* * * – С Рут правда все так плохо? – в голосе Ориона слышалась усталость. – Когда она поняла, что ее семьи здесь нет, с ней случилась истерика. Пришлось буквально силой поить ее сонными травами. Медвежья тройка уничтожила всю нашу работу за последние месяцы. – Дае вдруг страшно захотелось спрятать лицо в руках, как это сделал Мик. Но она сдержалась. – Ну-ну, – с таким же мягким укором Орион говорил с нерадивыми учениками. – Перестань. Мик-то все помнит. У нас по-прежнему есть люди. Оружие. Цель. И эта девочка уже в пути. – Одна. Какой от нее толк? – Мы знаем, кому и что написать, чтобы ее далл тоже был тут, – бесстрастным тоном ответил Орион. – Ты серьезно хочешь видеть сына Баста в наших рядах? Может, и самого господина распорядителя Водных тюрем пригласим? – Я получил весть из столицы, Дая. – Орион как будто не замечал яда в ее голосе. – Император готовит новое нападение на Себерию. Аврум не будет сидеть и ждать, пока мы нанесем удар, и ему известно больше, чем хотелось бы. У нас нет времени ждать, пока Рут снова придет в себя. Извини, сейчас не самый удачный момент для такого разговора, но ты должна знать. Новость ошарашила Даю. Она ожидала чего-то подобного, но не так скоро. – Напишу ему, – наконец сдавленно произнесла она. – Сегодня же. – Спасибо, – коротко кивнул Орион. Несколько минут они молча наблюдали за начавшимся снегопадом. Дая успела порядком замерзнуть. Тревожные мысли съедали все изнутри. – Чтящими становятся с самого детства? – Она сама не ожидала от себя этого вопроса. Правду говорят себерийцы: когда язык оседлала усталость, разуму за ним не успеть. Орион остался бесстрастным, как будто она спрашивала о чем-то обыденном. – Служители набирают новых чтящих среди сирот-мастеров. Меня приняли в чтящие еще младенцем. – Он устало потер переносицу и на секунду показался Дае совсем дряхлым стариком. – И ты… – Дая прокашлялась от внезапного першения в горле. Раз уж завела разговор, нет смысла сворачивать с половины пути. – Ты не жалеешь? Не чувствуешь себя предателем, хоть иногда? Пронзительный взгляд синих глаз был красноречивее любых слов. В повисшей тишине отчетливо слышались дальние завывания ветра. Приближалась буря. – Сколько поколений твоя семья живет в Себерии? – наконец спросил Орион все тем же будничным тоном. – Много, – усмехнулась Дая. – Никто уже и не упомнит. Это и моя война, если ты об этом. Мне жалеть не о чем. – Конечно. – По выражению лица Ориона совершенно невозможно было понять, о чем он в эту секунду думал на самом деле. Беседа явно зашла в тупик. – Мик хочет ответов, – после долгого молчания устало произнесла Дая, вглядываясь в снежную пляску. – Боюсь, на некоторые вопросы я сама бы не прочь разузнать их. – Тебе надо отдохнуть. – Орион сейчас очень напоминал ее саму получасом ранее. – А потом уже все остальное. – Ты прав. – Дае вдруг показалось, что она не спала целую вечность. – Пойдем отдыхать. 1009 год от сотворения Свода, Главный двор, второй день первого зимнего отрезка Бартен Бестолковая служанка-берущая снова слишком сильно натопила комнату, из-за этого в висках гудело и дорогая ткань рубашки липла к спине. Бартену хотелось бросить все, ослабить удушливый узел шейного платка и хоть ненадолго выйти на улицу, под редкий невнятный снегопад. Неосуществимые прихоти. Мысленно проклиная все на свете, он встал, чтобы открыть окно. Нужно было собраться, до визита к Авруму оставались считаные минуты. Особое положение при Дворе состояло, конечно, не из одних только привилегий, как могло показаться со стороны. Обязанность сообщать плохие новости тоже лежала на плечах Бартена, и каждая встреча с императором давалась ему с все большим и большим трудом. Дурных известий хватало. Он распахнул ставни и жадно вдохнул сырой колючий воздух. В комнату ворвался привычный шум Предела: далекий гул воздушных кораблей, обрывки разговоров, прилипчивый мотив популярного танца. Бартен знал, Дворы ослабнут последними. Но и их черед обязательно придет, если он опустит руки. Далеко на востоке, за Мшистыми горами, рухнула очередная стихийная водная башня, снабжавшая водой целый город. Стихия бесповоротно иссякла, починка невозможна. Письмо с этой новостью все еще лежало на его столе, между другими конвертами с