— Так-так-так, — сказал Вадим индифферентно и открыл сейф с привычной мантрой: «Продавит он когда-нибудь пол». И вдруг выдал: — А ведь он жив еще, Петров этот. Сел молодым, — он потер лоб, вспоминая. — Вышел в начале девяностых. Отсидел полный срок — десятку. И кажется, первые три года его содержали в тюрьме. — Как? — Ермилов собрался бежать к Плотникову, доложить о готовности Богданова, но остановился в дверях, услышав от Вадима наконец нечто внятное. — Из десяти три года тюрьмы? Это сурово. Чем, интересно, был такой приговор обусловлен? Григорьев пожал плечами. Они успели выпить чаю, а через час позвонил Богданов: — Я со своими бойцами на позиции. Кукуем в микроавтобусе на адресе. Ждем твоих парней. — Ну ты метеор! За час собрал всех. Они же из Подмосковья. Как они так быстро подъехали, да по пробкам?.. Богданов сперва планировал собрать бойцов, которые сейчас не на дежурстве. Неофициально… — Я переиграл наш первоначальный план. Перед выездом кое-что проверил. Ты сказал мне название конторы — «Досье». И мне оно показалось смутно знакомым. Так вот я вспомнил. Хозяин Костя Ростовский. Как ты понимаешь, Ростовский — не фамилия. Мы разрабатывали его еще лет пять назад. Да ты должен помнить! — Костю я помню. Так каким он боком? — Его контора. У него сейчас почти легальный бизнес, — Богданов кашлянул, а рядом с ним загоготали сидящие в микроавтобусе собровцы, то ли реагируя на слово «почти легальный», то ли смеялись над своими шутками. — Тихо вы, черти! — беззлобно осадил их Славка с явной улыбкой в голосе. — Это я к чему веду-то. Мы можем устроить проверочку, вполне имея на то основания. Я задействовал ребят, которые на сутках, чтобы все официально. Комар носа не подточит. — И Костя не пойдет с жалобами к прокурору? — усомнился Ермилов, по опыту зная, что авторитеты, когда начинают наезжать на их «почти легальный» бизнес, оказываются самыми рьяными поборниками законности. Посылают везде своих адвокатов, составляют грамотные жалобы и настойчивы в борьбе за свои права. — Вряд ли. Во-первых, мы наверняка там чего-нибудь найдем, а во-вторых, Костя меня помнит еще по тем годам, лихим и бандитским. Со мной связываться не станет. Тем более я сейчас замначальника УБОПа. Так что в плане того, как обставится, можешь не волноваться. Правда, я думал вы сами там крутые, — хохотнул Богданов. — Но гляжу, ты без старика Богданыча никуда. — Славка, ты особо не резвись! Сейчас подъедут люди, скажут, что от меня. Делайте так, как они попросят. Лады? А с меня причитается. — Пузырем не отделаешься, — пообещал Богданов. — А может, им сунуть в офис пару стволов для надежности? — Ошалел?! — возмутился Олег. — Ну ладно, ладно. Знаю я твою щепетильность! Прям уж инициативу проявить нельзя. Вячеслав спрятал телефон в карман камуфляжного бушлата и покосился на краснолицего Смирнова. Тот хохотал больше всех. Через полчаса в борт микроавтобуса постучались и, когда отъехала в сторону дверца, Богданов увидел двоих молодых мужчин, неуловимо похожих друг на друга и в то же время с плохо запоминающимися лицами. Они переоделись в микроавтобусе в камуфляжные комбезы и куртки, натянули шлем-маски и бронежилеты и стали вовсе неотличимы от собровцев. — У них дверь железная, — напомнил один из фээсбэшников. — А то мы не знаем! — пожал плечами Богданов. Он уже выпрыгнул из микроавтобуса, поправляя на груди бронежилет. — «Сферы» наденьте, — попросил он фээсбэшников и мотнул головой в сторону заднего сиденья, где лежали два шлема. — Если я прав, то внутри нас может ждать теплый прием. Вы держитесь за нами, потому что безоружные. Саня ты давай с «ублюдком»[4] на первый план. Если не