– Дайте вашей дочери время… – раздается голос психолога. – Как вам известно, при лечении возможны побочные эффекты, и может потребоваться некоторое время, прежде чем мы подберем правильное лекарство для Хейли. Кроме того, не редкость, что у переживших утрату близнецов развивается тяжелая депрессия. Симптомы Хейли говорят об этом. Будьте снисходительны к ней, не подталкивайте ее к разговорам о Кэти или о своих чувствах. Папа тяжело вздыхает: – Она передвигается как призрак, заползает в свою комнату, плохо спит. И слишком мало ест, думаю, мы что-то упускаем. По-моему, она скучает по дому. – По дому? – с тревогой повторяет мама. – Но она дома! Я несколько раз сглатываю. Сердце начинает биться сильнее, а глаза жжет. Я смотрю в потолок, стараясь не моргать, но все равно горячие слезы бегут по моим щекам, я поспешно вытираю их рукавом. – Разве? – спрашивает папа так тихо, что я едва его слышу. – На протяжении последних двух лет именно общежитие в Сан-Диего было ее домом. Комната, которую она делила с Кэти. Всю жизнь сестра была ее домом и убежищем. Но разве ты не заметила, как она изменилась в Фервуде? Как она вела себя с людьми? Что там она по-прежнему улыбалась? Она не задерживалась в одном и том же месте дольше нескольких дней, но пробыла в том городе три летних недели. А может… может, она нашла там друзей, которые стали ей как семья, как новый дом – хотим мы это признавать или нет. Я зажмуриваюсь, в голове всплывает воспоминание о том, как папа поймал меня с телефоном и я не смогла ему соврать. Я не сказала, что регулярно общаюсь с Чейзом, но призналась, что все еще поддерживаю связь с Лекси и Шарлоттой. Даже Клэй и Эрик время от времени мне пишут, присылают смешные картинки вперемешку с их фотографиями из Фервуда. Я сказала папе, что скучаю по городу и ребятам, но никогда бы в жизни не подумала, что он так близко все воспримет. Что он вообще это запомнит. Мама громко рыдает: – Но она… она хотела… она хотела покончить с собой, когда была в этом ужасном месте! Она хотела… Наш ребенок хотел… Я больше не могу это слушать. Просто не могу. Не обращая внимания на посетителей, я несусь через коридор и выбегаю на улицу. Теплый воздух, слишком теплый для середины октября, словно ложится мне на грудь. Я хочу стряхнуть его так же, как и избавиться от этой проклятой пелены, которая туманит мне голову. Но больше всего на свете мне хочется забыть о том, что я только что услышала. Как я исправлю то, что сделала? Как мне загладить боль, которую я причинила маме и папе? Они потеряли Кэти, но это был ужасный несчастный случай. Затем я уничтожила их, написав то письмо с угрозой покончить с собой. Как они смогут смотреть на меня, не вспоминая о случившемся? Я хочу ругаться и плакать, не останавливаясь. И хочу кричать на Кэти, потому что она умерла. Потому что бросила нас одних, и теперь от семьи, которой мы когда-то были, ничего не осталось. Я ненавижу себя за это, но как я могу злиться на Кэти? Я скучаю по Кэти. И по Фервуду. Папа был прав. Я скучаю по Фервуду, и я отдала бы все, чтобы вернуть это лето. Я скучаю по друзьям и обычной жизни. Скучаю по Джасперу – даже несмотря на то, что никогда не встречала его лично, для меня он всегда будет связан с Фервудом. И я скучаю по Чейзу. Мы пишем друг другу каждые несколько дней, но это не одно и то же, как если бы мы виделись в реальной жизни. Мне его не хватает. Его голоса, улыбки, уверенности в том, что он всегда будет рядом. Все это время я пряталась от своих чувств, но это было неправильно. Теперь я это знаю. Не чувствовать ничего в тысячу раз хуже, чем чувствовать все. Даже если это все сделает тебе больно. Я прислоняюсь к теплой от солнца стене, ноги едва держат меня, голова кружится. Мои мысли мчатся как сумасшедшие, я не могу толком ухватиться ни за одну из них. И меня тошнит. Мой желудок скрутило. