— Я закончила, — за то, что мужчина чинно стерпел практически два часа «мучений», Снежане захотелось его отблагодарить, именно так родилась первая в ее жизни улыбка, адресованная ему. Немного несмелая, неловкая, еле различимая. Кажется, она даже улыбаться разучилась. — Считайте, что мучения позади, — бросив еще один взгляд напоследок, Снежана отправилась к столу. Нужно было скинуть фотографии на ноутбук, чтобы избежать даже возможность эксцессов. — Не могу сказать, что мучения были такими уж… — на полпути Снежа развернулась. Не ожидала, что он снова ответит. Ей почему‑то казалось, что на этом все и закончится — так же молчаливо, как появился, этот мужчина накинет пальто, попрощается, услышит от нее, что фотографии будут готовы на протяжении двух дней, скажет, что на этот счет связаться лучше с его секретарем, а потом выйдет в ночь, туда, где кроются причины красной сеточки на глазах, морщинок на лбу, сжатых кулаков. Марк ее удивил. — Мы ведь так толком и не познакомились, Снежана. Удивил сразу несколько раз. — Ну, вы знаете, как зовут меня, я знаю вас, кажется, это называется знакомством, — губы девушки дрогнули в полуулыбке, а потом Снежа снова развернулась к мужчине спиной, продолжая свой вояж до стола. — Я знаю не только, как вас зовут, я знаю о вашей карьере, длинной в десять лет, — а вот Марк двигаться не спешил. Он остался стоять под осветителями, провожая девушку взглядом. Объяснить, зачем тянет, почему не благодарит, не уходит — толком не мог или не хотел. Да, скорее не хотел. Не хотел возвращаться из уюта студии, в которой существовал только мир этой комнаты, а время отмерялось щелчками фотоаппарата, в реальность. Туда, где есть причины для сжатых кулаков, проблем и сумбурных мыслей. — Похвально, — вот только она не способствовала тому, чтобы Марку удалось задержаться. Своими короткими, деловитыми ответами будто подталкивала к двери. — Снимки будут готовы в… — Что вы делаете сегодня вечером? — вопрос сорвался с губ сам собой. В тот же миг, как в голове мелькнула мысль — а вдруг дело не в комнате? Вдруг дело в ней? Вдруг ее присутствие поможет хотя бы на вечер забыть о мире проблем? Если это так — было бы прекрасно. Ему не нужна любовь до гроба, уж наелся, не нужны отношения, которые придется строить, по крайней мере, так Марку казалось, ему хотелось иметь хотя бы один вечер без проблем и ненужных мыслей. И он был не против провести этот вечер с незнакомкой, со следами ямочек на щеках. — Занимаюсь вашими снимками, — она не оглянулась, только спина на секунду застыла, а обычно плавные движения Снежаны стали куда более резкими. Такого она не ожидала. Точней, могла, конечно, ожидать. Не зря же он так смотрел, когда только вошел, но за два часа тишины и практически полнейшего безразличия к ней и фотоаппарату, девушка успела забыть, с чего все началось. Зря. — И это нельзя перенести? — Марк шагнул в сторону стола, в ее сторону. И к собственному удивлению отметил, как девушка непроизвольно шарахнулась. Никогда мужчина не считал, что его стоит бояться. Никогда его и не боялись. Уважали, относились с пиететом, иногда сторонились, но не боялись. — Простите, я что‑то… — если изначально он сделал шаг в ее сторону для того, чтобы его предложение звучало более реалистично (со спиной, все же, разговаривать не так приятно), то теперь было искренне интересно, в чем причина такой странной реакции на него. — Нет, ничего, — Снежа быстро взяла себя в руки, развернулась, справляясь с нервами, схватила со стола карандаш, попыталась с его помощью закрепить волосы на затылке. — Просто это лишнее. Ваше предложение, — она пояснила, будто сам он это понять был не в силах. — Когда я закончу со