– Помогите ладошку вытащить, – захныкала Франк, – я страдаю из‑за своей доброты. – Не дергайтесь, – деловито сказал Михаил Степанович, – сейчас. – Где у вас ножницы? – спросила я. – Не режьте джеггинсы, – простонала Марфа, – они мне нравятся. – Глупости, я хочу встать, там еще много неосмотренных вещей, время идет, надо успеть все перемерить, – беспокоилась Катя, – кромсайте «вторую кожу». Марфа застучала пятками по полу. – Нет! Мои джеггинсы! – Они твои, – неожиданно согласилась Франк, – но моя лапка главнее. – Девочки, не горячитесь, – загудел Михаил Степанович, – Катя, не надо хорошую вещь уродовать. Сейчас я сниму с Марфы брюки. Главное, слушайте меня. Поняли? Актрисы замолчали. – Вот и хорошо, – кивнул дядя Миша. – Марфа, можешь ноги вместе сложить? Я сяду тебе на колени, ухвачусь за пояс и сдерну эти джописы. – Джеггинсы, – поправила Франк. – Да какая разница? – незлобливо прокряхтел Михаил Степанович, устраиваясь на ногах Ермоловой. – Главное, их стянуть, так? Ну, девушки, теперь будем действовать так. Я скомандую «три» и дергаю джописы… – Джеггинсы, – с упорством, достойным лучшего применения, повторила Катя. – Почему вы тут распоряжаетесь? – возмутилась Марфа. Дядя Миша крякнул. – Потому что ты лежишь на полу и из‑за слишком узких жописов пошевелиться не можешь. Я покосилась на Франк, та не подвела. – Джеггинсов! – Я двигаться не могу, – нехотя признала Марфа, – но руководить людьми у меня легко получится! Я командую! Я главная! – Говорю «три», – повысил голос дядя Миша, – Марфа втягивает живот, Катя вытаскивает руку из порток. Главное – слаженность. Ну, раз, два!!! Михаил Степанович сделал быстрый рывок, но ничего не изменилось. – Она не захотела брюхом шевелить, – завопила Катя. – Пальцам не за что зацепиться, жопулисы налипли на тело, как клей, – пожаловался Михаил Степанович. – Джеггинсы! – прошипела Франк. – Вот еще, стану я под чужую дудку плясать, – заявила Марфа, – всегда по‑моему быть должно! Раз, два, три!!! Но и на этот раз попытка освободиться от штанов не принесла успеха. – Сейчас задохнусь, – пообещала Марфа. Я посмотрела на ее красное лицо и решительно велела: – Ну хватит! Джопусы необходимо разорвать! – Джеггинсы, – просвистела Франк, – меня прямо бесит, когда люди слова коверкают. Ложить! Покласть! Ихний! Зво́нит! Нельзя изъясняться по‑обезьяньи! Джеггинсы, а не все остальное. Джег‑гин‑сы! – Обезьяны, слава богу, помалкивают, – сказал дядя Миша, – и каждого свое злит. Я места себе не нахожу, если новую дорогую вещь зря уничтожают. Я их стащу. Надо мне наоборот сесть! С ног на живот перебраться. – Тут я, – напомнила Катя. – Ничего, у нее нижний этаж широкий, все поместимся! – азартно воскликнул дядя Миша. Франк залилась ехидным смехом, Марфа начала хватать ртом воздух. Михаил Степанович слегка подвинул Франк, та свесилась набок и заверещала: – Ой, ой, запястье выворачивается. – Потерпи, – попросил дядя Миша, – пару секунд всего и надо. Вот так! Старший Корсаков устроился около Кати и засопел. – Мама, – пропищала Марфа, – они меня раздавят! Помогите! – Спокойно, Маша, я Дубровский! – гаркнул Михаил Степанович. – Ее зовут Марфа, – продемонстрировала незнание классики Франк. – А вы знакомы с Дубровским? – Читал когда‑то, – закряхтел Михаил Степанович, – хреновы пописы! – Джеггинсы, – не сдалась Катя, – о Дубровском постоянно «Желтуха» пишет! Умеет он пиариться! Михаил Степанович замер. – Так парень давно умер! – Олег Евгеньевич! – ужаснулась Катя. – Когда? Что с ним случилось? – Вроде медведь его сожрал, – с некоторой долей сомнения произнес Михаил Степанович, – или сам утонул. Запамятовал. Давно читал. И имени его не помню! Но вроде он не Евгеньевич был! Хотя спорить не стану! Что забыл, то забыл. – Позавчера Олег Дубровский в ресторане «Тургенев» гулял, кучу людей назвал, – застрекотала Франк. – Его там обсчитали, такая карусель! – По моим сведениям, Дубровский умер в тысяча восемьсот не помню каком году, – завел Михаил Степанович, – и Тургенев тут ни с какого боку! Пушкин! Вот автор! – Прекрати спорить! – разозлилась Катя. – Дубровский был в «Тургеневе». Я там чай пила, а он мимо идет, весь такой роскошный! – Пушкин, – уперся Михаил Степанович. – Ты в школе‑то училась? Про Александра Сергеевича слышала? – А‑а‑а! – заорала Марфа. – Царапает! Вы сунули мне в брюки наждак! Осторожно! Больно! Глава 16 – Ну извини, – смутился Михаил Степанович, – руки у меня такие, шершавые. – Надо кремом мазать, – посоветовала Марфа. – Обязательно, – хмыкнул дядя Миша, – вот только жопинцы расстегну и полечу в салон, маникюр, ногокюр, маску на морду лица. Франк закатила глаза. – Уход за ступнями называется педикюр! Надо же было такое слово изобрести «ногокюр». – Мой вариант звучит приличнее, – возразил дядя Миша, – педикюр как‑то не очень. Задумаешься, кто его делает, если он «педи». Я опять решила внести трезвое предложение: – Давайте воспользуемся ножницами. – Нет! – отмел дядя Миша мою идею, – сейчас‑ка. Ух! – А‑а‑а, – заорала Марфа. – О‑о‑о, – завизжала Катя. Послышался треск, Франк скатилась на пол, Михаил Степанович упал на спину и придавил Ермолову.