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить дыхательные упражнения, которые помогают отвлечься и которым я научилась на первом индивидуальном сеансе с доктором Пиятковски. Я заставляю себя дышать через нос и выдыхать через рот, концентрироваться на том, что меня окружает. Я вижу стену дома прямо напротив себя. Чувствую запах выхлопных газов. Ощущаю теплые лучи солнца на своей коже. Слышу проезжающий транспорт, а также голоса и птичье щебетание. То, что я сосредоточилась на своих ощущениях, немного помогает. Это тихая улица, далеко от центра города, поэтому здесь мало прохожих. Мимо изредка проезжают машины. Никто не обращает на меня внимания. Вероятно, родители все еще погружены в разговор с психологом и отчаянно ищут причину, почему мне не лучше. Я кусаю нижнюю губу, достаточно сильно, чтобы боль отвлекла меня от моих мыслей. По крайней мере немного. И прежде чем я осознаю, что делаю, беру в руку смартфон и просматриваю последнюю историю переписки. Вчера вечером я написала Чейзу, он пожелал мне сладких снов, однако я была так измучена, что обнаружила сообщение только сегодня утром. И я по-прежнему ему ничего не ответила. Впрочем, я не хочу просто писать ему. Я хочу услышать его голос, почувствовать его близость и напомнить себе, каково это, когда он меня обнимает. Но его нет рядом, а у меня не остается времени позвонить, потому что скоро вернутся родители. И так как все попытки поговорить о Фервуде заканчиваются тем, что мама расстраивается, я медлю. Мамина истерика там, внутри, только подтверждает мое предчувствие. Родители винят Фервуд и его жителей в том, что я хотела покончить с собой. У меня вырывается смешок, но он звучит горько. Время, проведенное в Фервуде, и люди, оказавшиеся рядом со мной, не погубили меня, а спасли. Я пишу Чейзу и рассказываю обо всем – об этом дне, психологе и… – Хейли! Дорогая, все в порядке? Я поднимаю голову и смотрю на мамино лицо. – Мы думали… – Папа проводит ладонью по волосам. Его рука дрожит. – Ты не можешь сбегать из клиники, Хейли. Пожалуйста, не делай так. Я открываю было рот, чтобы высказать все, что скопилось внутри меня, закричать на весь мир – но ни единого слова не слетает с моих губ. Я закрываю рот, опускаю взгляд на тротуар и киваю. Я убираю телефон, не закончив печатать сообщение. Не отправляя его. И, может, так лучше. Может, так и должно быть. – Пойдем, – мама обнимает меня за плечи и ведет в сторону парковки. – Мы едем домой. Я киваю, позволяя родителям увезти себя домой. Даже если это место уже давно не похоже на него. Глава 17 Хейли Кэти здесь нет. Я бегу вниз по лестнице, распахиваю двери, заглядываю в комнаты и выбегаю в сад, но не могу ее найти. Нет никаких следов моей сестры. Нигде не валяются ее футболки и носки, нет книг, уголки страничек которых она сгибает как закладки – что сводит меня с ума! – нет ее телефона или одного из десятков тысяч ярких чехлов. Здесь нет ничего. Как будто мою сестру стерли с лица Земли. И мне кажется, что таким образом уничтожили и меня. Задыхаясь, я просыпаюсь. Несколько секунд таращусь в темноту, потом рывком сажусь и прижимаю руку к ноющей груди. Пульс учащается, топ липнет к моей холодной потной коже. Проходит достаточно времени, прежде чем я понимаю, что это был сон. То ужасно пустое место, тот мир без Кэти оказался кошмаром. Ничего более. Но я не могу успокоиться. Боль в груди с каждой секундой становится все сильнее, на глазах выступают слезы. Я ничего не понимаю… Не раздумывая, я сдергиваю одеяло, встаю и босиком направляюсь к прикрытой двери. Она скрипит, когда ее распахивают слишком широко, поэтому я просто слегка толкаю дверь, протискиваюсь в коридор и бегу к комнате Кэти. Не хочу вспоминать об этом кошмаре, не хочу даже думать о том, каким был бы мир без моей сестры. Кэти все еще здесь и будет смеяться надо мной за то, что я пробираюсь в ее комнату среди ночи, – но мне все равно. Ее улыбка развеет пустоту в моем сердце. Но, когда я открываю дверь комнаты Кэти, ее там нет. Кровать исчезла, как и шкаф, ноутбук, книги, мобильный телефон и все остальное. Кэти умерла. И на этот раз это не кошмар. Это реальность. Моя сестра-близняшка мертва. Она никогда не вернется. Ни в свою старую комнату, ни в общежитие в колледже, ни ко мне. Я никогда больше не услышу ее смеха или ворчания по утрам, мы больше не сможем вместе ходить на занятия в кампусе, есть мороженое или обсуждать любимые сериалы. Она ушла навсегда. И я больше никогда ее не увижу. Рыдания прорезают тишину комнаты. Я