снимками, свяжусь с вашим помощником, с которым договаривалась о встрече. Подтверждая свою уверенность и непоколебимость, Снежана бросила прямой взгляд на мужчину. Выдержала ответный, сначала непонимающий, брови Марка практически сошлись на переносице, вновь на лбу образовалась морщинка, а потом он будто понял… Или расслабился — на губах опять заиграла улыбка. Мужчина кивнул. — Жаль, — и это была правда. Он не был бы против вечера в компании девушки. Впервые за долгие месяца у него вообще возникла такая мысль. И было искренне жаль, что мысли суждено остаться не реализованной. Теперь кивнула Снежана. А за кивком скрыла вздох облегчения. Нет, продолжай он настаивать, ничего бы изменилось, сделал бы только хуже — такой у нее характер. Чем больше давят на нее, тем сильней сопротивление. Чем ниже гнуть веточку к земле, чем больней она врежет, когда вырвется из цепких пальцев. Снежана почувствовала облегчение от того, что ей не придется резко разговаривать с этим человеком. С незнакомцем, с которым они и не увидятся, наверное, уже никогда. Просто девушке не хотелось разочаровываться в нем. Пусть он останется в памяти как тот, кто смог отвлечь от сумбурных мыслей хотя бы на два часа. Согласись она, возможно, у него получилось бы продлить эффект забытья, но она не согласится. — Тогда… — Тогда, вы рады будете, если я наконец‑то оставлю вас наедине со снимками, а сам скроюсь с глаз долой, — под откровенно смеющимся взглядом мужчины, Снежана немного стушевалась, опуская взгляд. Благо, он сам смотрел недолго, еще несколько секунд и Марк резко развернулся, направляясь‑таки к вешалке. Поднять взгляд девушка почему‑то не решалась, только слышала, как скрипнули половицы под ногами Самойлова. — С вами приятно было работать, Снежана, — будто между ними только что не произошла не совсем приятная сцена, будто не было его предложения и ее отказа, Марк снова подошел, протянул руку для рукопожатия. — Спасибо, — она вложила свою руку в ладонь мужчины, почувствовала легкий натиск. — Надеюсь, снимки вас устроят. — Я тоже. Пройдясь напоследок взглядом по лицу напротив, Марк направился к двери. Жаль. Хотя, ведь уже через несколько минут он о ней и не вспомнит. Снова возвращаться в реальность, в жизнь с проблемами, мчать домой, надеясь, что… Что все хорошо. Ждать, когда «хорошо» закончится. В этом круговороте определенно нет места интрижке с фотографом. — До свидания, — Марк погружался в гущу своих мыслей моментально и слишком глубоко, чтобы услышать прощание. Оно повисло в воздухе, так и не достигнув широкой спины в темном пальто. Он вышел на лестничную клетку, проигнорировав лифт, направился вниз по лестнице, по ходу набирая нужный ему номер. — Ты звонила, Саша? — она взяла трубку сразу же, как делала всегда. Кто‑кто, а она ждала его звонков днем и ночью. * * * Снежана проводила мужчину взглядом, а потом так и застыла, разглядывая белую дверь. Что с ней не так? Сколько будет длиться это «не так»? Оно излечимо? Если бы это был первый раз, когда она вот так, не дав себе времени подумать, просто отказывается от ужина, обеда, завтрака, от простого звонка или сообщения. Нельзя сказать, что подобные предложения сыплются со всех сторон, как из рога изобилия. Но они есть. Есть всегда, и всегда заканчиваются приблизительно одинаково — она просто не дает им шанса. Не дает шанса себе. Почему? Потому, что надоевшей занозой в сердце сидит память о том, кто никогда и не спрашивал. Ярослав никогда не спрашивал, а даже спроси — Снежана бы не отказала, потому, что это он. Он, а не Марк, осветитель, модель, писатель, политик, кто угодно. — Снежана, какая же ты дура! — резко развернувшись, девушка опустилась на высокий