– Зря не сказал мне, – ещё раз укорил меня Михаил. – Зачем ты обнадёжил Найда? – Мы поссорились, – объяснил Михаил. – Ты же понимаешь, возраст такой. Перепады настроения. Найд сказал, что был бы у него нормальный отец, вроде тебя – было бы лучше. В этой ситуации мне пришлось сказать, что его мечта может реализоваться. – Идиот, – сказал я. – Кто? – Ты, конечно! Михаил некоторое время молчал. Потом вздохнул: – Это всё хлористый калий. Последействие. Некоторая алогичность реакций. Мне всё равно как-то требовалось объяснить ему необходимость генетического теста. – А тебе не приходило в голову, что в этой ситуации есть два человека? Найд и я? Моё мнение ты спросил? Михаил вдруг остановился. Кивнул: – Да. Я не прав. Возьми… Он сунул руку в карман, вынул и протянул мне запечатанный конверт. – Это результат анализа на отцовство из лаборатории. – Уже? – поразился я. – На дворе не двадцатый век. Анализ занимает меньше часа. – И… что? – спросил я. Конверт я взял, но и Михаил его пока не отпустил. Мы так и стояли, держа конверт между собой. – Не знаю. Я хотел отдать его Найду. Запечатанным. Но ты прав, ты тоже имеешь на него полное право. – Выбрось! – Выбрасывай сам. – Михаил разжал пальцы. Одновременно со мной. Конверт упал нам под ноги. Мы стали нагибаться и стукнулись головами. – Чёртова мыльная опера! – выругался я. – Забирай! Открой сам, выбрось, отдай Найду. Делай что хочешь, меня не втягивай! – Денис, ты не прав! – строго сказал Михаил. – Почему тебя зовут Драным Лисом? – спросил я. Михаил вздрогнул. На самом деле вздрогнул, я уверен, а не изобразил живую человеческую реакцию. – Ну? – спросил я. Михаил молчал. Я повернулся и быстрым шагом пошёл к метро. Михаил догнал меня уже у вестибюля. Остановил, положив руку на плечо. – Денис. Я объясню, если хочешь. Когда я пришёл в сознание и… и спас ребёнка… Там были восставшие вокруг. Много. Я не понимал тогда, что могу ими управлять, это приходит не сразу. Я был напуган и растерян. Я бежал. Восставшие гнались за мной. Я держал мальчика на руках, он был напуган и плакал. Восставшие пытались его вырвать у меня из рук. Я закрывал его как мог. Подставлял свои руки, поворачивался спиной, боком, бежал. Они рвали меня на бегу, пока я не понял, что могу бежать куда быстрее, чем в жизни. Я выбежал к маленькой группе кваzи… осознавших себя чуть раньше. Они уже понимали, что происходит. Они остановили и отогнали восставших, присмотрели за ребёнком первые дни. Я был весь изодран, на мне живого… на мне целого места не было. Среди тех кваzи был Представитель… он и сказал, что я бежал как лис, как драный лис. Прозвище прилипло. Я молчал. Представлял себе, как оживший, ничего не понимающий мёртвый старик бежит по дороге, прижимая к груди плачущего ребёнка. А вокруг беснуются восставшие – и рвут его на бегу. – Ничего плохого в этом прозвище нет, – сказал Михаил. – Если плохое не вкладывать нарочно. – Найд – твой сын, – сказал я. – Теперь я окончательно убедился. И закончим на этом. Я сбросил его руку и нырнул в полупустой вестибюль метро. По лестнице я поднялся пешком, решив, что дважды в день использовать лифт – путь к старости. Так что Анастасию моё появление не застало врасплох. Впрочем, она так и осталась сидеть на коврике у дверей, поджав к груди ноги в рваных дизайнерских джинсах и потягивая белое вино из бутылки. Говорят, что после появления восставших продажи красного вина упали больше чем на треть. – Я тебя не компрометирую? – спросила она. – Я же мент, – ответил я. – Меня невозможно скомпрометировать. Можно только скопроментировать. – Так себе каламбур, – ответила Анастасия и протянула мне бутылку. Глотнув, я вернул бутылку. Вино было тёплым и кислым. Сказал: – Не сиди на бетоне. Попу застудишь. – Застужу! – со злорадной радостью согласилась Настя. – Всё плохо? – спросил я. – Мама ходит по квартире и наводит порядок, – сказала Анастасия. – Она вообще-то всегда это любила. Но сейчас она только ходит и убирает. Она нашла твои носки, кстати. – А я забыл носки? – удивился я. – Да, забыл. Она их постирала. И не спросила, чьи они. Вообще не спросила, есть ли у меня кто-то. А брат сразу кинулся к своему ноутбуку. Я же ничего в его комнате не трогала, только пыль вытирала. – Играет? – спросил я. – Нет. Стёр все игры, чтобы освободить место под новую систему. Скачал образовательные программы по математике. Ему нравилась математика. Но я не знала, что настолько. Я сел рядом и обнял Настю. – Ты же понимаешь, – сказала она. – Это значит, что я ничего для них не значила при жизни. – Неправда. – Выходит, недостаточно много значила. По сравнению с порядком и математикой. – Все мы недостаточно много значим по сравнению с порядком, – сказал я, вспоминая Маркина и его манеру выражаться. – Дай им время прийти в себя. – Они уже никогда не придут, – ответила Настя. – А может, наоборот, уже пришли… Пустишь меня? – Пущу. Только тебе придётся встать. – Ноги затекли… Я помог ей подняться. Мы оказались совсем рядом, Настя заглянула мне в глаза. – Зачем мы живём, Денис? – Чтобы быть живыми, – ответил я, отпирая дверь. Глава седьмая Дети и динозавры Завучем в школе номер 57 был мужчина, что вообще-то редкость в нашем эмансипированном образовании. Молодой, в красивых очках, весь какой-то модный, похожий на успешного предпринимателя, а не на учителя. Но на гостеприимстве это не сказывалось – на столе стоял самовар, ставший безумно модным в последние годы, в вазочках лежали конфеты, печенье, зефир.