— То есть, этот парень у нас еще и благодетелем заделался, идя против корпорации? — раздраженно отмахивается Джеймс, переплетая руки на груди. — Да ну, бред какой-то. Вики неуверенно пожимает плечами, а Фред громко выдыхает, проводя массивной старческой ладонью по лицу. — Где эта бумажка? — вдруг подает голос Рон, поднимая голову в сторону Вики. — Ты сохранила ее… чтобы мы убедились в правдивости твоих слов. — Я… не помню, что с ней сделала, — искренне отвечает девушка, продолжая удерживать руку на плече отца. — То есть… она мне показалось не столь важной и поэтому… — Вики, если еще раз ты сбежишь в лагерь… я… я не знаю, что с тобой сделаю, — грозно проговаривает Дженнифер, глядя на сестру исподлобья. — Думаю, нам всем пора расходиться, на дворе ночь, — предупреждает Фред, вставая из-за стола. — Наши женщины уже подготовили для вас парочку пустующих домов, Дженнифер проводит вас. — Спасибо за ужин, — неожиданно вырывается у меня из груди, прежде чем я успеваю подумать. — Было вкусно. — Пожалуйста, милая, — с усталой улыбкой на лице отвечает старик, слегка похлопывая меня по плечу. — Да, было очень вкусно, мы уже и забыли, что еда может быть горячей, — соглашается Сэм, отодвигая стул. — Еще раз огромное вам спасибо за все, — Рон благодарно кивает, пожимая старику руку. — Это был самый лучший ужин за последние несколько месяцев. Вики мгновенно принимается убирать пустые тарелки со стола, напрочь лишенные еды. Мы настолько оголодали за последнее время, что каждый из нас практически вылизал свою порцию с белоснежной фарфоровой тарелки. — Мы уже давно не видели Эбби и Чака, — с тревогой в голосе сообщает Рон, когда мы идем по пустынной улице, освещенной лишь тусклым светом из окон близстоящих домов. — У них все в порядке? — Можете не переживать, — уверенно произносит Дженнифер. — Они обустроились в доме у доктора Мартина. Он остался совсем один, без семьи, поэтому ему было за радость принять к себе новых людей. Думаю, самой девушке будет комфортнее жить с доктором под боком. Парень одобрительно кивает, погружаясь в мысли. — Этот одноэтажный домик небольшой, хватит места на четверых, максимум пятерых человек, — сообщает Дженнифер, кивая в сторону дома с белоснежными стенами и темной крышей, к которому мы только что подошли. — И да, ключ в замочной скважине. В другом доме уже обустроились Грейс с детьми. — Отлично, мы спим здесь, — заявляет Джеймс, подходя к небольшому крыльцу. — Наконец-то выспимся без постоянных ночных капризов мелкой, — ухмыляется Роберт, следуя за своим другом. За ними тут же плетутся Сэм и Ханна, поднимая руки на прощание. Мы следуем за Дженнифер в полной тишине, ведущей нас к очередному одинокому домику. В кромешной тьме раздается убаюкивающее стрекотание сверчков, а время от времени раздается непринужденный хохот людей с соседних домов. — У нас действует строгий комендантский час, — сообщает девушка, когда мы подходим к неприметному двухэтажному домику с серым фасадом и огромным крыльцом с двумя креслами-качалками. — После девяти вечера мы все обязаны находиться в запертых на ключ домах. Можете хоть всю ночь не спать, но на улицу выходить категорически запрещается. — А как мы узнаем сколько сейчас времени? — задаю я вполне логичный вопрос. — Мы даже не знаем, какой сейчас день недели, месяц и уж тем более который час. — Можете не переживать за это. Никто не заставит вас высчитывать точное время по часовому углу солнца, — усмехается Дженни, рукой опираясь об темную перекладину крыльца. — В каждом доме есть часы, которые показывают точное время еще со времен начала эпидемии. А если они и выходили из строя, то были сразу же исправлены. Мы время от времени следим за состоянием домов, которые находятся на огороженной нами территории. — Спасибо за краткий инструктаж, — благодарит Рон, поднимаясь по ступенькам крыльца. — Спокойной ночи, Дженнифер. — Доброй ночи… Рональд Макдональд… и Ева, — с широкой улыбкой на лице проговаривает девушка, вскидывая ладонь на прощание. Рон громко выдыхает на ее нелепую шутку. — Спокойной ночи, — говорю я в ответ, поднимая ладонь, и вовсе не замечаю, как мои губы невольно изгибаются в улыбке. — Что это у тебя на лице? — спрашивает