не восстанавливаются, потратил. И решил сделать для Англии какого-нибудь другого короля… Да нет, не в этом смысле. Просто балбеса, который не оправдал высокого доверия, свергнуть, а короля выбрать из других имеющихся балбесов. Они тоже звезд с неба не хватают, но, может, хоть будут ему благодарны за его труды неустанные. Выбирая кандидата, Уорик стал, во-первых, заигрывать со сторонниками Ланкастеров, у которых в запасе имелся ранее свергнутый король Генрих VI. Во-вторых, обратил внимание на болтающегося вот тут рядом Джорджа, герцога Кларенса. Тот тоже был недоволен политикой старшего брата – то есть тем, что все плюшки достаются не ему самому, а распределяются между членами семейки Вудвиллов. А это при его жадности совершенно недопустимо. У Уорика было две дочки – Изабелла и Анна. За неимением наследников мужского пола, со временем они наследовали не только состояние и титулы своего отца. Им также переходили титулы и огромное состояние их маменьки, Анны де Бошан, графини Уорик в своем праве (то есть она передала мужу свой наследственный титул). На каждую такую дочку можно было ловить какого хочешь политического союзника. Вот Уорик и поймал для начала Кларенса. Кларенс, положив сами понимаете что на запрет короля жениться без его королевского согласия, быстренько обвенчался с Изабеллой, получив возможность хапнуть ее немаленькое приданое, а в будущем – и немаленькое наследство. Ну и надеялся, что тесть продвинет его по карьерной лестнице: сделает начальником департамента по делам молодежи королем. А что, Уорик мог бы, недаром по итогам последующих событий он получил почетное прозвище Кингмэйкер. Что на троне сидит его, Джорджа, родной брат и какие неприятности могут приключиться со свергнутым королем, думается, он прекрасно помнил. Но личные амбиции – это святое. Как в том стихотворении: «Каин в елку втыкает нож – тренируется паренек» (В. Шефнер). В общем, Уорик намутил много воды. Он в открытую выступил против своего царственного кузена и подопечного, захватил его в плен и пытался управлять страной от его имени. Такая лайт-версия свержения короля. Потом, правда, вынужден был его отпустить, но отношения с королем испортил окончательно. Не понравилось тому почему-то сидеть под арестом у своего же подданного. А потом по стране волной прокатились мятежи, и Эдуард прислал Уорику и Кларенсу приказ немедленно явиться с войсками под его знамена. А те не очень торопились. А чего им, действительно, торопиться, когда Уорик был идейным вдохновителем этих мятежей, а Кларенс уже нетерпеливо бил копытом, готовясь напялить на себя корону и взобраться на трон? Тут-то Эдуард и заподозрил, что это ж-ж-ж неспроста, и тестю с зятем пришлось спешно валить за границу, во Францию, прямо в теплые объятия тамошнего короля. Был такой красивый старинный обычай у недовольных подданных английских монархов, я об этом писала в первой главе. Людовик XI встретил беглецов ласково (потому что сделал английскому коллеге пакость – сердцу радость), вина налил с виноградников солнечной Нормандии (как бы издеваясь) и обещал поддержать их вторжение в Англию. Помог заключить союз с Маргаритой Анжуйской, женой свергнутого ланкастерского короля Генриха VI. Тут и вторая уорикская дочка, Анна, кстати пригодилась: ее быстренько обручили с наследником Генриха Эдуардом Вестминстерским. Нормальная такая компания сложилась, они еще и Джаспера Тюдора с собой взяли. Сначала все шло хорошо. Мятежники разгромили королевские войска, Эдуард и его младший брат Ричард Глостер бежали. Уорик вытащил из Тауэра Генриха VI, тщательно отряхнул от пыли и снова назначил королем Англии. Поскольку наследником стал считаться, конечно же, его сын Эдуард Вестминстерский, Кларенса в благодарность за верную службу назначили наследником сразу после него, а его старшего брата, бежавшего короля, из очереди исключили, потому что он: а) изменник и предатель, б) бастард. Кларенс громче всех орал на всех углах, повторяя слух о том, что его мама, герцогиня Сесилия, родила Эдуарда не от мужа, а от какого-то постороннего мужика – вроде лучника, а может, не лучника, а может, это дворник был. Самого-то его, Джорджа, мама, ясное дело, родила строго от того, от кого надо. Вот сразу видна степень дальновидности – где-то на уровне собственного носа, не дальше. Не понимал, что себе же на будущее яму копает. Утвердись за герцогиней Сесилией репутация особы нетяжелого поведения, самого же Джорджа, займи он трон, через пять минут бы с этого трона попросили по причине незаконнорожденности. Но разве такие номинанты на премию Лаврова о будущем задумываются… Но вообще-то Джордж уже начинал понимать, что где-то его кидают. Королем его никто делать не собирался. С точки зрения наследования короны он на одну позицию от трона отодвинулся. Были перспективы лишиться земель, которые могли вернуть сторонникам Ланкастеров. Не, ему такой хоккей не нужен. А тут и брат Эдуард армию собрал, щас как ударит! Может, назад отыграть, пока не поздно? Тем более и братья в его поддержке заинтересованы, чтобы Уорика свалить. И Джордж в обмен на полное прощение согласился перейти на сторону Йорков. А тесть – ну что тесть? Да пошел он, этот тесть, со своей Францией и своими ланкастрианами! В общем, йоркисты разгромили сначала войска Уорика, а потом, в битве при Тьюксбери, – войска