Ответом была звонкая, бьющая по ушам тишина. Смотритель затушил лишние свечи и, взяв себя в руки, попытался вернуться к обычным делам. Но мысли путались. Память безжалостно возвращала его назад, в их общую с Захом Орто юность, во времена понятные и — как казалось теперь — счастливые; взгляд то и дело соскальзывал на позабытую магистром рукопись. Как бы ни хотелось Уво Далту твердо верить в Книгу, он не мог не понимать: в аргументах искателей «скрытой правды» был некоторый смысл, смысл тревожный и угрожающий. Но в том, чтобы, несмотря ни на что, строго придерживаться существующей доктрины — смысла было никак не меньше… *** Сорокадвухлетний магистр ордена пламени Зах Орто брел по размокшей от дождей тропинке. В вечерних шорохах ему слышался смех бывшего товарища, трескучий, как испорченная свеча. В Валкане шутили, что проще отыскать Пятый остров, чем переубедить смотрителя Далта, если тот что-то вбил в себе в голову — и были правы; но всегда находились те, кто, вопреки разуму, пытались совершить невозможное — и терпели неудачу… Четыре острова поднималось из вод безбрежного океана. Ардж, разрушенный теперь Ирдакий и родной для магистра Орто остров Шин принадлежали людям; Раага, таинственная железная земля — рудокопам, странным существам, чье сходство с людьми придавало их облику еще больше уродства. А Пятого острова не было на свете, как не было свободной от Закона земли. На заре времен — так учила Книга, современная Книга — человечество было едино. Мир был хорош и прост. Но волею Господина Солнцеликого Абхи однажды стало иначе. Как время разделилось на ночь и день, так и жизнь людская разделилась надвое; в мир пришли незримые и непостижимые астши, «вторые тени», и принесли с собой то, что невежественные люди сперва посчитали чудесами. Хьорхи, живая и своенравная сила, и была чудом, но искусство управления им всегда оставалось наукой, строгой и непростой. Хьорхи шло от союза человека и астши — а союз этот существовал в согласии с законом, названным людьми «Законом шагов». Как гласила Седьмая Песнь Книги в современной трактовке: VII Всякому, кто стены выберет и Кров домашний — Позволят астши путь открыть Непостижимому, Но не дадут дом оставить Позади Больше, чем на трижды десять тысяч Шагов. Всякому, кто дорогу выберет — Помогут до конца ее пройти и Не дадут отступиться, Не позволят под кровом провести Дольше трех Ночей. Закон шагов навсегда разделил людей на «оседлых» и «бродяг»; Орден, объединявший сильнейших, хранил и приумножал знания, нес службу во славу Господина Солнцеликого Абхи и по воле защищал тех, кто нуждался в защите. Гримуары основателей Ордена разъясняли, что астши — словно саженцы, пускающие корни: прирастают к человеческим жилищам, и с течением времени связь эта становится крепче связи между астши и человеком; уже спустя три ночи способен ее разрушить был лишь такой огонь, что уничтожит и стены. Или — но этот метод годился лишь для тех, кто был силен и правильно обучен — особый, многие века хранимый Орденом, ритуал отделения астши от стен. А неосторожный человек, который без должной подготовки покидал обжитый дом и удалялся от него дальше, чем на пятнадцать шаговых миль, утрачивал со своим астши связь — и погибал на месте… Бродяги — те, кто выбирал дорогу — дорого платили за свободу: хьорхи их было слабо и беспомощно, многие вовсе не могли пробудить его к жизни; даже хьорхи адептов Ордена в дороге значительно слабело. Тогда как прочно связанные с домашними стенами астши многократно приумножали силу оседлых: запертые Законом в городах и деревнях, они могли творить невероятные вещи. Особняком стояли те, кого за выцветшую до меловой белизны кожу и волосы называли белыми жрецами: люди, получившие огромную силу через окончательное слияние с астши — и на том, по мнению многих, утратившие право называться людьми. Жрецов не связывал Закон, а силы их чрезвычайно разнились между собой; но неизменно были велики. С течением времени белые жрецы овладевали своими способностями одним лишь им известными способами. А послушников в Ордене опытные адепты учили проводить ритуал