прижимаю руку ко рту, но не могу остановить очередной всхлип. Так же как и слезы, бегущие по моим щекам. Вся эта ситуация, кошмар, пустая комната – такое ощущение, что я снова теряю Кэти. Будто ужас повторяется. Я разворачиваюсь на пятках и бегу в свою комнату. На этот раз я не оставляю дверь открытой, а тихонько ее закрываю. Мне нужен носовой платок, чистая футболка и телефон. Когда первые два предмета найдены, я машинально тянусь к тумбочке, чтобы взять мобильный – но там пусто. Лихорадочно откладываю в сторону журналы, которые принес папа и которые я никогда не читала, бросаю книгу на пол, которую едва пролистала, потому что мне трудно сосредоточиться на чтении. За пластиковым стаканом и бутылкой воды тоже ничего нет. Смартфон исчез. Затем я проверяю розетку – из нее торчит кабель для зарядки, но телефона не видно. Я роюсь в ящиках тумбочки, откладывая старые блокноты, древний дневник и помаду, которую недавно искала. Трясущимися руками я закрываю ящики. И тогда мой взгляд падает на кровать. Точнее, на что-то черное, что выглядывает из-под подушки. Боже мой. Я взяла телефон в постель, чтобы написать Чейзу. Чейз. Мое сердце замирает на секунду, а после начинает биться еще сильнее, отчего в груди становится больно. Я беру смартфон, быстро переодеваюсь и сажусь с ним на подоконник, заваленный подушками. Раньше я часто читала здесь за чашкой чая, смотрела в окно и мечтала. Иногда со мной была Кэти, и мы болтали обо всем на свете – школе, уроках, хобби, мальчиках, шмотках, сериалах. Я тяжело дышу. В этом доме нет ни одной комнаты, которую бы я не связывала в своих воспоминаниях с Кэти. И хотя ее комната пуста, повсюду в доме все еще висят ее фотографии, но родители не осмеливаются говорить о ней вслух. Мой дом теперь напоминает мавзолей, и я больше не могу терпеть. Если я не поговорю с кем-нибудь, то свихнусь. Мои руки все еще дрожат, когда я включаю телефон, и слезы так затуманивают глаза, что я едва могу что-то разглядеть. Есть только один человек, с которым я хочу поговорить. Только один человек, чей голос я хочу услышать. И пока я прижимаю телефон к уху и вслушиваюсь в гудки, внутренне молюсь, чтобы он думал так же. Чейз Прошло уже четыре недели с тех пор, как я вернулся в кампус. За те три года, что я здесь учусь, я познакомился почти со всеми профессорами и посетил все мыслимые и немыслимые семинары. Короче, ничего нового меня не ждет. Сначала нас, студентов, было значительно больше, но с каждым семестром кто-то откалывался, пока не осталась небольшая группа. Группа, в которой я знаю всех по именам. И все же я чувствую себя здесь чужаком – но сдаваться нельзя. Мне нужно продержаться еще несколько месяцев, сдать экзамены, заполнить портфолио и получить степень, и тогда все закончится. Этот период моей жизни останется позади, начнется новый этап. Вздохнув, я сажусь на кровать и поправляю торчащие во все стороны волосы. В комнате темно, но я просто не могу спать, тысяча мыслей кружится в моей голове. Соседи по комнате очень вовремя ушли. Мы все изучаем архитектуру и познакомились еще на первом курсе, но настоящей дружбы между нами так и не возникло, хотя мы вместе иногда ходим на вечеринки. С другими студентами у меня тоже не вышло завязать настоящую дружбу. Почему так получилось? Эти ребята, впрочем, как и я, завалены заданиями, а некоторые из них еще и работают по ночам, чтобы оплачивать учебу. Не раз я становился свидетелем того, как мои одногруппники использовали стимуляторы, чтобы бодрствовать и сдавать экзамены. А некоторые пошли еще дальше, переключившись с энергетических напитков на таблетки, а затем и на вещи посерьезнее. Мой брат Джош не один такой… После ссоры четыре недели назад мы избегали друг друга – это было не особенно сложно, в конце концов я вернулся в колледж, а он вернулся на работу к отцу. С тех пор я приезжал в Фервуд только на выходные, но атмосфера дома казалась мне напряженной. Так странно, что Хейли больше нет в Фервуде, но еще страннее то, что за такой крошечный промежуток времени она сумела стать неотъемлемой частью моей жизни. С самого начала было ясно, что наши отношения не протянут до конца лета, так почему же я так