спешившей ему на помощь Маргариты Анжуйской. Эдуард IV триумфально вступил в Лондон. Рядом с ним почему-то так же триумфально ехал приспособленец герцог Кларенс. И все у Кларенса опять стало зашибись. Он снова оказался в фаворе у короля (хотя казалось бы!..). По пятницам они вместе выпивали и выводили нестройными голосами песню «Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад…». Все свое состояние Джордж сохранил, а тут и титул графа Уорика освободился после тестя, царство ему небесное. Граф Уорик – это звучит гордо. Да и владения Бошанов (то есть тещи) к рукам прибрать удалось. Так что все у Джорджа было хорошо, и совесть из-за двойного предательства его по ночам не мучила: как может мучить то, чего нет? А вот зависть мучила. Завидовал он теперь не только старшему брату, но и младшему. Ричард собрался жениться: младшая дочка покойного Уорика, Анна, овдовела (Эдуард Вестминстерский погиб в бою), так почему бы ей не стать женой герцога Глостера? Кларенс, разумеется, в очередной раз впал в форменную истерику. Еще бы, он надеялся один распоряжаться наследством тестя и тещи (пока еще, между прочим, живой), а если свояченица выйдет за Ричарда, с ним же придется делиться имуществом, он просто так не отстанет. В общем, дальше был целый роман. Анну попытались спрятать, Ричард нашел ее в Лондоне в каком-то доме, переодетую кухаркой, и поместил в святилище церкви святого Мартина, чтобы алчный родственничек подобраться не мог. Потом оба брата кинулись к королю и изложили ему каждый свои аргументы. Поскольку цитрамон в медпункте давно кончился герцог Кларенс уже страшно задолбал даже самого короля, тот встал на сторону Ричарда, и бракосочетание состоялось. Джордж продолжал истерить на тему «Пусть женится, но земли все мои!», но его быстро прищучили и имущество поделили между сестрами Невилл. Тещу, кстати, Ричард к себе забрал, золотой человек. Кларенс, конечно, опять начал орать, что не надо освобождать тещу из святилища, где она скрывалась после поражения Уорика, и не надо отдавать ее под опеку Ричарду. Но утомленный его визгом король пригрозил, что восстановит графиню в правах и назначит Ричарда ее наследником. А кое-кто, не будем пальцем показывать, останется ни с чем: начнет овсянку по акции покупать и ипотеку двадцать лет выплачивать. Если не заткнется. Джордж, разумеется, заткнулся, но продолжил с удвоенным энтузиазмом копать под обоих братьев. До поры до времени он все-таки как-то держался в рамках. А потом умерла его жена Изабелла. И он тут же кинулся делать предложение Марии Бургундской, единственной дочери и наследнице герцога Карла Смелого, падчерице своей сестры Маргариты. Король же, получив от жены по башке скалкой, предложил Марии другую кандидатуру – Энтони Вудвилла, графа Риверса. Мария обоих перспективных женихов решительно послала в пешее эротическое путешествие. Кларенс по этому поводу очень расстроился, в путешествие не пошел и на всякий случай обвинил Вудвиллов и самого короля в отравлении своей супруги Изабеллы. Потом был обмен любезностями в виде повешения служанки Изабеллы, якобы подкупленной Вудвиллами, и слуги Кларенса. Герцога ботинки окончательно понесли не в том направлении: он обвинял короля в занятиях черной магией и завел старую песню о его незаконном происхождении, опять всеми силами стараясь вывалять в грязи репутацию своей почтенной матушки. Потом попытался устроить бунт в паре графств, но без мудрого руководства тестя получилось плохо. Зато Эдуард, наконец, озверел от такого хамства и повелел арестовать придурочного родственника. Ричард Глостер, как ни странно, горой стоял за непутевого среднего брата, ходатайствуя за него перед королем. Может, из-за своей религиозности («Каин, где брат твой Авель?» и вот это вот все). Может, представил, как расстроится мама, если один ее сын велит казнить другого. Может, потому что Вудвиллы как раз хотели смерти Кларенса, а Ричард Вудвиллам уже привык противостоять просто автоматически. В общем, он отговаривал Эдуарда от радикальных мер. Но все напрасно. Под давлением Вудвиллов король сам выдвинул обвинение в измене, а парламент признал Джорджа виновным и приговорил к смертной казни. Джордж был тайно казнен в Тауэре. Поговаривали, что он сам выбрал себе смерть – быть утопленным в бочке с мальвазией. Тут вопрос – кто кого троллил. Если это правда (что вряд ли), тогда Джордж троллил королеву Елизавету Вудвилл, которая предпочитала сладкую мальвазию другим винам. После такой оригинальной казни она якобы резко бросила пить этот напиток. И правильно: пьяная королева – горе в Вестминстере. Если неправда, то народная (и не только народная) молва троллила самого Кларенса, намекая на его пристрастие к алкогольным напиткам, – дескать, только так он и мог помереть, мордой в салате бочке. Бочки тогда действительно были огромные – не только морда, весь человек поместится легко. И при эксгумации тела Кларенса стало понятно, что обезглавлен он не был. Однако это не значит, что обязательно утонул. Что мешало тихо и аккуратно его придушить? Да ничего. Как бы там ни было, казнь Джорджа только ухудшила и так непростые отношения между Ричардом Глостером и Вудвиллами, что в дальнейшем сильно аукнулось детям короля Эдуарда и фатально отразилось на их судьбе. Эдуард, конечно, хорош: сначала дружил взасос с