О своих разговорах с унитовцами, а уж тем более о своих откровениях он Михаилу не рассказал. Ни словом не обмолвился о французе, который вел допрос и исчез незадолго до появления пришедших на подмогу мапловцев. — Неужели это случайность? — бормотал Михаил, побелев от боли. — Кто-то нас сдал. Явно не была случайностью такая засада. Он подозревал партизан из лагеря и собирался в ближайшее время снова встретиться с их командиром, чтобы вместе вычислить предателя. Но ему и в голову не приходило, что этот самый предатель сидит сейчас с ним рядом и ведет машину. У Петрова было время подумать, пока он сидел в хижине, в чулане. И там он вдруг вспомнил вчерашний прием, казавшийся далеким и нереальным, словно происходил в прошлой жизни. И круглолицый, сладкоречивый Тьерри всплыл в памяти. Именно ему Петров сказал о сегодняшней поездке в Кабинду. Он бы, может, и не подумал на Тьерри, если бы не допрашивающий его француз. На следующий день, когда он навещал Полторанина в местном госпитале, узнал от Михаила то, что повергло его в окончательное уныние. И Петров решил сразу же по возвращении из госпиталя отправиться к послу с просьбой отправить его в Москву. Вчерашнее похищение и хоть и недолгое пребывание в плену позволяло ему, как считал Александр, выдвигать такие требования. Ему нанесли если не физическую, то психическую травму. Полторанин лежал в отдельной палате с зелеными полупрозрачными жалюзи на окнах раздетый по пояс, с капельницей, игла которой была воткнута в сгиб локтя, и очень злой от бездействия. — Что ты думаешь?! — воздел он руку, свободную от капельницы, к вошедшему Петрову. — Когда мы с тобой уехали, унитовцы ворвались в лагерь МПЛА и освободили Харрисона. У мапловцев наверняка кто-то крысятничает. Упустили такого наемника! Они собирались отправить его в Луанду и устроить показательный суд. Михаил промолчал о том, что предложил командиру группы устроить шумиху вокруг того факта, что овимбунду привел под уздцы американца — юаровского наемника. Предлагал возить бывшего унитовца по деревням, где население еще колеблется, к кому примкнуть, по партизанским группам, чтобы он рассказывал, и чем красноречивее и кровожаднее, тем лучше. Но Харрисона похитили, а дезертира убили и, скорее всего, не в случайной перестрелке. Его хотели убить. У Петрова возникло мимолетное желание рассказать о допросах в той хижине, о том, что именно он, трясясь от страха, рассказал человеку с французским акцентом. Однако мрачный Полторанин отпугнул своей резкостью. «Нет, надо уезжать отсюда, и как можно быстрее, — подумал Петров, спускаясь по мокрым от бесконечного дождя ступеням госпиталя. Он открыл зонт, дошел до стоянки, отпер дверцу, бросил зонт на полик, а сам стал отлеплять листья манго с лобового стекла. Когда он отлепил очередной лист, вдруг увидел, что кто-то сидит на переднем сиденье. Петров так растерялся, что замер, не зная, что предпринять. Кричать, привлекать внимание прохожих, вызывать полицию или сотрудников посольства, просто вытолкать непрошеного гостя? Он не знал этого человека. А тот сидел и улыбался. Причем улыбался так, что не было сомнения в его превосходстве не столько физическом, сколько моральном. Но что давало ему это превосходство? Мужчина поманил Александра, и тот безропотно сел на водительское место. — Месье Петров, — заговорил неожиданный пассажир на английском, — давайте прокатимся, поговорим. — Вы кто? И почему я должен с вами куда-то ехать? — Вы не должны. Послушайте и решите. — Он все с такой же улыбкой достал из кармана небольшой диктофон и включил. Допрос в хижине записали так же, как и беседу с Тьерри в посольстве. — Меня зовут Кловис, — счел нужным представиться француз. Александр прислушался, пытаясь определить на слух, не тот ли Кловис француз, который допрашивал его в хижине. Но Кловис разговаривал с усмешкой в голосе, а вчерашний француз говорил хрипло и грубо. Ощущение, что его снова закрыли в тесном чулане, охватило