— Фекла. А тебя? — Петрас. — Дома я буду поздно, — вздохнула Фекла. — Капитан у нас строгий, раньше не отпустит. Шранке решил познакомиться с ней поближе: — Скажи свой адрес. Я хочу быть твоим гостем. — Пиши. Улица Полярных зорь, дом десять, квартира одиннадцать. Одна живу. Недавно маму похоронила. — Голос у Феклы дрогнул. — Несладко одной куковать. «Есть где бросить якорь! — обрадовался Шранке. — Поживу у нее с неделю, а там видно будет». На дороге показался «газик», женщина встрепенулась: — Кажется, военные едут. Попрошусь, может быть, подбросят. Жду тебя вечером. — Забегу. Обязательно забегу... Насчет жены я сбрехнул. Извини. Разошлись мы с ней. Пять лет прожили, детей у нас не было. Потом ей приглянулся штурман с соседнего судна... Он нагнулся, сделал вид, что чистит от грязи туфли, а сам исподтишка наблюдал за «газиком». Машина остановилась. Фекла что-то сказала водителю. Солдат открыл дверцу кабины. Шранке легко вздохнул: «Первое знакомство на чужом берегу состоялось. Фекла недурна собой, надо к ней присмотреться...» Он долго бродил по городу. Поел в какой-то забегаловке, а когда солнце спустилось за горизонт и небо стало набухать черной синью, завернул к причалу, где на рейде стояли траулеры и суда. Спустился к самой воде, зачерпнул ее горстью, ощутив колючий холод. — Что, решил искупаться? — услышал он за спиной чей-то хрипловатый голос. Шранке оглянулся и увидел высокого, с копной рыжих волос парня. В зубах он держал сигарету, слегка покачивался. — Что тебе, дружок? — Дай прикурить, — заплетающимся языком промычал рыжеволосый. Шранке достал спички: — Можешь забрать всю коробку. Рыжий похлопал его по плечу: — Ты, вижу, свой в доску. Когда парень прикуривал, Шранке на кисти его правой руки прочел наколотые тушью буквы: «Океан». — С буксира? Рыжий пояснил: — Понимаешь, выпил малость, и капитан дал мне под зад. Думал, что я стану просить его на коленях. Меня взяли на сейнер. Теперь там промышляю. А что, у тебя есть кто знакомый на буксире? Шранке назвал Феклу. Рыжий оживился: — Тарасова? Есть такая. А ты кто ей, родственник? — Просто знакомый. — Баба она ничего, но до ханки лютоватая. Понимаешь, судьба у нее наперекос пошла: брата Андрея посадили в тюрьму, мать померла... Она теперь на всех злая. Один лишь капитан буксира имеет власть над нею. Больше никого не слушает. Я попытался подлимониться к ней — осекся. Словом, ей нужны мужики с деньгами. — Рыжий увидел у причала подошедший катер, бросил сигарету. — Всего тебе, парень. «Теперь я могу смело идти к Фекле, — решил Шранке. — Бухгалтеру о ней пока ничего не скажу». Он долго еще стоял на берегу. Над бухтой опустилась вязкая темная ночь, точно такая же, какая была, когда он здесь объявился, только не было звезд на небе, а сейчас они мигали в густой синеве холодно, равнодушно, и от этого Шранке стало не по себе. Он пожалел, что ближе не познакомился с рыжим, возможно, потом пригодился бы ему. Впрочем, подумал Шранке, не стоит распыляться. Надо идти скорее к Горбаню. Этот человек давно на крючке, и шеф не зря сделал на него ставку. Неторопливой, кошачьей походкой он подошел к дому, в котором жил бухгалтер. Дом стоял на пригорке, крытый красной черепицей. Издали он был похож на сказочный терем. Шранке тихо поднялся на крыльцо. В это время в коридоре загорелся свет, и чей-то голос негромко пропел: «Бескозырка, ты подруга моя боевая...» Значит, настроение у Горбаня веселое, и это немного успокоило Шранке. Он решил подождать. Горбань долго возился в коридоре, звенела посуда, что-то грохнулось на пол, хозяин даже ругнулся. Шранке тихо постучал в дверь. Горбань отозвался сразу, как будто ожидал гостя в столь поздний час. — Кто там? — Свои, Тарас Иванович. — Кто — свои? Не ты ли, Кречет? — Брат я Васи Кречета... Дело у меня, Тарас Иванович. Ехал к тебе издалека... Горбань, покашливая, открыл дверь. Едва Шранке взглянул на него и — сразу узнал... — Добрый день, Тарас Иванович, — весело сказал Шранке и протянул ему ухватистую руку. — Добрый, — настороженно отозвался Горбань. — Значит, вы