заладится, Димон, будь наготове с болгаркой. У них охрана наверняка солидная. Прохожие оглядывались и шарахались от группы вооруженных спецназовцев в камуфляже. Справа от двери Богданов нажал кнопку переговорного устройства, понимая, что охрана видит их на экране монитора. — К кому? — спокойно спросил охранник, словно и не видел спецназовцев. А он их и в самом деле не видел — фээсбэшники отключили им камеры на несколько минут, но Богданову не сочли нужным сказать. — Я от Кости, — пробасил Слава. — Открывай ворота! Он и сам не ожидал, что откроют без уточнений и верительных грамот. Да и охрана особого сопротивления не оказывала, видно, осознали серьезность намерений собровцев. Богданов без энтузиазма препирался с замдиректора агентства, изображая туповатого, но настойчивого убоповца, впрочем, он таким и был, за исключением тупости. Замдиректора совал ему брошюру статей уголовного кодекса, а Вячеслав в ответ твердил: — Поступил сигнал, мы обязаны проверить. Уважаемый, не тычьте мне в нос свои книжонки. — А, ну да, вы и читать не умеете. — Конечно, — доброжелательно согласился Богданов. — Но 319-ю[5] я вам уже припаять могу. Чего вы так волнуетесь? Проверим документики у присутствующих, осмотрим помещение на предмет нахождения здесь незарегистрированных стволов и уйдем тихо-мирно. — Вы свои документы лучше покажите, — потребовал замдиректора и долго изучал удостоверение Вячеслава. Богданов единственный, кто не надел маску. Плотников правильно рассчитал. Если руководство агентства решит проверить оперативника и собровцев, то убедятся, что это реальные сотрудники МВД. Кто бы ни нанимал Фотографа, пускай и мысли не допускает о причастности к обыску ФСБ. Нельзя чтобы догадались о слуховом контроле их офиса. Смирнов, чуть сдвинув шлем-маску со рта, невозмутимо записывал паспортные данные сотрудников, оказавшихся в этот момент в офисе. Бойцы разошлись по кабинетам. Работники агентства пытались следить за ними, опасаясь, что собровцы могут подбросить им что-нибудь нелегальное, и бойцам приходилось идти на ухищрения, чтобы задержать их то в коридоре, то в соседнем кабинете расспросами о том, где находится рабочее место каждого конкретного сотрудника, чтобы дать возможность фээсбэшникам хоть ненадолго уединятся в служебных помещениях. Когда Смирнов взял в руки паспорт Фотографа, один из двух фээсбэшников, узнав объект разработки, переместился за спину Смирнова, заглянул через плечо в документы и прочел: «Старков Сергей Георгиевич». Смирнов заметил его заинтересованность и задал вопрос Старкову, как договаривались с фээсбэшником еще в микроавтобусе: — Сергей Георгиевич, а где ваше рабочее место? Старков указал на стол, скрытый за кадкой с деревом, напоминающим березу. Обыск продолжался, и Богданов постарался увести сотрудников в другие помещения, оставив фээсбэшника наедине со столом Старкова, с фотоаппаратом, лежащим на столешнице, и компьютером. Ему хватило десяти минут, и фотографии Ермилова и Меркуловой бесследно исчезли из фотоаппарата, а в компьютер Старков их и вовсе еще не успел переписать. Но зато память компьютера пополнила небольшая программка, копирующая все данные с жесткого диска и отправляющая их на заданный программой электронный адрес. В офисе детективного агентства нашли незарегистрированный пистолет ТТ. Богданов возликовал: — Ствол изымаем! Чей он, как я понимаю, сознаваться вы не намерены? — Пистолет нашли между кадкой с березой и батареей центрального отопления. Кто-то успел сбросить туда ТТ, когда в агентство ворвались спецназовцы. Ближайшим был стол Старкова. Богданов мысленно потирал руки. — На стволе пальчики. Откатаем всех, установим