But the Factor had neither blankets nor justice to spare. Но у Джона Фокса не было в запасе ни лишних одеял, ни справедливости. Whereupon he was informed that Snettishane had seen the missionary at Three Forks, who had notified him that such marriages were not made in heaven, and that it was his father's duty to demand his daughter back. Тогда Снитшейн сообщил, что встретил у Тройной развилки миссионера и тот сказал, что небеса не благословляют такие браки и долг отца - потребовать, чтобы дочь вернулась. "I am good Christian man now," Snettishane concluded. "I want my Lit-lit to go to heaven." - Я теперь добрый христианин, - заключил Снитшейн свою речь, - и хочу, чтобы моя Лит-Лит попала на небеса. The Factor's reply was short and to the point; for he directed his father-in-law to go to the heavenly antipodes, and by the scruff of the neck and the slack of the blanket propelled him on that trail as far as the door. Управляющий ответил тестю коротко и недвусмысленно: послал его отнюдь не в царство небесное и, помогая сделать первые шаги по этому пути, схватил за шиворот и вытолкал за дверь. But Snettishane sneaked around and in by the kitchen, cornering Lit-lit in the great living-room of the Fort. Но Снитшейн обежал вокруг дома, через кухню прокрался в гостиную и там обрушился на Лит-Лит. "Mayhap thou didst sleep over-sound last night when I called by the river bank," he began, glowering darkly. - Видно, ты слишком крепко спала ночью, когда я звал тебя, - начал он, грозно глядя на дочь. "Nay, I was awake and heard." - Нет, я не спала, я слышала. Her heart was beating as though it would choke her, but she went on steadily, "And the night before I was awake and heard, and yet again the night before." - Сердце ее отчаянно колотилось, она задыхалась от страха, но твердо продолжала: - И в прошлую ночь я не спала и слышала тебя и в позапрошлую. And thereat, out of her great happiness and out of the fear that it might be taken from her, she launched into an original and glowing address upon the status and rights of woman-the first new-woman lecture delivered north of Fifty-three. И тут, испугавшись, как бы у нее не отняли ее великое счастье, Лит-Лит разразилась вдохновенной речью о положении и правах женщины. То было первое выступление "новой женщины" к северу от шестьдесят третьей параллели. But it fell on unheeding ears. Snettishane was still in the dark ages. Но она старалась понапрасну: Снитшейн еще не вышел из тьмы средневековья. As she paused for breath, he said threateningly, "To-night I shall call again like the raven." - Сегодня я опять буду кричать вороном, - сказал он с угрозой, едва она замолкла, чтобы перевести дух. At this moment the Factor entered the room and again helped Snettishane on his way to the heavenly antipodes. Тут вошел Джон Фокс и снова показал тестю дорогу отнюдь не в царство небесное. That night the raven croaked more persistently than ever. В ту ночь ворон кричал упорно, как никогда. Lit-lit, who was a light sleeper, heard and smiled. Лит-Лит, которая всегда спала чутко, слышала карканье и улыбалась. John Fox tossed restlessly. Джон Фокс беспокойно заворочался. Then he awoke and tossed about with greater restlessness. Потом он проснулся и заворочался еще беспокойнее. He grumbled and snorted, swore under his breath and over his breath, and finally flung out of bed. Он бурчал, пыхтел, ругался вполголоса и во весь голос и наконец вскочил с постели. He groped his way to the great living-room, and from the rack took down a loaded shot-gun-loaded with bird-shot, left therein by the careless McTavish. Ощупью пробрался он в гостиную, схватил ружье, заряженное мелкой дробью и забытое там беспечным Мак Тейвишем. The Factor crept carefully out of the Fort and down to the river. Крадучись, выбрался Фокс из фактории и поспешил к реке. The croaking had ceased, but he stretched out in the long grass and waited. Карканья больше не было слышно, и, растянувшись в высокой траве, Фокс стал ждать. The air seemed a chilly balm, and the earth, after the heat of the day, now and again breathed soothingly against him. Душистая прохлада охватила его, после дневного жара дыхание земли нежило и успокаивало. The Factor, gathered into the rhythm of it all, dozed off, with his head upon his arm, and slept. Ночь укачала Фокса, он подложил руку под голову и сперва задремал, а потом крепко уснул. Fifty yards away, head resting on knees, and with his back to John