Петрова так стремительно и сильно, что он принялся хватать ртом воздух и стал лихорадочно опускать стекло на дверце машины. — Вы кто? — повторил он наконец, когда обрел дар речи. — Чего вы добиваетесь? — На данный момент я хотел бы, чтобы вы завели мотор и проехали вниз по улице к церкви Святой Анны. Это в районе Пото-Пото. Там и поговорим. Внутри старинная церковь напоминала продолговатую пещеру-зал, а по сути была огромным каменным шатром. Пока они ехали к церкви, Кловис молчал и улыбался. А Петров уже просчитал варианты. Он не был профессиональным разведчиком, но ему хватило сообразительности понять, к чему записывали его разговоры, для чего теперь дали прослушать эти записи. Перед ним с отчетливостью вставали пресловутые два варианта. Первый — покаяться перед своими, расписаться в своей трусости и глупости, поставить крест на карьере. Второй — начать торг с Кловисом и продаться подороже. У него мелькнула мысль, что в Союзе деньги он вряд ли сможет открыто тратить, но это ничего, главное, чтобы они были. Кловис вел себя раскованно. Когда Петров припарковал машину на площадке около церкви, француз вышел, размял ноги, продемонстрировав, что обут в легкие фисташковые мокасины на босу ногу и одет в легкие бежевые брюки, такие же, как пиджак, и в лососевую рубашку-поло. Словно он и не собирался вербовать советского специалиста, а приехал с приятелем поглазеть на старинную церковь. Они прошли внутрь храма, сели на одну из скамеек недалеко от входа. — Зачем я вам нужен? Я уеду очень скоро, никакими секретами не обладаю, чтобы ими делиться. — Именно поэтому вас никто и не заподозрит. Любая информация — ценная. Состав посольства, имена, фамилии, особенно тех из посольства, кто служит в КГБ и в военной разведке. Вам придется быть откровенным с нами, если вы не хотите, чтобы мы были откровенны с вашим руководством. Это же не последняя ваша поездка за границу. Но мы можем и в СССР попытаться с вами продолжить контактировать… — Я бы не хотел там. Слишком большой риск. И вообще я еще ничего не решил. — Вы решили, — с улыбкой мягко, но настойчиво сказал Кловис. — Вы получите деньги. Франки вас устроят или вы предпочитаете какую-то другую валюту? — Мне надо подумать. — У вас не так много времени на раздумья. — С кем я буду иметь дело? И кто за вами стоит? — Вы будете контактировать со мной, — улыбнулся Кловис. — Вы хотите конкретики? Боюсь, что это не в моей компетенции. Скажу вам одно: наша совместная с вами деятельность не принесет особого вреда Советскому Союзу. Если вас это успокоит. Мы не заинтересованы, чтобы в НРК[14] произошла кардинальная смена власти. Нас бы устроил тот же курс, но чтобы он был профранцузский, а не просоветский. Петров до конца понял суть этих намеков только через год, когда к власти в Браззавиле пришел Жоаким Йомби-Опанго. Он служил во французских войсках в Чаде, после учился во Франции в Сен-Сире, где готовили офицеров для армии и жандармерии и побывал в Советском Союзе в 1968 году в качестве военного атташе. Во Франции он, по-видимому, и был завербован SDECE[15]. По возвращении из Франции начал активно рваться к власти. Стал оппозиционером руководству страны, находясь сам во власти. Но его оттесняли, адекватно оценивая, кто за ним стоит. Те самые капиталисты, от которых НРК уже отошла. И хоть президент Нгуаби пользовался поддержкой начальника генштаба армии Йомби-Опанго, в том числе и в подавлении оппозиции М22 — Движение 22 февраля, через два года после событий с применением регулярных войск Нгуаби спохватился, а может, его просветили советники из Советского Союза, но он стал ужесточать курс и возвратился к революционным постулатам. В том числе вывел из ЦК людей, которые противились возвращению к истокам. Среди них был и Йомби-Опанго. После этого Нгуаби был, по сути, обречен. Ему угрожали, уговаривали уйти, его призывал быть осторожным даже президент Габона Бонго. И Нгуаби убили военные, бойцы спецназа под