хозяина. Собравшиеся молчали, из чего Вячеслав заключил, что либо хозяин успел стереть «пальчики», либо рассчитывал дать деру, когда собровцы уйдут. Задерживать всех Богданов не планировал. Да и для задержания кого-то конкретного не было достаточных оснований. — Передам дело следователю, и вас вызовут, — заключил он удовлетворенно, понимая, что находка нелегального ствола снимает все вопросы к нему как к организатору сегодняшнего мероприятия. Сигнал от осведомителя подтвердился и никто не станет уже разбираться, что никакого сигнала в УБОП и не поступало. В микроавтобусе пришлось потолкаться, пока расселись по местам, — собровцы и так-то не маленькие, а в бронежилетах и с оружием просто гиганты. Оставили пятачок свободным сзади между кресел, чтобы фээсбэшники могли переодеться обратно в гражданку. — Нормально сработали? — спросил Богданов, снимая «сферу» и приглаживая влажные волосы. — Вполне, — кивнул один из фээсбэшников. — Не боишься вот так светиться? Придут к тебе от этого Кости и холку намнут. — Я сам кому хочешь намну. «Мы не ждали посмертной славы. Мы хотели со славой жить», — процитировал он стихи Друниной, удивив своей эрудицией оперативника ФСБ. — У меня нет в планах пасть смертью храбрых. Богданов не собирался откровенничать с незнакомым коллегой Ермилова о том, что ради этого самого Ермилова он горы свернет и никакой Костя, тем более Ростовский, ему не помеха. * * * — Олег Константиныч, я тебе кое-какие материалы по Петрову уже подобрал, — Сухопарый седой архивист Леонид Степаныч протянул Ермилову большую папку, напоминающую форматом ту, в которой второй сын Ермилова, Васька, таскал на кружок по рисованию свои акварели. — Завтра смогу снабдить тебя более полными данными. Запросил дело Петрова. А сегодня погляди пока это. В таком объеме мы даем информацию о разоблаченных предателях для ознакомления молодым сотрудникам. Ты в ДВКР, можно сказать, и есть молодой сотрудник. Ермилов хмуро кивнул. Он пришел к Николайчуку прямиком от Плотникова. Разговор с шефом Олега напряг. Петр Анатольевич показал фотографии, уже распечатанные с карты памяти фотоаппарата. Он внимательно наблюдал за реакцией Ермилова, перебиравшего пачку фотографий. Тут были кадры с Меркуловой и до ее встречи с Олегом. — Чего приуныл? — спросил Плотников. — Теперь нам, во всяком случае, понятно, что следили не за тобой, а за журналисткой. И фотки твои мы изъяли. За Старковым приглядывают, телефоны его слушают, — увидев недоумение во взгляде Олега, он пояснил: — Фотографа зовут Сергей Георгиевич Старков. — Я-то ладно, — махнул рукой. — А вот за ней почему следят? — Разберемся. Одно хорошо: раз за ней «хвост», значит, маловероятно, что ее завербовали в Штатах. — Вы в самом деле так думали? — Я обязан просчитывать все варианты и тебе советую, — сухо заметил Плотников. — Невзирая ни на какие симпатии. — Какие симпатии? Вы о чем? — насупился Ермилов. — Просто я убежден, что Меркулова не могла… Она, может, и авантюрного склада, но все-таки все ее репортажи и материалы в печатных изданиях патриотичные. Она не пошла бы на сговор с американцами. — Наивный ты человек, Ермилов! Все могло бы выглядеть довольно безобидно в ее контактах с американцами. Сели они с Мораном в ресторанчике, к примеру, в том же самом Сиэтле. Стали болтать о том, о сем. Оба журналисты. Он не откуда-нибудь, а из «Нью-Йорк Таймс». Голова у девчонки закружилась. — Плотников взял одну из фотографий из пачки, надел очки и пригляделся: — А девчонка симпатичная, молодая… Зашел у них, скажем, разговор о спецслужбах. Моран мог предложить ей выдать все, что он знает об американских спецслужбах. Естественно, она