братцем-предателем, не считая нужным его как-то приструнить, а потом под влиянием родни жены отправил на смерть. То есть опять, как ни крути, он, получается, больше всех виноват. И мы его снова решительно осуждаем. Что, разумеется, не снимает вины с самого Кларенса. Все виноваты. В следующий раз еще кого-нибудь виноватого найдем. Есть из кого выбирать. Мораль: пить меньше надо, надо меньше пить. И к маме желательно относиться с уважением. А за свои поступки, малыш, надо отвечать, а не сваливать всю вину на какого-то Карлсона Уорика, которого уже не существует. Как-то так. Женщина и паровоз, или История одного развода Главная героиня: Екатерина Арагонская, королева-консорт Англии. Место действия: Испания, Англия. Время действия: 1485–1536 годы Нет, я сейчас не про Анну Каренину: все-таки я специализируюсь на исторических сплетнях, а не на литературных. И героиню данной главы звать вовсе не Анной. Анной звалась ее знаменитая соперница, которую тот метафорический паровоз тоже знатно раскатал, вплоть до физического уничтожения. Но у той Анны обстоятельства в определенный момент сложились таким образом, что с рельсов сойти и спасти себя она уже не могла: куда бы ни метнулась, все равно бы снесло могучей и неостановимой силой. А вот наша героиня очень долго сохраняла шансы отойти в сторонку, остаться целой и относительно невредимой и, поставив ладонь козырьком, с интересом наблюдать за дальнейшей судьбой промчавшегося мимо поезда – не исключено, что и за его крушением. Вот только она довольно своеобразно толковала различные морально-нравственные понятия и религиозные нормы, и это толкование не позволяло ей сойти с места, даже когда от предупреждающего гудка уже уши закладывает, а шлагбаум перед путями давно опущен. Шаг в сторону для нее был предательством Бога и совести, неуважением к памяти почтенных родителей и очернением собственного громкого имени. Имя у нее действительно звучало громко и красиво – Екатерина Арагонская. Краткое содержание предыдущих серий для тех, кто, может быть, его – содержание то есть – не знает. Екатерина была дочерью Католических королей, знаменитых правителей Испании – Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, на тот момент очень авторитетных в христианском мире товарищей. И, следовательно, числилась в ряду самых завидных невест на европейском брачном рынке. С детских лет она была помолвлена с принцем Артуром, старшим сыном и наследником первого английского короля из династии Тюдоров, Генриха VII. От такой помолвки всем участникам вроде бы сплошная польза. Католические короли получали союзника против Франции. Екатерина, будучи младшей дочерью в большом семействе, имела все шансы стать королевой, а не какой-нибудь там заштатной герцогиней, когда старшие сестры расхватают всех приличных принцев поближе к дому. А Генрих мог бы укрепить фундамент своей власти и как-то легитимизировать собственную династию, потому что права на корону у него были немножко шаткие. Право сильного, позволившее сесть на трон, это, конечно, хорошо, но лучше всего все-таки выглядеть королем законным. Для этого Генрих Тюдор что только ни делал: то на дочери короля из конкурирующей династии Йорков женится, то старшего сына Артуром назовет в знак преемственности власти от легендарного короля, то вот невесту ему подыщет правильную – чтобы те, кто вякает на Тюдоров, понимали, что это автоматически означает вяканье на куда более древние и сильные королевские династии, поэтому нечего тут. Екатерина благополучно прибыла в Англию и с подобающей пышностью вышла замуж за своего нареченного, принца Артура. Но не прошло и полгода, как мечты о светлом будущем счастливой пары и англо-испанского альянса накрылись медным тазом: молодой муж умудрился скончаться то ли от туберкулеза, то ли от воспаления легких, и Екатерина осталась вдовой в возрасте шестнадцати лет. И сразу же обнаружила, что – внезапно – никому не нужна. Ну то есть всю жизнь была ценным призом, а теперь стала вдруг досадной помехой и источником больших расходов, а кому это надо? Родители Екатерины не спешили отдать оставшуюся часть ее приданого, потому что она уже вдова. Свекор – английский король – также не рвался выделить ей вдовью долю, потому что приданое еще не выплачено. Каждый из этих достойных людей хотел спихнуть на другого обязанность содержать вдовствующую принцессу. В результате, около восьми лет Екатерина жила в крайне стесненных условиях, не будучи в состоянии достойно оплачивать труд своих слуг, а уж содержать положенный ей по рангу двор – об этом смешно было и говорить. Гречка по акции, просроченные коммунальные платежи, распродажа на Авито серебряной посуды из той части приданого, которую папа с мамой соизволили выплатить, перехватить у короля до зарплаты в ожидании перевода из родной Испании – вот это вот все. Конечно, в течение этих восьми лет делались попытки эту Золушку как-то пристроить, чтоб под ногами не путалась в своих заштопанных платьях. Она могла бы вернуться обратно в Испанию, но папа Фердинанд уже сдал ее жилплощадь родственники с обеих сторон все-таки не теряли надежды как-то восстановить политический союз, залогом которого было присутствие Екатерины в Англии. Король Генрих VII, овдовев к тому времени, сам было решил жениться на бывшей невестке. Заботливые папа с мамой подняли