— Я заставлю тебя все вспомнить, — шепчет он, приподнимаясь надо мной на локтях. — Заставлю снова сказать те слова… От жаркой волны, что расходится в местах, где его руки гладят мою кожу, я совершенно теряю нить разговора. Какие слова? Что вспомнить? Илья стягивает с меня мягкие домашние штаны вместе с бельем и смотрит так, словно только что выпал сектор супер приз на барабане. И мы оба точно знаем, что он выберет. Приз, конечно, приз. Я не знаю, сколько проходит времени, прежде, чем мы переходим к главному блюду, но тело, пылающее тысячью солнц, готово распасться на атомы от его близости. Внутри разрастается такое всеобъемлющее чувство, что слова, которым давно уже тесно в моей голове, сами вырываются наружу со сладким стоном финального наслаждения. — Я тоже, Мандаринка, — звучит глухое мне в затылок. — Тоже. Он тяжело дышит, будто за плечами километры марафона, а не час удовольствий. Я и сама не лучше — уши заложило, ноги трясет, смеюсь и плачу. Потому что то, что только что произошло, гораздо круче того, что я помню. Как если сравнивать Эльбрус и Эверест. Оба — горы, но с разницей в три тысячи метров. Илья лежит сзади, одной рукой крепко прижимая меня к своему влажному телу, а второй не переставая гладить спину, плечи, руки. Мириады мурашек устраивают массовые беспорядки по всему телу. Я смеюсь и умираю от удовольствия. Мы молчим, потому что самое главное, вроде как уже сказано, но я все равно не выдерживаю. — Вчера было также? — спрашиваю, переворачиваясь к нему лицом. — Также, — Сверкает глазами, очерчивает мое лицо кончиками пальцев: мягко, невесомо, нежно. — Не могу поверить, что ты ничего не помнишь! — Я думала также после той ночи, — не упускаю момент поддеть Илью. — Хм, ну, теперь-то мы точно знаем, что алкоголь — зло и способно стереть из головы не только лицо партнёра, но и всю ночь. Да, Мандаринка? — щелкает меня по носу и улыбается, как мальчишка. Я люблю эту улыбку. Люблю это лицо, тело, его голос, сарказм и даже дурацкие шуточки. Люблю его. И он меня. Это точно не сон? — Знаешь, — вырывает он меня из сладостной неги. — Я ещё долго вспоминал ту ночь. Почему не осталась? К чему были все эти побеги золушки? — Мне было неловко. И, если честно, я думала, все будет, как в красивой романтической комедии: я вся такая гордая и независимая, а ты меня добиваешься. Я не ожидала, что стоя рядом со мной бок о бок в лифте спустя всего день, ты меня не узнаешь, — горько произношу, избегая его взгляда. — Даже оправдываться не буду, вот честно! — весело говорит он, перекатываясь на спину и увлекая меня за собой. — Да? А за Кононову? — вспомнила, что на самом деле была зла по другой причине. — А что Кононова? — загибает чертовски сексуальную бровь. — Вечер, когда мы зажимались в машине. А на следующее утро Настёна на всю честную хвасталась, с кем провела ночь, — бью кулаком в сильное плечо. — Ай! Да не было у нас ничего. Я собирался, да, но не смог даже прикоснуться к ней после одной задорной Мандаринки… — Илья притягивает меня в объятия и дико эротично проводит языком по местечку за ухом. — Вот стерва, — шепчу я, уже изнывая в его руках. Забираюсь на него, обхватив ногами его бедра, зарываюсь пальцами в блондинистую шевелюру, все еще отливающую местами зеленым и припадаю ко рту. Довольно быстро наши ласки набирают оборот и вот, я уже лежу под ним, царапая идеальную спину. В этот раз все совсем по-другому, лавина не сходит с гор, вулкан не взрывается лавой, но горная река, холодная и неспешная, впадает в теплое море. Мучительно медленно, сладко-томно сливается с солеными водами. И вот, я точно знаю, как хочу провести свою жизнь. Мы засыпаем, пока за окном еще пробиваются редкие солнечные лучи сквозь серую непроглядную толщу облаков. А просыпаемся уже в кромешной тьме. От топота маленьких лапок, звучащих как сотня слоновьих ног. — Как он меня задрал! — гневно шиплю. — Что это? — недоуменно спрашивает сонный Хромов. — О-о-о, — протягиваю я. — А это твой гениальный подарок, Илья Геннадьевич, знакомься, Фыр-фыр! — Чего? — не понимает скот. — Долбаный ёжик!!! Исчадие ада! Мой личный кошмар! — Мандаринка, ты что, лунатишь? Какой ё… — замолкает на секунду. — А! Ёжик! Блин, я забыл, — шлепает себя по лбу. — Прости, рыжая, заказал в пылу азарта, еще неделю назад. Думал позлить тебя. Это, если что, в счёт моих волос. — Не равноценно! — смеюсь я. — Тоник-то смывается, а с этим существом мне что делать? Я уже две ночи не сплю, этот монстр на раз-два из клетки выбирается! Топает тут и топает, ещё и мясо жрет! Сырое!!! — Кто же ежа в клетке держит? — удивляется