взамен пообещала ответную любезность. — Что она может рассказать? — Ну, — развел руками Плотников, — например, с кем она общалась в ФСБ. Фамилии, имена, звания, должности. Где встречалась. Описать внешность. И это уже ценная информация. А если Моран к тому же не тот, за кого себя выдает, а разведчик, то он сможет незаметно для девицы выведать весь пласт информации, которой она владеет. — Во-первых, — засопел обиженно Олег, — она ничем таким не владеет. А во-вторых, вы не забывайте, что она журналист, а журналисты охраняют свои источники и информацию порой более рьяно, чем контрразведчики. Это ее хлеб. Не станет она каждому встречному-поперечному выдавать хоть малую толику даже в обмен. Она ухитрилась бы слить в ответ нечто малозначительное. — Ты ее не переоцениваешь? — со скепсисом поинтересовался шеф. — Думаю, что недооцениваю. — Поживем — увидим. Файлы договоров с компьютеров агентства «Досье» уже перекинули Григорьеву. Он парень дотошный, пусть ищет заказ на Меркулову. Возможно, у них в документации клиенты и объекты наблюдения фигурируют под псевдонимами, и не исключено, что Старков взял этот заказ по личной инициативе, в частном порядке. Однако проверить надо. В вашем с Григорьевым тандеме ты будешь старшим. — Несмотря на то что я еще не назначен на должность и он более опытный в том, что касается вашей специфики? — Ты — старший, — повторил Плотников строго. — В отделе есть кое-какие материалы по Петрову. Остальное получишь из архива. Изучай… И Ермилов изучал. Устроился за столом рядом с широким подоконником. За оконными стеклом уже сгустились зимние сумерки и падал снег. Снежинки высверкивались в свете, распространявшемся из высокого окна. В папке, выданной Олегу Николайчуком, оказались основные вехи пути предательства Александра Петрова. Тут были фотографии улиц и объектов, которые цэрэушники использовали в работе со своим агентом для постановки сигнальных знаков о встрече и о выемке контейнеров. Заснеженные улицы начала восьмидесятых навеяли ностальгию. Ермилов, уставившись на фотографию улицы в промышленной зоне, погрузился в размышления: «Что он чувствовал, когда ехал на встречу с цэрэушниками? Вокруг ходили обычные советские люди со своими заботами, не богатой, но честной жизнью, а он крался, воровато оглядывался, распихав по карманам секреты Родины, а обратно в тех же карманах тащил пачки денег, которые делали его хоть ненадолго, но счастливым, — Олег попытался представить себя на его месте и испытал брезгливую оторопь. — И в чем заключалось его счастье? Выпивка, женщины… Он был любитель и того, и другого». Ермилов перелистнул страницу и увидел фото комнаты в квартире Петрова. Комната, сфотографированная во время обыска после задержания предателя, представляла собой унылое зрелище. Олег понял из прочитанного, что Петров развелся, квартиру оставил жене и дочери, а сам купил кооперативную однушку. Тахта с унылым темно-бордовым покрывалом и деревянной спинкой, две книжные полки на стене с несколькими книжками и чужеродно и даже смешно — икона. «Верил в Бога или дань моде? — Олег выпрямил спину, чувствуя, как она затекла, поглядел в окно. — Как бедно жил. Получал от американцев по нескольку тысяч и все прожигал. Жил одним днем или настолько самоуверенный?» Ермилов обнаружил в папке и фотографии с инструкциями для шпиона, напечатанными белым шрифтом на черной бумаге. Хозяева со всеми подробностями сообщали, как пройти к месту постановки сигнала. При этом делали странные ошибки. Вместо вывеска «Парикмахерская» написали выставка «Парикмахерская». И предлагали осуществлять постановку сигнала, когда «как можно меньше народу в местности».