крик, что не бывать такому, не для того они кровиночку растили, чтобы за старого пня ее выдавать. К тому же на этого старого пня фиг повлияешь в политическом смысле через его молодую и неопытную жену. Другое дело – на младшего сына короля, принца Генриха, который из-за смерти брата обломался с церковной карьерой и стал готовиться к поступлению в короли. Принц молоденький, на шесть лет младше испанской родственницы, уж она его построит в правильном направлении, уж она ему не даст съехать с темы дружбы с Испанией. Правда, существовала вероятность, что церковь выступит против этого брака: все-таки Екатерина – вдова родного брата принца Генриха. Хотя она с пеной у рта и утверждала, что ее брак не был консуммирован[19] и поэтому не может считаться законным. Но великие испанские владыки такие мелочи препятствием не считали: они и сами в свое время с поддельным папским разрешением поженились – и ничего, ничего, жизнь прожили, детей вырастили, честно отработали по специальности. Поэтому высокие особы сошлись на том, что Испания выплачивает Екатерине оставшееся приданое, Англия вдовью долю не выплачивает, потому что зачем, раз Екатерина становится женой наследника, зато от Англии ей положено ежемесячное содержание. Папа дал разрешение на брак, специально уточнив, что пусть женятся, даже если первый брак был консуммирован. «Да не был!» – кричала Екатерина в тысячный раз, уже охрипнув. Но ее, похоже, никто там вообще не слушал: «Отойди, девочка, видишь, взрослые дяди политикой занимаются, не мешай». Вроде бы договорились, но тут умерла королева Изабелла, мама принцессы. А ее папа… Как бы это объяснить… В общем, папины взаимоотношения с ближайшими родственниками и политическими союзниками во многих случаях можно описать емким словом «кидалово». Нет, слово «предательство» здесь не подойдет – из-за оттенка благородно-трагической окраски, ему свойственного. Если вспомнить, как Фердинанд поступил с другой своей дочкой, королевой Хуаной, становится ясно, что Екатерине крупно повезло: папа всего-навсего не стал выплачивать обещанную часть ее приданого. Господи, ерунда какая! Ну бросил ребенка без средств, ну поставил под угрозу ее новый брак – с кем не бывает! Генрих VII при этом стал каким-то неприветливым, начал воротить физиономию от союза с Испанией, раз у них такое несерьезное отношение. Даже хотел невестку домой отправить, уже билет ей купил (взяв, конечно, деньги из выплаченной части приданого) и велел собирать чемоданы. Но тут пришла телеграмма от папы Фердинанда, который заботливо напоминал, чтобы в чемоданы не забыли положить то самое приданое – до последней серебряной тарелки, он лично проверит. Потому что если дочка у него на пороге просто так нарисуется, без ничего, он ее обратно пешком отправит. Генрих выматерился, сдал билет, велел разобрать чемоданы. Ему было морально тяжело расставаться с деньгами и имуществом. Однажды Екатерина обнаружила у себя на карточке нулевой баланс, потому что король перестал перечислять ей обещанное содержание. В ответ на отчаянную телеграмму в Испанию «Вышли сала денег, здравствуй, папа!», Фердинанд прислал на имя Екатерины верительные грамоты посла. Типа денег нет, но ты держись, вот тебе должность посла, больше ничем помочь не могу. Нечего на родительской шее сидеть, сама зарабатывай. Екатерина старалась, как могла, утрясти вопросы со своим будущим браком, в чем ей помогал другой посол – по фамилии Фуэсалинда. Получалось, прямо скажем, неважнецки. И неизвестно, чем бы дело кончилось, не помри как раз в это время король Генрих VII. А его наследник был не прочь жениться на Екатерине. Она ему, видимо, просто очень нравилась как женщина. Правда, потом Генрих VIII утверждал, что это отец на смертном одре взял с него честное комсомольское слово, что он женится на испанской принцессе и будет всеми силами укреплять дружбу и сотрудничество между двумя великими народами в экономической, социальной и культурной сфере. Вот Генрих и женился и начал укреплять. К полному удовольствию своей невесты и своих подданных. Да и к своему собственному удовольствию, что уж греха таить. Паровоз стоял на запасном пути… Как только ни клевещут на Генриха VIII уже многие века. Помимо того что тиран, так еще и к семейной жизни был не приспособлен: завел батальон любовниц, жен менял по своему капризу, и ни одна даже пикнуть не смела в его присутствии, так и стояли на кухне по очереди – молчаливые, босые и беременные. А я хочу заступиться за «нашего рубаху-парня, нашего королька». Поклеп, клевета и гнусные измышления врагов! Генрих был по своей натуре семейным человеком. Первые годы они с Екатериной жили хорошо и даже, не побоюсь этого резкого слова, счастливо. Екатерина прилежно выполняла свои обязанности королевы – благотворительность, представительские функции, вот это все. Генрих жену любил, уважал и берег. И, что немаловажно, доверял ей. Когда король зачем-то уехал воевать во Францию, он назначил жену регентом королевства. И тут – только Генрих за порог – через границу поперла шотландская армия с какими-то не очень дружелюбными намерениями. Причем возглавлял вторжение лично королевский родственник – шотландский король Яков IV, который приходился мужем Маргарет, старшей сестры Генриха. Против незваного родственника следовало принимать срочные меры, и руководила