брат Василия Кречета? — Мое имя Петрас Грейчус. — Очень приятно, — буркнул Горбань, приглашая гостя пройти в комнату. Шранке успел разглядеть Горбаня. Лицо — полное, как луна, лоб высокий и прямой, усы черные, густые. В больших серых глазах застыла настороженность. Шранке про себя отметил: «Как волк навострил уши, а глаза как буравчики... Скоро ты узнаешь, кто я и зачем пришел. Теперь ты от меня никуда не денешься, голубок». Гость неторопливо пошел за хозяином, и они очутились в большой и светлой комнате, окна которой выходили в сторону залива. В открытую форточку доносился шум прибоя и запоздалый крик чаек, приютившихся ночевать на крутых скалах и карнизах. Шранке цепким взглядом окинул комнату. У стены стояла кровать, над диваном висело ружье. — Вы охотник? — Иногда балуюсь, — Горбань сел за стол, напротив — гость. — На острове уйма дичи. Катер у меня свой, патроны есть, чего же еще? К тому же человек я не военный, времени хватает. И лодка есть. — А как пограничники? Они ведь не разрешают охотиться? — С ними мы ладим, — сухо ответил Горбань. Шранке, как давний знакомый, снял пальто и повесил его на гвоздь, вбитый в стенку. «Этот тип ведет себя нагловато», — возмутился в душе Горбань, почувствовав, как предательски заныло у него сердце. Он смотрел на своего гостя, пытаясь прочесть мысли в его зеленых глазах. Но лицо Шранке было непроницаемым, каким-то холодным и отталкивающим. Гость валко прошелся по комнате, выглянул в окно, откуда хорошо просматривалась бухта, где стояли корабли: — Стало быть, у Кречета нет брата? — Вроде нет, — холодно отозвался Горбань. — У него есть сын Петр. Учится в Москве. — А у тебя, Тарас Иванович, есть брат? «Зря я пустил этого типа в дом», — вздохнул Горбань. — Нет у меня брата. И никогда не было. «Ишь, гад, идет напролом, не хочет признать меня за своего человека», — едва не сказал вслух Шранке. В висках у него застучало, в горле запершило. Но он умел держать себя в руках, когда этого требовала обстановка. И сейчас ни один мускул не дрогнул на его худощавом лице. — А я, чем не брат? — Не понимаю... Горбань вдруг почувствовал, что этот человек пришел к нему не с добрыми намерениями, и все же постарался не выдать своего волнения. — А чего тут понимать? — Шранке подошел к Горбаню и похлопал его по плечу. — Я есть брат тебе, Тарас Иванович, по духу. Кстати, сейчас ты вроде злой, а три года назад, когда мы гостили у вас в колхозе, был добрым. Я помню, как ты хвалил свой колхоз: три миллиона прибыли! Государство дает вам отличные сейнеры, двигатель — в триста лошадиных сил. Рыбаки живут не в жалких дощатых хижинах, а в удобных благоустроенных домах. В поселке есть школа-десятилетка, Дом культуры, детский сад... Ох и ворковал ты, Тарас Иванович! Я тогда подумал, может, и мне остаться в Советском Союзе. Признайся, ты бы дал мне хорошую должность? «Я не ошибся, это он... — стучало в голове у Горбаня. — Сиплый голос, зеленые глаза... Но что ему надо? Зачем он ко мне пришел?» И чтобы хоть как-то унять свое волнение, Горбань неожиданно предложил Шранке выпить чашку горячего чая. — Чай хорошо греет кровь, — улыбнулся гость. — А рюмашку русской водки не дашь? — Водки дома нет. Они пили чай и неторопливо вели беседу. Потом Шранке достал из кармана тужурки сигареты, закурил. — Привет тебе от друга, — сказал он, и на его худощавом лице заиграла насмешка. — От какого друга? — напрягся Горбань. — Смешно, Тарас Иванович, смешно! — воскликнул Шранке. — Ты разве забыл о своем друге? Пауль тебе кланяется. Слова гостя словно острым ножом полоснули Горбаня по телу. Все годы после войны он жил спокойно, таил смутную надежду, что война с ее пулями и кровью забудется, что он наконец-то обретет покой, о котором так мечтал. И вот теперь все рушится. — Чего задумался, Тарас Иванович? — усмехнулся Шранке. — Расскажи, как тебе тут живется. — Хорошо... — Хозяин поднял на гостя усталые глаза. — Никакого Пауля я не знаю. И вообще, что вам от меня надо? «Ишь ты, дурачком прикидывается, — зло подумал Шранке. — Придется ему кое-что показать...»