предводительством капитана Кикадиди, несколькими выстрелами в голову. Сына Нгуаби, офицера конголезской армии, тоже убили. Обвинили в организации убийства экс-президента Массамбу-Дебу. Его арестовали и расстреляли, затем еще сорок с лишним человек приговорили к смерти. Это напоминало избавление от свидетелей. А ведь подозревали еще и других из ближайшего окружения Нгуаби, в том числе и Сассу-Нгессо. А вот Йомби-Опанго никто не подозревал, и он стал президентом на ближайшие два года. Советский Союз заявлял, что это происки империализма. Однако, в целом, удалось сохранить социалистическую направленность в НРК. Через два года к власти пришел Сассу-Нгессо после очередного переворота. Что-то у французов явно не заладилось. Хотя в соседнем Заире французам удалось отбить попытки прорыва из Анголы мапловцев и сохранить там капиталистический строй. Созданный директором SDECE де Мараншем антикоммунистический так называемый клуб «Сафари», в состав которого входили представители разведок французов, марокканцев, египтян, саудовцев и иранцев, действовал очень активно особенно в Африке… Де Маранш интенсивно взаимодействовал с ЦРУ, не считая их, по-видимому, конкурентами на Африканском континенте. Слишком давно французы окучивали эти места со всеми их природными богатствами и ресурсами. Перед отъездом Петрова в Москву Кловис пытался оговорить с ним условия контакта в Москве. Однако Александр снова категорически отверг эту возможность. Согласился лишь на вероятную встречу на нейтральной территории, если его отправят в загранкомандировку. Когда он вернулся в Москву, ему уже никто не предлагал службу в ГРУ. Все как-то заглохло по непонятным для Петрова причинам, словно и намека не было на перспективы службы в военной разведке. Александра это не слишком удручало. Там, куда его распределили после получения лейтенантского звания, ему хватало и секретности, и возможности заграничных командировок. Уже в 1979 году Петрова направили в Болгарию с женой. …Именно то, пусть и недолгое, заключение в крошечном чулане в хижине на полпути из Кабинды в Браззавиль, как оказалось, и стало отправной точкой для зародившегося страха перед замкнутыми пространствами. Чувство паники иногда приходило ночами. А когда Александра арестовали в Союзе, он готов был признаться в чем угодно, делать все, что угодно, лишь бы не было высшей меры и побыстрее выйти на свободу. Но быстро не получилось. Более того, заключению в колонии строго режима предшествовали три года тюрьмы, когда страшный сон во всей полноте воплотился в жизнь. Однако, вырвавшись из Союза в США, Петров вдруг снова очутился в тюрьме. Что это? Судьба? Рок? Невезение? «Сколько людей воруют, предают, убивают, но остаются безнаказанными», — так думал Петров, когда метался по камере-одиночке. Безумие подкрадывалось к нему шуршанием в коридоре, там ходил охранник, но казалось, что он крадется нарочно, чтобы Александр не мог спать. Но спать ему и так не дали этой ночью. За ним пришли и повели в допросную. Там его ждали незнакомые люди в костюмах. Трое. Похожие друг на друга, как бывают похожи только сотрудники спецслужб. — Что вам от меня надо? Я знаю ваши законы! Вы не имеете права допрашивать меня по ночам! — Петров пошел сразу в атаку. Но тут он увидел в углу на столике ноутбук с присоединенными к нему проводками, свисавшими с края столешницы. Александр знал, что это полиграф. По приезду в Штаты его многократно допрашивали на полиграфе. — Нам хотелось поговорить с вами, Алекс, накопились вопросы. — У меня тоже есть к вам вопросы, — обозленно сказал Петров. — Почему я тут сижу? Если вам от меня что-то нужно, то разговаривать будем только после освобождения. — Не стоит вам торговаться. У нас есть информация, что вы были нечестны с нами, — говорил один из трех. Другой распутывал проводки, третий стоял у стены, обнимая себя за плечи так, что рукава пиджака обтянули крепкие бицепсы. — Если эта информация подтвердится, ваше