*** Лондон встречает нас хмурыми тучами и зябкой прохладой. Я крепче стискиваю бейсбольную биту, когда мы выходим из автомобиля посреди заброшенной улицы. Ничего не изменилось. Улицы все также усыпаны разбросанными и разорванными листовками, путешествующими бумажными салфетками, осколками вдребезги разбитых витрин и трупами муз. Не успевая выйти из машины, Джеймс тут же направляется к припечатанной к асфальту музе, которая вдруг просыпается от наших голосов и протягивает окостенелые руки с оторванными напрочь пальцами. Лишь подойдя ближе к ней мы замечаем, что у нее отсутствует нижняя половина туловища, а по асфальту размазаны все ее внутренние органы, вперемешку с переломанными ребрами. Джеймс хладнокровно убивает ее, стреляя в упор с близкого расстояния. — Что? — с удивлением спрашивает он, улавливая укоризненный взгляд Рона. — А ты сегодня скольких убил? Одним больше, одним меньше. — Нужно принимать решение с точки зрения стратегии, а не эмоций, Джеймс, — невозмутимо проговаривает парень, оглядывая местность. — Она уже больше никогда не встанет и ни до кого не доберется. А ты зачем-то последовал желанию своего внутреннего маньяка и убил ее. Еще и пулю зря потратил. — О, да ладно. Все вокруг такие невинные, правильные и хорошие, что складывается впечатление, что в аду гореть буду только я, — рыжеволосый демонстративно закатывает глаза. — Мое местечко в котле рядом с тобой уже давно забронировано, бро, — утешает Роберт. — Я серьезно. Этот выстрел могли услышать не только вороны, — предполагает Рон, продолжая идти по улице с выставленным вперед оружием. — Нет, это сложно, — честно признается Джеймс, поджимая губы. — Сложно гасить свои эмоции, когда видишь… этих тварей. — Ну, не сложнее, чем у Израиля с Палестиной, — ухмыляется в ответ Рон, и тут же тихо добавляет. — Было когда-то. Ближайшие пару часов я бегаю по различным магазинам или тем, что они них осталось. Закидываю в рюкзак вещи, которые могут более-менее пригодиться в быту, нахожу даже несколько средств личной гигиены, что-то из строительных магазинов и парочку заводных игрушек. Парни в это время зачищают территорию от мимо проходящих муз, и один из них всегда сопровождает меня внутри помещений. Наконец, очередь доходит до крупного супермаркета. Его мы приберегли на десерт. И как только моя нога вступает в просторы магазина, вдалеке мы улавливаем приближающийся рев мотора и неоднократные выстрелы, произведенные в сторону чудом уцелевших витрин. Кто-то из парней улавливает белоснежные комбинезоны рейдеров, приближающихся в нашу сторону с каждой безбожной секундой. Мы все как по команде забегаем вовнутрь супермаркета, минуя кассы самообслуживания, и прячемся за их прочными стенами, падая на пол. — Чертова корпорация зла, — сквозь зубы шипит Рон, продолжая нагибать голову от шальной пули. — Они поменяли расписание рейдов. — Возможно… возможно я смогу как-то уладить… — мой голос заглушают несколько ближайших вдребезги разбитых витрин. — С ума сошла?! — сквозь зубы процеживает Роберт, облокачиваясь спиной об стенки кассы. В руках он продолжает удерживать свисающее с плеча оружие. — Помни, кто настоящий враг, Ева, — невозмутимо проговаривает Рон, направляя в мою сторону две глыбы льда с завораживающим проблеском надежды. — Если мы высунемся, то они либо застрелят нас на месте… либо еще хуже, — тихо произносит Джеймс, — увезут в научный центр и будут ставить на нас эксперименты, — с новыми оглушительными выстрелами он сильнее нагибается вниз, вжимаясь в стену. — Это и есть война, дошло?! Мы сидим в подобном положении уже несколько минут. Наконец, после прекращения выстрелов и громкого рева автомобиля, Рон решает осторожно заглянуть в сторону улицы. Убедившись, что машина с рейдерами отъехала на безопасное расстояние, он выходит из временного укрытия, принимаясь рассматривать оставленный ими ущерб. — Уроды… — с презрением произносит Роберт, пиная остатки битого стекла под ногами. Рон присаживается на корточки, принимаясь внимательно изучать остатки вражеских пуль, которые стали причиной разбитой стеклянной витрины. — Они выигрывают, а мы даже не знаем, что это за игра, — с легкой хрипотцой проговаривает он, со всех сторон внимательно разглядывая пулю, продолжая удерживать ее подушечками пальцев. — Нам нельзя терять время. Собираем все нужные вещи и валим отсюда. Они могут вернуться в любой момент. — Эй, Роб, глянь, — с усмешкой сообщает рыжеволосый, прицеливаясь в одну бывшую темнокожую девушку, мимо которой я только что пробежала в отдел личной гигиены. — Моей восемьсот