обороной именно Екатерина – правда, совместно с опытным полководцем Томасом Говардом. В знаменитой битве при Флоддене шотландцы были разбиты и даже своего короля не уберегли, овдовела сестричка Маргарет. Довольная королева вместе с отчетом о проделанной работе послала мужу во Францию окровавленное обмундирование убитого противника. Так себе сувенирчик, по-моему, но зато наглядно и как бы подразумевается вопрос: «А чего добился ты в своей Франции?» Стошнило ли Генриха и сколько раз, когда он развернул такой подарочек, это исторической науке неизвестно. Кроме того, в первые годы брака Генрих внимательно прислушивался к советам супруги при принятии внешнеполитических решений. Курс, конечно, был взят на дружбу с Испанией, а как иначе – там же папа, то есть тесть! Пламенная вера в честность и могущество тестя не покидала молодого и наивного короля до того момента, пока Фердинанд в свойственной ему манере не на… (извините, чуть не вырвалось), не обманул зятя прямо во время совместной войны с Францией. Это отдельная печальная и поучительная история, но надо сказать, что именно тогда Генрих всерьез задумался о том, что, наверное, не следует претворять в жизнь вот прямо все идеи испанской семейки. Иначе можно остаться без ключа от квартиры армии и денег, а то и без штанов короны. Поэтому он постепенно перестал доверять Екатерине в вопросах внешней политики, а начал доверять кардиналу Уолси, который как раз держался противоположного курса – возлагал надежды на дружбу с Францией. Но это все, конечно, не главное. А главное – отсутствие сыновей у королевской четы. Все дети Генриха и Екатерины, кроме одной дочери, либо рождались мертвыми, либо умирали сразу после рождения. Это само по себе большое горе, и не каждая пара может преодолеть подобные испытания – что тогда, что сейчас. Поэтому ничего удивительного, что супруги друг от друга отдалились. Екатерина ушла в религию, у Генриха, как говорится, победила молодость: балы, турниры, охота, сочинение музыки и стихов, пьянство, бабы, флирт с придворными красотками. Любовницы появились. Кстати, Генриху приписывают слишком большие достижения в этой области. А ведь более-менее достоверно известно только о двух его пассиях: Бесси Блаунт и Марии Болейн. С остальными мог быть просто галантный флирт и рыцарские ухаживания. Если учесть возможности Генриха как короля, – это вообще ничто, не о чем говорить. А способы, с помощью которых некая Анна Болейн развела его на обещание жениться, и скорость, с которой Генрих клюнул на все это разводилово, как бы косвенно намекают, что не было у него слишком уж обширного опыта в делах амурных. Вот и влюбился как дурак, и побежал разводиться с надоевшей постаревшей женой. Чтоб, значит, любовь и новая жизнь с понедельника. И опять же не все так просто. Выживи хоть один из сыновей, рожденных Екатериной, у Анны шансов потеснить соперницу с трона было бы ровно ноль целых шиш десятых и ни одной десятой больше. Потому что вопрос наличия наследника – это главный вопрос во всей этой длинной и юридически запутанной истории. В те времена правители обычно имели привычку связывать свою личную судьбу с судьбой вверенной им персонально Богом территории. А многие из них были настолько нервные и тревожные, что их волновало даже то, что будет с родиной после их смерти. В условиях сословно-представительной и даже абсолютной монархии, всходы которой уже тогда заколосились на политическом поле Англии, отсутствие прямого наследника – это с большой вероятностью смута и гражданская война с доставкой на дом. И, конечно, пресечение династии. А династия из двух представителей, как в случае Тюдоров на тот момент, – это не династия, а недоразумение какое-то. За что боролся папа Феликс Генрих Эдмундович? О чем думал он, стоя на Босвортском поле под боевым стягом с изображением дракона? «Господи, я же вчера уходил огородами, зачем я вернулся, что же я за идиот такой?! Если выживу, никогда больше не буду мать слушать и дядю Джаспера нафиг пошлю. А во Франции сейчас ужин, макароны. А у нас, если король Ричард до этого угла поля доберется, будет винегрет – причем из меня и немножко из дракона». А, нет-нет, это не надо! Это из черновиков к монументальному труду «Великие мысли великих людей». Очень, знаете, тешит самолюбие, когда чувствуешь себя тварью дрожащей и права не имеющей. Так вот, наследник был насущной необходимостью. Было совершенно ясно, что к сорока годам, вследствие частых неудачных родов и болезней, Екатерина способность к деторождению утратила окончательно. Она возлагала надежды на дочь Марию как единственную наследницу своего отца. Король тоже поначалу пытался, планируя брак Марии, как-то выправить ситуацию, но в благополучный исход не очень верил (как показали результаты правления королевы Марии I, в этом он был не так уж неправ). Лучшим выходом ему представлялся развод с Екатериной и новая женитьба – на молодой плодовитой женщине. В том, что сам он вполне может стать отцом здорового сына, король убедился опытным путем: Бесси Блаунт родила ему сына Генриха. Счастливый папаша буквально завалил незаконного отпрыска множеством громких титулов, должностей и прочих привилегий. На своем отцовстве он заострял внимание публично по поводу и без повода: мол, смотрите, у меня все в порядке, это Екатерина виновата! Значит, решился