у меня парень, когда мы заходим в дом, включая тусклое освещение. — Ты улыбнулась? Только не говори, что тебе понравилась ее глупая шуточка. — Не знаю, наверное… — растерянно проговариваю я, пытаясь улыбнуться вновь. Мышцы лица постепенно напрягаются и достигают высокой точки напряжения, когда я уже улыбаюсь во весь рот. Неожиданно приятное ощущение. — Вот видишь, ты научилась улыбаться, — мягко проговаривает Рон, разглядывая мою широкую неуместную улыбку. На мгновение, всего на миг, я замечаю, как его губы изгибаются в ответной улыбке, чуть поскромнее моей. И в моем сознании тут же всплывают мысли о нашем внезапном поцелуе в кинотеатре. Он все еще думает, что я Ева Финч. Та, которую он знал еще до эпидемии. Та, которая занимает все его мысли. И та, от которой он никак не может отказаться. — Скорее всего, Грейс с детьми обустроились на втором этаже, — констатирует он, мельком оглядывая первый этаж с небольшой кухней, смежной гостиной и единственной спальней. — Похоже, нам придется спать в одной комнате. Ты же не против? Кажется, я готова спать с тобой не только в одной комнате… Только будь рядом… будь рядом… будь рядом… — Так ты не против? — повторяет он, когда мы заходим в небольшую комнату с двумя отдельно стоящими кроватями, расставленными по двум краям, и рассчитанными на одну персону. — Если что я могу спать и в гостиной… — Мне без разницы, — безразличие срывается с моих губ и растворяется в накаленном между нами воздухе. Зачем я это сказала? — Отлично. Так значит спокойной ночи? — с немым вопросом на лице произносит он, вопросительно изгибая бровь. — Я пойду спать… чуть позже, — отвечаю я, пряча взгляд в пол и быстрым шагом направляюсь в гостиную, включаю небольшой торшер и плюхаясь в просторы пыльного дивана оливкового оттенка. День тридцать второй Можно я пожалуюсь, да? Это же мой чертов дневник, куда я изливаю всю свою душу, верно? Именно поэтому я пишу сюда все, что вздумается и все, что приходит в голову в моменты самого глубокого отчаяния. Мне не нравится Ханна. Нет, не так. Мне чертовски не нравится Ханна. Девушка, которая является младшей сестрой одного из участников группы, в состав которой с недавних пор вхожу и я. Не то, чтобы от всех остальных участников я в восторге, но еще с самого первого дня я подозревала, что эта девчонка явно что-то скрывает… или попросту не договаривает. И сегодня я практически убедилась в этом. Практически застала ее с поличным. Ханне нельзя доверять не только потому, что она чертовски самоуверенная выскочка и пару раз подкатывала клешни к Рону, но еще и потому, что она ровно раз в три дня выбегает куда-то по ночам, пока все остальные участники группы видят уже пятый сон. И я очень сомневаюсь, что она спешит на тайную встречу с музами. Сегодня я попыталась незаметно проследить за ней, но «незаметно» это громко сказано. Она заметила меня еще на первом лестничном пролете, когда малышка Кэти выбежала вслед за мной с немым вопросом на лице. Девочка спросила куда я собралась посреди глубокой ночи, и ее вопрос спугнул Ханну, которая тут же возвратилась на наш этаж со словами «я очень сильно хотела в туалет и уже вернулась». Стала бы она возвращаться обратно, если бы действительно так уж сильно хотела в туалет? Сомневаюсь. Она поняла, что облажалась и ей ничего не оставалось, как быстро прошмыгнуть обратно, не вызывая лишних подозрений. Вот только она не осознала, что лишь подтвердила мои худшие догадки… День тридцать восьмой Это же так просто — забыть прошлую жизнь. Это же так просто — смириться с тем, что все те, кого ты знал — мертвы. Это же так просто — свыкнуться с нескончаемой опасностью в извечной борьбе за жизнь. Но никто из нас не в силах это сделать. В глубине души каждый надеется, что какой-то безумный ученый в темном бункере в сотнях миль под землей прямо сейчас изобретает ценное противоядие от ада, который разворачивается на земле. Ведь, в конце концов, кто-то из нас вымрет. А кто это будет музы или человек — зависит лишь от нас самих. Мне по-прежнему чертовски сложно просто сомкнуть веки после изможденного дня, стараясь стереть из памяти те страшные моменты, в которые я едва ли не простилась с жизнью. Моменты, в