расстроен? Дерьмо, я понятия не имею. Я тру лицо, включаю прикроватную лампу и встаю. Нет смысла обманывать себя и мучить вопросами, если я все равно не смогу уснуть. Так что лучше займусь чем-то полезным. Я мог бы переодеться и вернуться в мастерскую, чтобы поработать над моделью здания. Я бы точно не был в одиночестве – обычно там круглые сутки кто-то есть. Мой взгляд падает на стол, и я беру в руки листовку, которую положил туда еще в начале семестра, а потом больше не просматривал. Я разглаживаю бумагу и таращусь на курсы по оказанию первой помощи, которые хотел бы пройти, но на которые раньше не было времени. Да и зачем они мне? Не похоже, что я могу получить второе образование только затем, чтобы потом сидеть за столом в семейной фирме и разговаривать с клиентами по телефону. Разочарованный, я сминаю листовку и выбрасываю ее – на этот раз прямо в мусорное ведро. Потом опускаюсь на вращающийся стул и включаю ноутбук. Я мог бы засесть за работу по социологии, которую должен сдать в четверг – с профессором Стивенсом не шутят. Если я не сделаю ее вовремя, последствий не миновать. Кроме того, впереди еще экзамен по строительной технике, который я провалил в прошлом семестре и должен пересдать. В конце концов, никогда не поздно начать заново, правда? Но я не открываю книги и не переодеваюсь, чтобы пойти прогуляться. Вместо этого я беру смартфон в руки и смотрю на него. В последние недели мы с Хейли постоянно писали друг другу, но ее ответы были короткими и редкими. Если бы я не верил в лучшее, то боялся бы, что она дистанцируется от меня, но все равно чувствую, что с ней что-то не так. Я никогда прежде не ощущал себя таким бессильным, как сейчас. Я понимаю, что мог бы съездить к ней, хотя и нахожусь более чем в полутора тысячах миль от нее, я знаю это, потому что смотрел маршрут в интернете. Кучу раз. Хейли прислала мне свой адрес, но мы никогда не обсуждали, могу ли я действительно навестить ее. Позволят ли родители этому произойти, ведь они присматривают за ней и следят за каждым ее шагом. Да и удастся ли мне незаметно выбраться из колледжа, чтобы разъяренные лекторы или, что еще хуже, папа и дядя Александр не обнаружили моего отсутствия. Как раз в тот момент, когда я хочу убрать телефон, он внезапно вибрирует. Мой пульс начинает учащаться. Хейли. В первый раз за время нашего расставания она звонит. Не пишет, а звонит – сама. Я принимаю вызов и подношу телефон к уху. – Хейли? – Эй… – Ее голос надламывается уже на одном этом слове – и я холодею. Должно быть, что-то случилось. Я просто это знаю. – Что произошло? – спрашиваю я как можно спокойнее, чтобы не расстраивать ее еще сильнее. Хейли отвечает не сразу, но я слышу, как она всхлипывает. Слышу сдавленные рыдания. Она плачет. Черт, она плачет, а я слишком далеко, чтобы обнять ее и крепко прижать к себе, пока ей не станет лучше. Только когда я чувствую жжение в груди, осознаю, что задержал дыхание, и заставляю себя глубоко вдохнуть. Не знаю, который сейчас час, но вероятно, уже темно. Она одна? С ней все в порядке? Или ей так плохо, что она может сделать с собой что-то плохое? В тот же момент, когда эта мысль появляется, я ненавижу себя за нее. Просто тот факт, что Хейли сейчас плачет, не значит, что она хочет покончить с собой. Боже, по крайней мере я на это надеюсь. Та сцена на плато не выходит у меня из головы… Ее машина, обрыв – и Хейли рыдает, держа в руках бутылку и таблетки. Несмотря на то что я тогда увидел, я постоянно напоминаю себе: она не приняла эти таблетки, она не стала убивать себя. Это же должно что-то значить? – Да… – начинает она и вздыхает. – Ничего. – Если бы ничего не случилось, ты бы не позвонила, – осторожно замечаю я. – Поговори со мной, Хейли. – У-у меня был… плохой сон. И когда… когда я проснулась, – она смеется, но совсем не радостно. – Этот сон был ужасно печальным. Но все это ничего… И вообще звучит глупо… – Это не ничего, – тихо возражаю я. – И совсем не глупо. – Мне приснилось, что Кэти исчезла, – голос Хейли такой слабый, что я едва его слышу. – Когда я проснулась, то побежала в ее комнату, и… и… ее больше нет. Ее нет. Просто нет. И что бы я ни делала, она уже никогда не вернется.