король на развод. Хотя тут развод – слово неправильное. Церковные правила предусматривали в данном случае скорее аннулирование брака. То есть король фактически дал понять женщине, которая прожила с ним в браке двадцать лет и всегда была ему хорошей женой, что это были вовсе не священные узы, а греховное сожительство, которому пора положить конец. Можно представить себе, как «обрадовалась» религиозная, добродетельная и правильная Екатерина. В качестве препятствия для их брака Генрих назвал запрет жениться на вдове брата: мол, журнал «Здоровье» Библия, в частности Книга Левит, прямо так и указывает: «Если кто возьмет жену брата своего: это гнусно; он открыл наготу брата своего, бездетны будут они». Вот, Кать, потому и детей у нас нет. Дочь не считается. Потому что ты мне, Кать, не жена, а невестка. Почти что сестра. Ох и нагрешили мы с тобой, давай исправлять. Екатерина не признавала полномочия суда в Англии, требовала, если уж все так серьезно, рассмотрения дела о разводе в Риме и твердо придерживалась своих убеждений. Она законная жена короля. Ее брак с принцем Артуром консуммирован не был, а значит – не существовал. А даже если бы и был, папа римский выдал разрешение на ее брак с Генрихом, а это снимает все сомнения. И вроде на первый взгляд она была полностью права. Но. Тут надо сказать, что католическая доктрина была неоднородной и даже противоречивой. Вот хотя бы по поводу консуммации брака, чем задолбали Екатерину еще в юности и продолжили приставать к ней с этим в рамках дела о разводе. Да, были такие несознательные богословы (и среди них, кстати, Грациан, отец-основатель канонического права как самостоятельной дисциплины), которые приравнивали брак к сделке купли-продажи имущества. Они указывали, что момент совершения брачной сделки – по аналогии с передачей предмета продажи – это «передача» жены мужу, выраженная в физической консуммации брака. То есть супруги для законности своего брака должны совершить сексуальный акт. Причем потенциально пригодный для зачатия потомства, без извращений там всяких, пожалуйста, а то знаем мы вас! Другие богословы задавали справедливый вопрос: а как же тогда Дева Мария и Иосиф? Они что, получается, не святое семейство, а так, сожители? Вы, уважаемые оппоненты, на кого рот разеваете – на Богоматерь, что ли? В общем, в каноническом праве довольно прочно утвердилось убеждение, что брак, заключенный должным образом, по обоюдному согласию дорогих брачующихся – хоть консуммированный, хоть нет – действителен. Но неконсуммированный отличается тем, что в некоторых особых случаях может быть расторгнут папой римским. Брак Екатерины и Артура расторгнут не был, даже заявления на то не поступало, так что есть довольно веские основания считать его вполне законным, а Екатерину – вдовой старшего брата, вышедшей замуж за младшего. Получается, что к ситуации вполне подходят слова Книги Левит. Но, с другой стороны, папа же дал разрешение. Папа может, даже если первый брак был законен. Папское разрешение устраняет все возможные препятствия. А вот и нет. Все опять неоднозначно. Папская диспенсация[20] снимает все препятствия, если они установлены людьми. Ну собрали церковный Собор, слушали, постановили, папа утвердил. Вот такие нормы папским разрешением преодолеваются на раз-два. А вот то, что сам Бог установил, тут извините, любой человек бессилен, даже если он такой замечательный и с такими положительными характеристиками, как папа. А Священное Писание, включая Книгу Левит, как раз и содержит нормы, предписанные Богом. Генрих и напирал на то, что разрешение тут давать было нельзя. Он же не дурак был, хорошо учился, много теологической литературы перечитал, обещал бабушке по духовной линии карьеру сделать. Получается, прав Генрих? Нифига. Потому что в другой части Библии – Второзаконие называется – содержится прямое предписание взять в жены вдову умершего брата и продолжить род. Тоже Бог сказал, между прочим. Вроде бы противоречие с предыдущим предписанием. Но толкователи говорили о том, что Книга Левит запрещает вострить лыжи в сторону жены еще живого брата и умыкать ее из крепкой советской семьи с целью жениться. Вот таким несознательным элементам и надлежит испытать все прелести гнева Господня. А кто не оставил своим вниманием овдовевшую невестку, тот, наоборот, молодец, медаль ему во всю грудь и благословение его многочисленному потомству. То есть тут правда на стороне Екатерины. Я это все к чему? Не к тому, чтобы выяснять, кто прав, а кто виноват: там люди куда умнее и компетентнее меня мозги набекрень вывихнули. Я про то, что брак короля и королевы в юридическом и каноническом смысле действительно давал широкое поле для толкования. И вырулить можно было в любую сторону. И совершенно ясно было, что вырулит туда, куда ему надо, тот, кто сильнее. А кто более прав – это представляет чисто академический интерес для всяких там высоколобых теологов. Я думаю, что права-то как раз была Екатерина. И аргументы, как мы видим, в ее пользу были убедительные, и действовала она всю жизнь, что называется, bona fides, то есть добросовестно, а это тоже важный показатель. То есть она жила с искренним убеждением, что не была женой Артура, а вот женой Генриха как раз была полноправной. Да, я думаю, правда была на ее стороне. И вот ты такой правый