скот. — Он же через прутья перелезает. Ему вольер надо купить специальный. — Вот ты конечно умный! — начинаю раздражаться. — Лови его давай и забирай к себе домой! А там, хоть вольер, хоть целую комнату ему выделяй! Складываю руки на груди. Тоже мне гений! — И заберу, — наклоняется ко мне, целует в плечо. — А вместе с ним и одну вздорную Мандаринку. — Я никуда с тобой не поеду, ещё чего! — возмущаюсь, конечно, так, больше для проформы. — Поедешь, дорогая, поедешь. Я тебя теперь и на метр от себя не отпущу, будешь под постоянным присмотром, потому что с твоей пятой точкой, вечно ищущей себе приключения, иначе никак! А завтра мы вообще с родителями едем знакомиться! — Хромов, может мне ещё и замуж за тебя выйти? — усмехаюсь его напору. — Конечно! Обязательно! Только дождись моего предложения, окей, Мандаринка? — он целует меня в уголок рта, смеётся и вскакивает с кровати. — Пошли ловить твое исчадие ада! Следующие полчаса мы полуголые гоняемся за шустрым комком, передвигающимся вне зоны нашего зрения по всей квартире. Ага, кто-то забыл закрыть в комнате дверь… Когда, наконец, загоняем его в клетку, Хромов соглашается со мной — Фыр-фыр послан дьяволом! Мы смеемся, пока устраиваем поздний ужин из трех блюд и планируем завтрашний день. Я удивляюсь, как и куда он сплавил мою мать, что ее до сих пор нет, а он только пожимает плечами, мол: женщины делают все, чтобы я не попросил. Но затем раздается звонок в дверь, и я смеюсь над ним: не надолго ее хватило вдали от дочери. И да, на пороге стоит мать. Только не моя, а Живило! Глава 34. Тихий омут — Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор. — Как ревизор? — Как ревизор? — Ревизор из Петербурга, инкогнито. И еще с секретным предписаньем. Н.В. Гоголь "Ревизор" Инна. Темнота коридора. Девушка в халате на голое тело. Мужчина разгорячен. Высокая шатенка переступает порог и неспешно раздевается. Немая сцена. Перекрестные взгляды. Мотор. Камера. Поехали! Нет, мы не снимаем порно, просто появление на пороге моей несостоявшейся свекрови — как кадр из мыльной оперы. — Надежда Павловна? — самый дурацкий из вопросов звучит из моих уст. — Инночка, — улыбается, и я чувствую подвох. Не так, чтобы у нас с ней были плохие отношения, даже скорее, наоборот. Женщина она душевная и приятная во всех отношениях, особенно ценно в ней то, что живет далеко и каждый шаг своего сына не бдит. Но даже самой широкой души человек не стал бы так улыбаться бывшей невесте сына. Меня терзают смутные сомнения, что Надежда Павловна все еще не владеет полной информацией. И крепкие объятия радостной женщины лишь подтверждают мои догадки Я глубоко вздыхаю, понимая, что Живило даже тут взвалил все на меня и приглашаю несостоявшуюся свекровь на чай. Она улыбается еще жизнерадостнее и достает из огромной сумки бутылку вина. Затем окидывает меня изучающим взглядом и хитро прищурившись, добавляет: хотя, лучше чай, да? Она же не подумала… о, боже! От лёгкого шока и, чего уж скрывать, обиды, что мои пару лишних кило приняли за беременность, слова застревают в горле и мешают тут же все объяснить. Вздыхаю еще раз, на этот раз протяженнее и тяжелее, плетусь за матерью Живило в сторону кухни. Неожиданно Надежда Павловна застывает в проходе, будто приросла к полу. За ее высоким силуэтом я ничего не вижу, но в принципе, могу догадаться, отчего она окаменела. Мягко подталкиваю ее вперед, подбадривая: проходите, проходите. — Это Илья. Мой… э, знакомый. — Сразу пресекаю все вопросы. Хромов, конечно, выглядит более чем вызывающе: расставил ноги, блестит голым торсом и наглой полуулыбкой на губах. Волосы растрепаны так, что сразу выдают его уровень знакомства со мной. Чертов модель Кельвина Кляйна, не меньше! — Знакомый? — снова эта бровь! — Мандаринка, ты неверно информируешь людей. Парень, любимый, мужчина всей твоей жизни, на меньшее не согласен, — смеётся, скот, а вот мне ни фига не смешно. У бедной женщины сейчас инсульт будет, судя по дрожащим рукам и бледности кожных покровов… — Надежда Павловна, присаживайтесь, — аккуратно выдвигаю для нее стул, она безропотно на него садится, смотря на меня со смесью эмоций, которые трудно определить. — Инна, но как же так! — вдруг восклицает она. Очередной стотонный вздох тонет в щелчке закипевшего чайника. Достаю пачку чая с мелиссой и ромашкой, надеясь обойтись малой кровью и выдаю: — Мы с Андреем так-то расстались. — Как? — ее глаза два огромных озера, вот-вот готовые разлиться. — Ну, вообще-то он меня бросил, — усмехаюсь я. Ставлю чашку перед женщиной, и она грустно вглядывается в светло-желтую ароматную жидкость.