пятой будет мулаточка. Мулаточка с противным горластым шипением, давящим на сознание, надвигается в сторону парней. Но не успевает она сделать и пары неуклюжих шагов, как Джеймс тут же стреляет ей в упор, напрочь разнося мозги по стеллажу с кормом для домашних животных. — Ты все равно не переплюнешь мою семьсот восемьдесят девятую, — ухмыляется в ответ Роберт, кивая на лежачий труп бывшей мулатки. — Ту сексуальную латиноамериканку с пятым размером я никогда не забуду. Ухмыляясь, Джеймс позади улавливает тихое шипение и наставляет ствол оружия в сторону источника звука. Через пару секунд из-за угла не спеша выползает небольшое гнилое тельце белокурой девочки лет восьми. С горластым шипением она надвигается в сторону рыжеволосого, протягивая к нему свои тонкие облезлые ручки, заляпанные алой кровью. Размазанные следы ее преступлений везде: на цветастом коротком платьице, на когда-то бывшем миловидном личике и даже на тоненьких бледных коленных чашечках. Парень с легким изумлением отходит на пару шагов назад, крепче стискивая ружье. Три. Два. Один. Выстрел. Худощавое детское тельце слегка вздрагивает и через мгновение летит вниз, разбрызгивая алой кровью все окружающее пространство. — Когда я умру… хочу, чтобы вы похоронили меня вместе с огнетушителем, — с нервной улыбкой на лице произносит он, пытаясь отшучиваться. — Ну, понимаете, ад и все дела… Я отхожу от парней на приличное расстояние. Прохожу мимо различных отделов с косметикой, товарами для праздников, кормами для домашних животных и, наконец, пропадаю в отделе с хозяйственными товарами. Мимо меня бродят мертвецы, принюхиваясь и прислушиваясь на каждом шагу. Кто-то из муз задевает рюкзак с вещами, кто-то врезается плечо, но никто из них не может сообразить, почему они не ощущают так полюбившийся им свежий запах крови и мяса. Сзади раздается какое-то непривычное шуршание. Я не обращаю никакого внимания, связывая его либо с бесцельно шатающимися музами, либо с Роном, который должен находиться где-то в непосредственной близости от меня. Все мое внимание сосредоточено лишь на нескоропортящихся продуктах и хозяйственных вещах, которые я мельком выискиваю на каждой полуразрушенной полке. Шуршание повторяется. За ним следуют неторопливые шаги за моей спиной и в тот момент, когда я решаю обернуться — мои руки одним грубым движением заводят за спину. Теплая кожа сталкивается с холодным металлом наручников и позади меня раздается едва уловимый щелчок. Я не успеваю даже раскрыть губы, чтобы закричать, как мое лицо накрывают темной тряпкой с мерзкими зловониями, больно зажимая носовую кость. От ее химического содержимого меня бросает в холод, в носу начинает неприятно пощипывать, в горле и по всему пищеводу разрастаются непривычные покалывания, нежная слизистая глаз реагирует моментальным слезотечением, а спина покрывается липким ужасом неизвестности. Мое сопротивление ограничивается нелепыми виляниями из стороны в сторону, благодаря металлическим браслетам на запястьях. Мир вокруг начинает двоиться, а земля под ногами дрожать, пока я отчаянно продолжаю биться за свою жизнь и беспомощно мычать в тряпку. Но ничего не выходит. Человек за спиной лишь крепче сжимает тряпку с мерзкими зловониями, и я постепенно теряю связь с реальностью, беспомощно обмякая в его руках. Беспощадные музы с мертвыми глазами, приближающиеся в нашу сторону с прерывистым шипением — последнее, что я вижу. А после — меня охватывает беспроглядная и неизвестная тьма. Глава 25 Две холодные глыбы льда. Два айсберга, глядящие на меня с непередаваемой теплотой. Они улыбаются. Они согревают меня, не смотря на излучающий холод полярной ночи. Я продолжаю смотреть в его бесконечные, бесконечные, бесконечные глаза и тихо, постепенно осознаю — в них спрятано небо с пушистыми белоснежными облаками. Кто запер небо в его глазах?! И не просто небо, а целую Вселенную. Мою Вселенную. Вселенную, принадлежащую лишь мне одной. Я протягиваю к нему руку, пытаясь прикоснуться, удержать его, притянуть к себе. Но с каждым взмахом кисти он отдаляется от меня. Он отдаляется от меня, но его ледяные глаза продолжают испепелять меня огненным взглядом. Я панически хватаю воздух руками, пытаясь удержать его хоть на мгновение. Я размахиваю ими в стороны, намереваясь взлететь вслед за ним. Я раскрываю рот и пытаюсь кричать изо всех сил, но с губ срывается лишь оглушающая пустота. Я теряю его. Теряю себя вместе с ним. Теряю воздух из легких, который выпустила вместе с не состоявшимся криком. Сердце сжимается в тугой узел, а легкие рассыпаются