в белоснежном пальто выходишь на железнодорожные пути. Ты хочешь остановить голыми руками мчащийся поезд. Не, ну а что? Ты прав. Значит, бог на твоей стороне. Значит, он поможет тебе остановить этот поезд. И тебе как-то не приходит в голову, что это именно бог в великой мудрости своей устроил мир именно таким образом, что, если стоять на пути поезда, он тебя снесет и размажет. И вряд ли бог вот прямо сейчас все бросит и начнет специально ради тебя менять физические и прочие законы. Это все немножко отдает гордыней, даже если ты в целом хороший человек. Екатерина бы со мной не согласилась. Сначала Генрих самоуверенно думал, что аннулирование брака не займет много времени, – верный советник кардинал Уолси добудет соответствующее папское разрешение в кратчайшие сроки и представит его пред ясны королевски очи на блюдечке с голубой каемочкой. А что, делал же он раньше все, что король попросит, вот и теперь пусть сделает. А всю правду ему с самого начала говорить необязательно. Пусть думает, что старается ради французской принцессы и, следовательно, ради англо-французского альянса, а не ради худородной выскочки Анны Болейн, которой тот же Уолси в прошлом запретил выходить замуж за Генри Перси, наследника графа Нортумберленда – как раз из-за ее худородности (автозамена все время исправляет на «худосочности»… Ну наверное, и этот параметр Уолси тоже учитывал). Уолси, конечно, практически сразу все узнал, но тут уж было не до его мнения, потому что «Великое дело короля» (так скоро стали называть дело о разводе) ощутимо запахло керосином. Уолси как папскому легату не удалось самому вынести решение. Требовалось вмешательство папы римского. А поведение папы во всей этой долгой истории прекрасно описывается одной фразой из рассказа Зощенко: «Хозяин держится индифферентно – ваньку валяет». Для папы все это безобразие было совершенно некстати. Не ко времени. Бывало, и нередко, что короли с женами разводились. Вон, что далеко ходить, собственная семья Генриха была не совсем благополучна в этом смысле, прямо хоть бери и всех на семейную терапию строем веди. Муж его сестры Марии, французский король Людовик XII, развелся с первой женой, в комплекте с которой и получил королевство. Или другая сестра Генриха, Маргарет (та самая, которая так неудачно лишилась первого мужа в битве при Флоддене), развелась со вторым мужем – и ничего. И Генриху можно было бы навстречу пойти, но момент, повторюсь, был крайне неудачный. Папе жутко не хотелось ссориться ни с Англией, ни со Священной Римской империей. А тут еще императорские войска захватили Рим, и папа оказался фактически пленником императора. И как-то не очень удобно действовать против родственников человека, который держит нож у твоего горла. Удобно, но не очень. А Екатерина приходилась родной теткой императору Карлу V. Вот почему папа не рвался выносить решение в пользу Генриха. Правда, отправил в Англию специально для участия в бракоразводном процессе своего легата, кардинала Кампеджо, с отеческим напутствием: «Тяни время, гад!» А там, мол, или ишак сдохнет, или падишах, или я. Само как-нибудь рассосется. Никто своевременно не сдох Само не рассосалось. В Англии начался суд под председательством Кампеджо, на который в качестве ответчицы явилась Екатерина и, опустившись перед королем на колени, заявила, что: а) она была ему верной и любящей женой; б) до брака с ним она была девственницей, так что свои измышления о ее свершившемся браке с Артуром пусть он засунет себе под мантию; в) «нет у тебя ничего на меня, начальник» против нее у короля и суда никаких доводов нет, вот когда они появятся, тогда и приходите. После чего встала и вышла. И больше на заседания не приходила, сколько повесток ей по почте ни отправляли. Она вообще юрисдикцию этого суда не признавала, а считала, что если какие-то вопросы возникают, они должны слушаться только в Риме. Кампеджо тоже долго засиживаться не стал, даже чаю не попил. Дело, говорит, сложное, мне надо посоветоваться с товарищами в Риме. Нет, по скайпу не могу, его еще не изобрели. Мы посоветуемся, и наш уважаемый папа известит вас о принятом решении. Ариведерчи. Собрал наспех чемоданы и растворился в очереди на посадку на рейс «Лондон, Хитроу – Рим, Фьюмичино» в туманной дали. Больше его в Англии никто не видел. Как и папского разрешения на развод. Следующие несколько лет король Генрих посвятил попыткам выцарапать у папы нужную бумагу и надавить на Екатерину, чтобы она в этом деле действовала с ним заодно: признала, что никакая она ему не жена. Или, в крайнем случае, ушла в монастырь. В ответ на все эти интересные предложения Екатерина вежливо, твердо, смиренно, в изысканных выражениях посылала царственного супруга непосредственно в пень. Анна Болейн вышла из тени и постепенно начала вести себя как настоящая королева. Не в смысле «с королевским достоинством», с этим у нее как раз были большие проблемы, а просто много времени проводила с королем, занимала лучшие покои во дворцах, носила королевские драгоценности и собирала вокруг себя придворных, которые, конечно же, понимали, в какую сторону дует ветер. Екатерина на это все взирала с видимым спокойствием, не позволяла себе ни одного недоброго слова в адрес окончательно сбрендившего на своей идефикс (разводе) супруга даже ни разу его козлом не назвала