Fox, Snettishane likewise slept, gently conquered by the quietude of the night. А в пятидесяти ярдах, спиной к нему, опустив голову на колени, спал Снитшейн, тоже побежденный спокойствием ночи. An hour slipped by and then he awoke, and, without lifting his head, set the night vibrating with the hoarse gutturals of the raven call. Час спустя он проснулся и, даже не подняв головы, нарушил тишину хриплым, гортанным карканьем. The Factor roused, not with the abrupt start of civilized man, but with the swift and comprehensive glide from sleep to waking of the savage. Фокс пробудился - не внезапно, сразу, как просыпается цивилизованный человек, но как дикарь, - переход к бодрствованию был стремительным и плавным. In the night-light he made out a dark object in the midst of the grass and brought his gun to bear upon it. При тусклом ночном свете он разглядел в траве что-то темное, поднял ружье и прицелился. A second croak began to rise, and he pulled the trigger. Ворон закричал снова, и он нажал курок. The crickets ceased from their sing-song chant, the wildfowl from their squabbling, and the raven croak broke midmost and died away in gasping silence. Мгновенно смолкли однообразное пение сверчков, перебранка куропаток, оборвался и замер в испуганной тиши крик ворона. John Fox ran to the spot and reached for the thing he had killed, but his fingers closed on a coarse mop of hair and he turned Snettishane's face upward to the starlight. Джон Фокс кинулся вперед и схватил свою жертву. В руках у него оказались жесткие космы, и при свете звезд он увидел знакомое лицо. He knew how a shotgun scattered at fifty yards, and he knew that he had peppered Snettishane across the shoulders and in the small of the back. Он знал, как рассеивается дробь на расстоянии пятидесяти ярдов, и понял, что на плечах и спине Снитшейна живого места не осталось. And Snettishane knew that he knew, but neither referred to it. И Снитшейн знал, что он знает, но об этом не было сказано ни слова. "What dost thou here?" the Factor demanded. - Ты что здесь делаешь?- спросил Фокс. "It were time old bones should be in bed." - Сейчас самое время дать отдых старым костям. But Snettishane was stately in spite of the bird-shot burning under his skin. Дробь жгла кожу, но чувство собственного достоинства не изменило Снитшейну. "Old bones will not sleep," he said solemnly. - Старые кости не могут отдыхать, - мрачно ответствовал он. "I weep for my daughter, for my daughter Lit-lit, who liveth and who yet is dead, and who goeth without doubt to the white man's hell." - Я оплакиваю мою дочь Лит-Лит, дочь моя живет, но она мертвая, и она прямым путем попадет в ад белого человека. "Weep henceforth on the far bank, beyond ear-shot of the Fort," said John Fox, turning on his heel, "for the noise of thy weeping is exceeding great and will not let one sleep of nights." - Впредь оплакивай ее на том берегу, чтоб не слышно было в фактории, - сказал Джон Фокс, круто повернувшись, - а то ты плачешь так громко, что не даешь спать. "My heart is sore," Snettishane answered, "and my days and nights be black with sorrow." - Сердце мое разрывается, - возразил Снитшейн, -и дни мои и ночи черны от горя. "As the raven is black," said John Fox. - Черны, как ворон, - сказал Джон Фокс. "As the raven is black," Snettishane said. - Черны, как ворон, - отозвался Снитшейн. Never again was the voice of the raven heard by the river bank. С тех пор с реки не доносится крик ворона. Lit-lit grows matronly day by day and is very happy. Лит-Лит день ото дня становится все солиднее, все почтеннее и очень счастлива. Also, there are sisters to the sons of John Fox's first wife who lies buried in a tree. У сыновей Джона Фокса, мать которых покоится на дереве, появились сестры. Old Snettishane is no longer a visitor at the Fort, and spends long hours raising a thin, aged voice against the filial ingratitude of children in general and of his daughter Lit-lit in particular. Старый Снитшейн больше не показывается в фактории: долгими часами он тонким, старческим голосом клянет всех неблагодарных детей на свете, особенно свою дочь Лит-Лит. His declining years are embittered by the knowledge that he was cheated, and even John Fox has withdrawn the assertion that the price for Lit-lit was too much by ten blankets and a gun. Последние годы вождя омрачены сознанием, что его обманули, и даже Джон Фокс перестал утверждать, будто он переплатил за Лит-Лит десять одеял и ружье.