приглашениями на приемы и служебными отчетами. Бартен не успел убрать его в папку с остальными подобными сообщениями. Стремительно толстеющую папку, куда в начале весны он подошьет и очередной неутешительный отчет о количестве творцов, родившихся в Элементе за последний год. Стихия уходила, словно духота сквозь открытое окно в его дорого обставленном кабинете. Запертая, украденная, обманутая, веками терпевшая издевательство над собственной природой. Стихия, без которой эта империя просто не будет существовать. На смену ей приходил голод. Нищета. Лишения. Аврум любил повторять, что единственная система, в которой нет сопротивления власти, – отсутствие системы. Бартену всякий раз хотелось добавить, что дело ведь в мере этого сопротивления, но такой дерзости он себе, конечно, позволить не мог. Одно дело – горстка недовольных аристократов, беснующихся от скуки, или модное веяние среди молодежи, у которой еще слишком сильно бурлит кровь, и совсем другое – целая страна, измученная бесконечными войнами, стремительно летящая в пропасть. Продолжать отрицать это падение значило примкнуть к нему. Люди ведь однажды устанут скорбеть о своих мертвецах, и на смену боли придет ярость. В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, ее почти сразу же открыла та самая молоденькая служанка. Бартен хотел было отчитать ее за все сразу, но передумал, увидев водянистые голубые глаза, в которых, кажется, не было ничего, кроме страха. – Его Ве-величество вы-вызывает вас к-к себе… – Девушка заикалась и с каждой запинкой краснела все сильнее. К концу короткой фразы ее круглые щеки напоминали два спелых помидора. – Иду, – кивнул Бартен, небрежным жестом отсылая служанку прочь. * * * Он знал, как сильно раздражает Куницу, и почти наслаждался тем, как ее многолетняя выправка сдает под натиском этих эмоций. Лучше этого было только недоумение, читавшееся на лице главного цензора в моменты, когда она пыталась понять, что же за игру он все-таки ведет. – Мне кажется, вы порой забываете, кому подчиняетесь. – Куница говорила совершенно спокойно, но внутри у нее все кипело. Бартен с деланым удивлением вскинул брови. – Помилуйте, вы всё не можете простить мне Майю? Вот уж не ожидал от вас такой сентиментальности! – Он фамильярно коснулся ее руки. – Она знала слишком многое. Куница с силой стиснула челюсти. – Уверены? – резко переспросила она. – Ставите под сомнение мои методы? – Бартен едва заметно скривился. – На том, чтобы убрать мальчишку, настаивал уже Его Величество. В нем тоже будете сомневаться? Куница буквально задохнулась возмущением от этого выпада. Бартен же как ни в чем не бывало продолжал: – Оставим эти нелепые споры, сейчас у нас с вами общая проблема. И нужно как можно скорее придумать, как ее решить. Дверь распахнулась, и в комнату без стука вошел император. Куница и Бартен вскочили со своих мест. Аврум был невысокого роста и сухощав, говорил тихим голосом, не любил суеты и лишних слов. Однако от него исходило огромное ощущение силы – такое, что все остальные вдруг становились меньше и ничтожнее. – Госпожа старший цензор, господин советник, – Аврум по очереди приветствовал их. Они оба ответили ему поклоном. – Положение чрезвычайное. Как он мог уйти прямо из рук? Император говорил как будто бы очень спокойно, но Бартен знал его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным: Аврум в ярости. – Я надеюсь увидеть доклад о смерти Кая на своем столе в ближайшие пару дней, – Аврум обращался к Кунице. Та в ответ коротко кивнула. Щеки Куницы полыхали от стыда. Ей было все равно, чем так провинился Кай, – теперь это была ее личная оплошность и ненависть. – И из горстки поселений необузданных дикарей Себерия превращается в настоящую угрозу, – продолжал Аврум. – Им придется поплатиться за это. Но это уже моя головная боль, вас я собрал не за этим. Мне понадобится помощь в центральном книгохранилище сегодня ночью. Дело касается Авеля и требует максимальной собранности и аккуратности. Вы готовы? – Все что угодно, Ваше Величество! – Куница слегка подалась вперед, с жадностью внимая каждому слову. Кажется, в исполнении Его воли был единственный смысл ее жизни. 1009 год от сотворения Свода, Себерия, Край Ветра, пятый день первого зимнего отрезка