которые я молилась, чтобы при очередной схватке со смертью проиграла я, а не мои близкие. Ведь самое страшное, когда ты видишь смерть того, без кого не сможешь прожить и дня. Без кого жизнь потеряет всякий смысл, и самоубийство покажется лишь самым простым выходом из этого бесконечного лабиринта страха. До эпидемии мы многое не ценили и воспринимали все как должное, даже самые примитивные вещи. Будь то стирка одежды или мытье целой горы посуды. В конце концов, до эпидемии мы даже не знали, каково это стирать вручную без стиральной машины, а кто-то и вовсе не знает, что такое мыть посуду, когда под рукой есть посудомоечная машина. Мы забыли, что такое теплый душ после тяжелого рабочего дня, чистая одежда с легкими нотками кондиционера для белья, шампунь для волос, аппетитный запах горячей еды и приятный хруст свежего постельного белья. Мы продолжаем есть консервы всех видов, собранные на просторах местных супермаркетов или небольших магазинчиков, а иногда, во времена великого отчаяния Сэм ловит белок и птиц, с аппетитной корочкой зажаривая их на костре. Никогда бы не подумала, что с таким аппетитом буду уплетать крылья птиц или зажарившийся беличий хвост. Звучит ужасно, правда, но если не думать о том, кого ты ешь, то выходит очень даже неплохо. Во всяком случае лучше, чем ничего. Когда у нас еще была вода, мы с Грейс утопали в бесконечной стирке, чтобы хоть немного сохранить тот комфорт, при котором ты все еще ощущаешь себя человеком. Мы застирывали одежду дешевым мылом, которое изо дня в день все больше разъедало кожу на ладонях. С каждым днем я сталкивалась с невероятной сухостью рук из-за которой кожа покрывалась чешуйками, а местами и трескалась. Стоит ли говорить о том, что я просто молила о креме для рук, молочке для тела и, черт возьми, простой зубной щетке. С каждым новым днем мы сталкиваемся все с большими препятствиями, поэтому проблемы, касаемые личной гигиены и простого человеческого комфорта, тут же отходят на второй план. День сорок пятый Мам, я все еще скучаю по тебе. По твоей широкой улыбке и укоризненному взгляду, который с самого детства буквально заставлял меня напрочь забыть обо всех шалостях. По твоему фирменному тыквенному пирогу по воскресеньям и милым колыбельным, которые ты пела на ночь Иззи. Я скучаю по твоим веселым морщинках радости вокруг синих синих синих глаз и чокнутому отношению к идеальной чистоте. Скучаю по тем дням, когда ты собирала меня в начальную школу и каждое утро заботливо плела косы, которым завидовали все девчонки из класса. Ты так аккуратно натягивала прядку за прядкой, так умело справлялась с колтунами… и хоть иногда я орала как чокнутая от боли… я все равно была благодарна тебе за заботу. Ты вставала в сущую рань, чтобы приготовить завтрак и отвезти меня в школу, когда могла себе позволить поспать еще два лишних часа до работы и отправить меня на школьном автобусе… Я никогда не говорила тебе этого и прямо сейчас чертовски корю себя… но я действительно люблю тебя. Что бы я тебе не говорила на эмоциях, со злости, как бы я не кричала о своей самостоятельности и не хлопала входной дверью… я все еще люблю тебя… Глубоко внутри, в неведомых недрах сознания, надежда, что ты жива, все еще теплится во мне, согревая с каждым днем, и не позволяя опускать руки. Я верю, что смогу обнять тебя, ощутить тепло твоего тела и запах твоего любимого лавандового крема для рук. Я знаю, что мы доберемся до лагеря беженцев, я увижу тебя там и застыну посреди дороги, не в силах сделать долгожданный шаг навстречу к тебе. А ты побежишь ко мне, мужественно сглатывая слезы на ходу, и обнимешь что есть мочи до первого хруста костей… Я верю. Я хочу в это верить… Закрываю блокнот, резко откидываясь на мягкую спинку дивана. Потрепанные кожаные края рассекают воздух, отчего торчащие пряди волос делают двойное сальто, на мгновение перекрывая взор. Она была права. Она всегда была чертовски права, словно предчувствовала свою непростую судьбу. Ева очень скучала по матери и, наверняка, побежала бы ей сегодня навстречу, крепко обнимая в ответ. А потом без конца и края начала задавать кучу вопросов, на которые миссис Финч отвечала бы еще неделю. Но я этого не сделала.