табурет, спрятав лицо в руках. Как есть дура. Раз динамит других лишь потому, что сохнет по бывшему, с которым давно покончено, который никогда не вернется и даже думать о ней забыл. У девушки вдруг возникло странное желание — помчаться следом, догнать Самойлова, сказать, что погорячилась, согласиться на предложение, и пусть он посчитает неуравновешенной, это будет куда лучше, чем грызть себя весь вечер мыслями о Диме, о своей ничтожности и несправедливости мира. Но этому порыву суждено было угаснуть, так и оставшись лишь в планах. Мотнув головой, Снежана включила ноутбук. Нет, ее удел — именно то, что она так ненавидит — вечер наедине со своими мыслями. Сама отказалась — сама мучайся. И все было бы именно так, не подвинь она ноутбук ближе к краю стола, не задень тот стоявшую на краю чашку, а она… На пол полетели часы. Часы, оставленные Самойловым. Она сама попросила мужчину снять их, чтобы не пускали блики, не засвечивали фотографии, он снял, а надеть забыл. Не давая себе времени на раздумья, Снежана схватила их с полу, на ходу набрасывая на плечи куртку, хлопнула дверью, вылетая на лестничную клетку. Она неслась по лестнице с такой скоростью, что казалось — не успей отдать часы владельцу, потеряет свой единственный в жизни шанс. Улица встретила ее мартовским морозом. Изо рта вырвался клуб пара, за ним еще один и еще. Девушка крутила головой, пытаясь понять, где может стоять машина Марка. Он не мог успеть уехать. Прошло не так‑то много времени, разве что и он мчал вниз, как угорелый. Но окинув стоянку взглядом трижды, никакой подсказки она не обнаружила. Ударила ладонью по карману куртки, надеясь найти там телефон, набрать помощника, узнать у него номер босса, а потом позвонить уже ему, но тот, как назло, остался в студии. — Черт, — она редко ругалась. Запрещала себе. Пыталась воспитывать силу воли в малом, чтоб легче было в большом, но сейчас сдержаться не смогла. И дело ведь не в часах. Она сможет вернуть их завтра, послезавтра, через неделю или месяц. Может не возвращать вообще, оставить себе как памятный сувенир. Может отдать лично или передать человеку, с которым свяжется насчет фотографий по электронке. Дело не в этом. Дело в том, что картинка, которая почему‑то мелькнула в голове, стоило увидеть лежащие на полу часы, не оживет. Она не вылетит на улицу, не столкнется в дверях с Марком, который, вспомнив о часах, решит вернуться. Она не улыбнется застенчиво, протягивая находку, а он не поблагодарит. Не будет неловкой паузы в несколько секунд, а потом они не заговорят в унисон, он не усмехнется, давая право слова ей, и Снежана не скажет, что в кафе неподалеку варят неплохой кофе. Ее новая история не начнется сегодня. Новый этап ее жизни, новый цикл не начнется сегодня. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Сжав часы в кулаке, девушка побрела обратно к зданию. Такой жалкой она не чувствовала себя еще никогда. И даже боль от того, что металл часов впился в мягкую кожу ладони, сейчас радовала, хоть немного отвлекая от собственных безнадежных мыслей. Глава 2 — Мамацька! — лишь через пять минут усердных попыток привлечь ее внимание, Саша поняла, что она в комнате больше не одна. Остекленевший взгляд, направленный до этого на входную дверь, девушка перевела на дочь. — Что, малышка? — Саша попыталась улыбнуться, получилось не совсем так, как хотелось — чтоб беззаботно, искренне, открыто, но лучше, чем все дни до этого. — Ты обесяла косицку! — Лиза важно продемонстрировала гребень, сжатый в одной ладошке, а потом одетую на запястье резинку — со звенящими подвесочками, красочную, любимую, подарок отца. — Иди сюда, — подсадив совсем уже большую дочку на диван, рядом