и была неизменно вежлива со своей преемницей. Хотя мнение о ней, безусловно, имела. Екатерина не только потеряла любовь мужа – это бы еще полбеды или совсем не беда – она начала терять свое королевское положение. У нее постепенно отнимали доходы, имущество, разлучили с единственной дочерью, а в один далеко не прекрасный день лишили и королевского титула. Генрих больше не мог терпеть неопределенность и выдерживать скандалы Анны. Семь лет тянулась эта волынка, сколько можно ждать милостей от природы папы, взять отобрать их у него – наша задача! «Слова Мичурина? Нет, мои! – заявил Генрих. – Потому что Мичурин сказал это про яблоки и груши, а я говорю про верховную власть над церковью!» Генрих обвенчался с Анной (к тому моменту уже беременной), архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер объявил брак Генриха и Екатерины недействительным. Потом последовал Акт о супрематии, который объявлял короля верховным главой церкви на территории Англии. Вот так Англия вступила на путь Реформации. Наверное, самому Генриху это не слишком нравилось. Он в душе был правоверным католиком и очень не любил все эти протестантские штучки. А что поделать? Хотел Анну? Вот тебе Анна, уже даже беременная твоим наследником (ну все так думали). Только она идет в комплекте с религиозными реформами. Так себе комплект, честно говоря, но уж кто за что боролся. У Екатерины отобрали королевский титул и стали именовать вдовствующей принцессой. Она в своем кругу продолжала называть себя королевой. Последние годы своей жизни Екатерина провела, переезжая по приказу Генриха из замка в замок. Слуг и приближенных рядом с ней осталось совсем мало: слугам нечем было платить, а посещения друзей и переписка с ними были фактически запрещены королем. Императорский посол Эсташ (Юстас) Шапюи как-то прорывался, да и сообщения ловко передавал. Он вообще много сделал, чтобы поддержать королеву и ее дочь, принцессу Марию, которая, кстати, в результате всех этих потрясений стала считаться незаконнорожденной. Шапюи даже вроде бы пытался организовать побег принцессы на континент и вообще защитить ее всеми возможными способами. Потому что существовала ненулевая вероятность, что любящий папаня под давлением новой жены может дочку укокошить, обвинив в измене. А чо она папеньку главой церкви не признает и не хочет называть брак своих родителей позорным кровосмешением, а себя незаконнорожденной? Странная какая-то, ей-богу. В том числе за положение Марии билась королева Екатерина, когда отказывалась признавать свой брак незаконным. В качестве наказания ее с дочерью разлучили: даже когда Мария была серьезно больна, матери не позволили за ней ухаживать или хотя бы мельком ее увидеть. Здоровье самой Екатерины тоже сильно пошатнулось. Не укрепляло его и то, что она с ужасом была вынуждена наблюдать, как страна коллективно впадает в ересь. Для нее, дочери Католических королей, это был страшный кошмар и дно, ниже которого падать некуда. Все эти переживания ускорили кончину королевы. Впрочем, ходили упорные слухи, что ее поторопили в мир иной с помощью яда. Кто знает, как там было. Вроде уже и незачем было ни Генриху, ни Анне убивать Екатерину: если уж и делать это, то раньше. Если король и его вторая жена предпринимали что-то в смысле отравления неугодных, то получалось у них из рук вон плохо. Но далеко не факт, что предпринимали. Что сказать про всю эту историю с королевским разводом? Встретились два упрямства, и ожидаемо победило упрямство того, кто держал в руках рычаги власти и не стеснялся эти рычаги использовать. У второй стороны шансы уцелеть и сохранить, хотя бы частично, свое положение были весьма невелики. Но, на мой взгляд, все же были. Дальше только мое предположение, соглашаться с ним совсем не обязательно, а конструктивно критиковать – можно и нужно. Конечно, Екатерина не должна была врать по поводу брака с Артуром и признавать себя незаконной сожительницей короля, это было бы полным безобразием, тут и говорить не о чем. Мне кажется, в какой-то момент ей следовало оглядеться вокруг, «трезво содрогнуться», понять, что лучше уже не будет, – и согласиться на жизнь в монастыре. Существовала точка зрения, что принявший монашество человек удаляется от мира, переходит на совсем другой уровень и мирские узы его больше не связывают. Так что оставшийся в миру супруг мог с чистой совестью вступить в новый брак. Эта точка зрения не была бесспорной, и, разумеется, могли набежать всякие больно сведущие в теологии умники со своими ценными противоположными мнениями, но все частности можно было бы благополучно утрясти, приложив некоторые усилия. Уж Генрих бы расстарался, да и папа вряд ли стал бы чинить препятствия в этом вопросе: от мирного решения проблемы ему была бы сплошная польза. Уж он бы поспособствовал тому, чтобы Екатерина смогла уйти в монастырь на своих условиях, и помог бы защитить права ее дочери. И император остался бы доволен: впрягаться за тетю и кузину у него желания не было, а тут можно было с покер-фейсом во всю гамбургскую физиономию заявить: «Дражайшая тетушка решила уйти в монастырь, она у меня очень благочестивая, у нас вся семья такая, тетя, я тобой горжусь, так держать. Развод? Какой развод? Война с Англией? Какая война с Англией? Ах, оставьте, у нас сплошная дружба и тесное сотрудничество».