отделения и управлять хьорхи; чтить старших, Книгу и орденский устав. Магистр-наставник Зах Орто и учил — до недавнего времени… Промозглый ночной мрак, окутавший Валканскую резиденцию Ордена, прокрадывался под плащ. В городах, где вечерами распускались огненные цветы хьорхи на уличных фонарях и поднимались в небо рыбы осветительных аэростатов, магистр Орто теперь ощущал себя куда уютнее, чем в Ордене или на дороге; а раньше — раньше было наоборот. "Солнцеликий, как же я устал…" — Он вздохнул. Все вышло так, как он и предполагал. Действительно ли он пытался убедить Уво? Или же искал лишний повод все бросить? Из темноты выступили очертания исполинской статуи у фонтана, потому он повернул налево, к амбару: мысль о том, что придется проходить мимо памятника, сейчас почему-то внушала особенное отвращение. Вытесанный из камня двуглавый рудокоп, скалящийся обоими ртами, у многих вызывал желание расколотить его вторым давним подарком железодобытчиков с Рааги — хорошей, добротной кувалдой; одному Солнцеликому было ведомо, почему за те столетия, что статуя «украшала» главную улицу в Валканской резиденции, никто этого не сделал. "Тебя это уже не касается. Не касается!" — Магистр Орто ускорил шаг, будто бы статуя могла слезть с постамента и погнаться за ним. «Чтобы понять мир, нужно полюбить его» — год назад обронила Джара-«Поводырь» Баред, когда они случайно столкнулись в книгохранилище. Ирдакийская девчонка, которой не исполнилось еще двух десятков лет, но чьи глаза видели больше, чем способен выдержать рассудок; потомственная белая жрица с разрушенного острова — и единственная, кто смог близко сойтись с живым воплощением беспорядка, старейшим белым жрецом и старейшим человеческим существом в мире, Стефаном с Арджа по прозвищу Лжец. "Нужно полюбить…" Слова, глупые и бесполезные слова! Джара-Поводырь, видевшая своими глазами, ощущавшая обостренными чувствами жрицы десятки и сотни тысяч смертей на родине, а на Шине за свою жестокость заслужившая, пусть и отложенный милостью суда, смертный приговор — должна была понимать это лучше других. Как и Стефан, почти два столетия со стороны наблюдавший за смертельным потоком времени. Что на самом деле связывало двоих жрецов, какие они преследовали цели? По слухам, вскоре после того, как Стефан Арджанский впервые прибыл на Шин, Предстоятель Ордена несколько часов беседовал с ним за закрытыми дверьми. Никто не знал в точности, о чем. Но все, кто был в приемной, слышали громогласное: «Лжец!», — из уст Предстоятеля, человека справедливого и спокойного… Магистр Зах Орто не слишком винил себя за то, что чем дальше, тем больше поддается сомнениям; и он не находил для себя причин любить то, что видел вокруг. Любил ли свой недобрый и нелепый мир Уво Далт, считал ли он мудрым Закон? Возможно; но в это не верилось. А Заху в последние годы опостылело все: от мощеных дорог Центра до скользких тропок Валканской резиденции. Быть может, дело было в возрасте; просто-напросто, он состарился и устал… "Уво прав: куда мне до Стефана". — Магистр на миг замер, прислушиваясь: ветер донес обрывки разговора. За сараем, на откосе около поливочного пруда, кто-то был; несколько человек, увлеченно перешептывавшихся. И собака. Он подошел ближе, стараясь не шуметь. Не столько из желания подслушать, сколько из любопытства — получится или нет? С подветренной стороны пес не должен был его учуять. — …чтобы продлить свою жизнь, он забирает ее у других. Поэтому там, где проезжает Арджанский волшебник, начинаются эпидемии. Якобы за это его изгнали с Арджа. Но разве такое возможно? — В басовитом голосе рассказчика послышалось сомнение. — Враки это, по-моему. — А бессмертие разве возможно? — насмешливо спросили его. — Для человека — нет, но все-таки он белый жрец… — Но родился же он человеком, — вклинился в разговор третий голос, еще по-мальчишески надтреснутый. — Значит, и умереть должен, как человек. Магистр Орто вышел из-за сарая: — Стефан Арджанский стареет намного медленнее обычных людей. Но не бессмертен. Его можно убить, а однажды он превратится в дряхлого старика, уснет лицом в чарке