на мелкие осколки, отказываясь сделать очередной вздох. Я смотрю на дрожащие пальцы, парящие по воздуху, и наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю, как его образ постепенно исчезает из моей памяти, растворяясь в пустоте. Резко подрываюсь с места, с жадностью глотая воздух. Воспаленные обветренные губы с кусочками ороговевшей кожи, горят синим пламенем. Я несколько раз сглатываю, пытаясь избавиться от неприятного ощущения сухости во рту. Легкие с трудом принимают кислород, вызывая непроизвольный кашель, и с каждым напряжением тела я ощущаю разрушающую головную боль. Открывая глаза, я морально готовлю себя к знакомым белоснежным стенам главного научного корпуса корпорации «Нью сентори». Подготавливаю себя к ослепляющему свету флуоресцентных ламп, излучающим холодное сияние. Готовлюсь к сухому холодному воздуху и монотонно вопящим белоснежным кондиционерам. Готовлю себя к чему угодно, но только не к тому, с чем прямо сейчас сталкиваются мои глаза. Вокруг меня царит полумрак. Единственным источником света служит большое прямоугольное окно старого образца, прикрываемое светлой французской шторой лишь наполовину. А за окном царит вполне обыденная погода для Лондона — хмурое небо с редкими проблесками солнца. Меня окружает комната небольших размеров с каким-то чересчур вычурным дизайном. Спинка широкой двуспальной кровати обита красной замшей, а мои ноги скользят по бордовому пастельному белью из шелка. Из мебели в помещении лишь кровать и небольшой туалетный столик, усыпанный косметическими баночками с неизвестным содержимым. Как только я делаю первую попытку встать — мои запястья тут же отзываются неприятной болью, а икроножные мышцы начинают подвывать. Мельком оглядывая запястья, я улавливаю темно-бордовые следы от грубых наручников. Босые ноги опускаются на прохладный старинный паркет, и я полностью встаю с кровати. Мягкий матрас под тяжестью моего тела мгновенно проминается, и как только я встаю на ноги — тут же рикошетит в противоположную сторону, отзываясь легкими волнами. И только сейчас я замечаю, что нахожусь здесь не одна. Девушка на другой стороне матраса лежит на животе абсолютно неподвижно. В голове закрадываются неприятные мысли: а жива ли она вообще? Ее руки разбросаны в разные стороны: одна безвольно свисает с кровати, а вторая в полусогнутом состоянии подложена под щеку. На голове у нее что-то наподобие небрежного высокого пучка, но хаос в виде потрепанных волос черного цвета говорит о том, что сделан был этот пучок пару дней назад, как минимум. Ее одеяние — нечто странное и невообразимое. Она лежит в чересчур коротком красном платье «бандо» без бретелей с оголенными плечами. По краям платья пришит белый мех, и благодаря этой мелочи ее образ больше всего напоминает рождественского эльфа из версии восемнадцать плюс. А худощавые ноги облачены в черные колготки в сеточку, с большими дырами в разных местах. — Эй, — раздается мой хриплый голос. Пару секунд я толкаю ее в плечо — ноль реакций. — Ты жива? Я вновь предпринимаю несколько безуспешных попыток разбудить ее, но спустя пару секунд ко мне приходит полное понимание того, что я трачу время на бесполезные вещи. По крайней мере, я удостоверилась, что ее кожа не мертвецки холодная и имеет вполне себе жизненный оттенок. Значит, все-таки жива. Делаю первые неуверенные шаги в глубину комнаты. Они даются мне с трудом: невыносимая боль в голове разрастается с каждым шагом, мышцы сводит в тугой узел от перенапряжения и ни с того ни с сего появляется неприятное чувство тошноты. Я облокачиваюсь об изножье кровати и с помощью рук потихоньку перебираюсь в сторону неизвестной девушки, чтобы разглядеть ее получше. На ее лице красуется размазанный макияж с нелепыми блестящими тенями и вызывающей красной помадой на губах. Черная тушь, слетевшая с глаз, размазана по всему лицу, а розовые румяна до неприличия размалеваны по щекам, вперемешку с тушью. Мой взгляд плавно опускается вниз к ее полуобнаженной пышной груди, скользит на свободно свисающую с кровати руку и… …останавливается на миниатюрном серебряном браслете корпорации «Нью сентори». Нет, мне не показалось. Я тут же бросаюсь к ее руке, наплевав на головную боль, и принимаюсь скрупулезно рассматривать символику корпорации в виде треугольника, внутри которого скрещены две английские буквы «N» и «С». Подушечкой большого пальца прикасаюсь к выгравированному на металле треугольнику. По спине пробегает липкий холодок от нелепого ощущения неизвестности. Кто эта девушка? Почему так одета? И где мы находимся?