положение сильно ухудшится. Вам лучше не препятствовать расследованию и согласиться на допрос с помощью полиграфа. — Я против. Не вижу за собой никакой вины, наоборот, я на вас потратил почти десять лет своей жизни, рисковал. И где я теперь? — он развел руками. — Что вы хотите мне приписать? — Вы ведь не сразу прибыли в Штаты… Ехали через Франкфурт-на-Майне. И на какое-то время выпали из поля нашего зрения. — По-моему, у меня ни тогда, ни сейчас нет никаких обязательств перед вами. Я вырвался из Советского Союза, отсидел, я хотел видеть мир, путешествовать, у меня были деньги на счету, я мог себе позволить. — И все-таки мы хотели бы знать, где вы были конкретно, с кем встречались? — он указал Петрову на стул около полиграфа. — Не собираюсь перед вами отчитываться! Я плохо себя чувствую. Мне нужен врач, — Александр по-настоящему побледнел. Через минуту он и вовсе закатил глаза и начал оседать на пол. Его едва успели подхватить. Он то ли ловко изображал, то ли и в самом деле у него начался эпилептический припадок. — Симулирует? — спросил старший, который пытался провести допрос. — Стив, вызови врача этому припадочному. — У него не первый такой приступ, — пожал плечами Стив. — Я видел записи в его медицинской карте. Местный док предполагает, что у него есть какое-то психическое отклонение. Вербовали бог знает кого! Теперь разгребаем. А почему агент только сейчас рассказал эту историю про Петрова? Почему молчал до сих пор? — Этот агент перебрался сейчас в Штаты. С ним стали работать плотно, дабы выжать все, что он утаил или о чем забыл ненароком. Так вот он припомнил, как попал в одну компанию с новоприбывшими из СССР эмигрантами во Франкфурте-на-Майне, и Петров, напившись, расслабившись, болтал, что с какой из разведок мира он только ни работал… — Пьяная болтовня, — с сомнением предположил Стив. — Угу, если учесть, что Петров исчезал из-под нашего наблюдения. Точнее, отрывался от слежки. Намеренно. Тогда он объяснил это тем, что опасался русских и принял нашу наружку за агентов КГБ. И тогда мы поверили. До тех пор пока не приехал агент из Франкфурта-на-Майне. Ведь кроме той пьяной болтовни было и еще кое-что… Мы сопоставили, кто в то время находился во Франкфурте-на-Майне из установленных нами разведчиков англичан, итальянцев и французов, когда они уходили из-под наблюдения. Тогда, в начале девяностых, наши возможности там были почти неограниченны. Ты же понимаешь. И обнаружили, что одновременно выпадали из нашего поля зрения Петров и разведчик из MI6. Глава третья Ермилов узнал о себе много нового, когда пришел на работу на следующий день. Выяснилось, что он автор занимательной статьи о старшем лейтенанте-предателе Петрове, работает в газете «Красная звезда», долго служил в одной из дивизионок, но его решили повысить за бойкое перо. А кроме того, он еще и неплохой фотокор. На столе лежало новенькое удостоверение газеты с его фотографией. Правда, звали его по-другому — Сергей Гаврилов. Олег не знал, кто написал эту статью. Но вся эта ситуация его позабавила. — Может, из меня реально было таким образом сделать и Льва Толстого? Что, если я творил в ранние годы под этим псевдонимом? Потом побрился и… — Омолодился, — понимающе подхватил Григорьев. Он смотрел за реакцией напарника на прочтение статьи. — Я отыскал для тебя одного человечка, не без помощи Плотникова, по его рекомендации. Этот человек действующий офицер, причем на солидной должности. Его, что называется, на кривой козе не объедешь. Вот номер телефона, договаривайся. А вечером у тебя светское мероприятие в Доме приемов МИДа. Туда же пригласили Морана, благо он уже бывал там и не пришлось искать особый повод. Олег повертел в руках бумажку с телефоном Михаила Антоновича Полторанина, размышляя, чем полковник ГРУ может ему помочь в отношении Петрова. Григорьев словно прочел сомнения на лице Ермилова. — Полторанин находился в НРК, в Конго, в 1976 году. Тебе это о чем-нибудь говорит?