с вином и не проснется. — Магистр оглядел собравшуюся у пруда компанию. — Во всяком случае, так говорит он сам… Добрый вечер! В воздухе, разгоняя темноту, парил святящийся серп, увитый огнено-золотыми листьями — порождение хьорхи четверых приятелей, никак не желавших учиться уважать старших и не тратить силы по пустякам. "Дружки Иргиса" могли доставить хлопот кому угодно, потому магистру Орто приходилось видеть их чаще, чем хотелось бы; но сейчас, сквозь дурной туман своих мыслей, он смотрел на четверых молодых мужчин, словно в первый раз. Из подающего надежды «будущего» Ордена они вот-вот должны были стать — да, что там, уже стали! — орденским настоящим; а он, Зах Орто, хоть еще присутствовал здесь, но уже стал прошлым… Магистр вымученно улыбнулся четверке. Старший послушник Вэл Ранл, Молчаливый Вэл, вертевший в руках какое-то плетение — самый неприметный из всех и слишком умный, чтобы выбиваться вперед — приветливо кивнул в ответ. Старший послушник Никар Жог — веселый громила, легко гнувший подковы и обманчиво кажущийся деревенским простаком — неловко привстал и поклонился. Развалившийся на траве Рик Гау, на ненормально белой коже которого недавно появились первые шрамы от ударов астши, — самый юный из белых жрецов на Шине, бельмо на глазу смотрителя Уво Далта — чуть повернул голову в сторону магистра; точь-в-точь как черный мохнатый пес, лежавший рядом. Новоиспеченный магистр Иргис Саен, напротив, был для уроженца Шина слишком смугл; черные, как смоль, волосы не давали усомниться в его происхождении. Два десятилетия назад Шанг Саен, простой сапожник из Валкана, взял в жены женщину из дипломатической миссии Ирдакийской ветви Ордена: их странный союз оказался недолгим, но счастливым… Иргис, как и многие полукровки, был талантлив, потому раньше других сдал магистрские испытания. Впрочем, Вэл и Никар не слишком ему уступали, а, может, и не уступали вовсе; что ж до Рика — Рик Гау был белым жрецом, что само по себе дорогого стоило. — Здравствуйте, Зах-гьон. — Иргис ничем не выдал своей настороженности. Зах помнил его еще мальчишкой: тогда на чумазом смуглом лице отражались все чувства, которые тот только испытывал. Потеряв в Катастрофе мать, Иргис стал сдержанным и угрюмым; но прежним остался взгляд — прямой и острый, всегда подмечавший чуть больше, чем хотели показать окружающие. Магистр Орто вздохнул: — Я не собираюсь сегодня никого наказывать, Ирг. Но это не значит, что сидеть под окнами смотрителя Далта — хорошая затея… Вы напрасно его недооцениваете. Кто на этот раз отличился? Спрашивал он больше для порядка: Никар для таких дел был слишком осторожен, а сам Иргис — слишком честен. Молчаливый Вэл и Рик-Собачник одновременно подняли руки, подтверждая догадку; пес жреца лениво зевнул. — Наставник, раз не собираетесь наказывать — может, тогда расскажете, чем закончился разговор? — Иргис не пожелал даже извиниться за товарищей; приходилось признать — нежелание его было вполне понятным. — Уво сказал мне не баламутить воду, — лаконично ответил магистр Орто. — Кто бы сомневался, — мрачно хмыкнул Никар. — Понятно. — Игрис и бровью не повел. — А что случилось еще? — Ничего. Гавкнул пес. — Господин магистр-наставник! — Голос юного жреца прозвучал резко, даже грубо. — Раз уж не дали смотрителю нас поймать — будьте с нами искренни. Магистр невольно поежился, оборачиваясь. Во всех белых жрецах было что-то пугающее, но Рик-Собачник порой производил впечатление более жуткое, чем Стефан Арджанский и Джара-Поводырь вместе взятые. Две пары глаз — черные бусины пса и белые, почти лишенные радужки глаза Рика — блестели в неярком свете хьорхи. — Так в чем дело, Зах-гьон? — голос Иргиса доносился до магистра откуда-то издалека. — Или, по-вашему, мы не имеем права знать? «Право знать. — Магистр провел рукой по лицу, утирая выступивший пот. Второй раз за сегодня его, Заха Орто, призывали к ответу. Властной уверенности в своем праве услышать этот ответ у Иргиса и Рика было едва ли не больше, чем у Зануды Далта… И уверенности, и, в самом деле, права. — Не ты ли сам сказал: пусть разбираются жрецы?»