с собой, Саша забрала у нее из рук гребень, провела по мягким волосам. Раз, второй, третий… Гребень запутался в кудряшках, Саша попыталась справиться с колтуном так, чтоб Лизе не пришлось мчаться за выручкой к Глафире. Вроде бы получилось. Это у нее получилось. Почему же тогда все остальное идет в жизни наперекосяк? Механическими, отлаженными движениями Саша разделила волосы на две пряди, заплетая любимую дочкину необычную косу. Это занятие должно было бы отвлечь, а получилось наоборот — она снова с головой нырнула в воспоминания. Воспоминания недельной давности, которые не отпускали до сих пор, мешали думать, жить, дышать, спать, есть и радоваться всему вышеперечисленному. Она сама все испортила. На этот раз — окончательно… * * * — Ярослав? — когда Саша увидела машину Яра под подъездом, удивилась, но почему‑то посчитала, что это скорей всего заехал Артем, чтобы забрать какие‑то документы. Она считала так до тех пор, пока не увидела висящую на вешалке куртку мужа, в которой самолично снаряжала его утром в офис. Бросив ключи на полку в прихожей, она прошла в квартиру. Самарский редко оказывался дома днем в последнее время — слишком много дел в фирме, кроме того, если они действительно собираются скрыться от всех на долгих десять дней в конце месяца — ему стоило обеспечить себе надежный тыл. Это Саша понимала прекрасно, а потому с каждым шагом сомневалась в реальности происходящего все больше. Но нет, это действительно был он. — Привет, — Саша растерянно улыбнулась, обнаружив мужа в спальне. Прежде чем оказаться тут, она зашла на кухню, в гостиную, даже в детскую, вдруг, он забыл, что сегодня у Лизы занятия и теперь переворачивает вверх дном весь дом, в поисках любимой дочери. Он заметил ее не сразу. Сначала, бросил очередные джинсы в и без того полную уже сумку, а потом обернулся на звук ее голоса. — Привет, — его улыбка была куда более открытой, чем Сашина. Резко, быстро, как делал всегда, он подошел к жене, обнял, прикоснулся к губам, — где была? — У Лизы группа, я отвозила ее… А что? — прожив с Самарским три года, Саша неплохо его изучила. Когда он не хочет заводить разговор на действительно важные темы, ведет себя именно так — отвлекал. Будто позабыв о сборах, он прошелся поцелуями по щеке жены, к шее, вернулся к лицу, не давая закончить фразу, накрыл ее губы своими. — Подожди, — веди он так себя при других обстоятельствах, Саша бы даже не думала о том, чтобы отстраниться, но мысли уже складывались в голове в замысловатый пазл, который, вряд ли мог ей понравиться. — Подожди, слышишь? — она увернулась от очередного поцелуя, заставила расцепить руки, сжавшиеся на талии. — Жду, — в глазах напротив блеснула досада. Он явно надеялся, что разговора удастся избежать. — Ты куда‑то едешь? — Саша заглянула за спину мужа, окидывая взглядом приличную стопку вещей, лежавшую на кровати и полусобранный уже чемодан. — Да, — Яр не сдвинулся с места, продолжая закрывать ей проход в спальню. — Куда? — прекрасно понимая, что он с удовольствием сменил бы тему, отступать Саша не собиралась. — Работа. В подобном русле разговор мог растянуться на часы — она задает вопросы, он отвечает одним словом, причем не конкретизируя. Куда? Работа. На сколько? Ненадолго. Зачем? Так нужно, Саша. Кому нужно? Работа… И так по кругу. Но Саша хотела не этого. — Что за работа? Очередной проект? Или проблемы со старым? — Почти, — Яр скривился. Врать жене он не любил. Когда‑то дал себе зарок, что это больше не понадобится и пытался его держать. Получалось не всегда — если не ложь, то недомолвки все еще существовали. Зачем ей знать и волноваться из‑за того, во что он все равно ее не посвятит даже под страхом смерти?