Как-то после обеда ко мне в комнату пришел Дилан и спросил, можем ли мы поговорить. Он принес остатки своего запаса марихуаны, и мы, устроившись у окна, разделили косяк. Я немного отвлекся от зубной боли, да и витавшее в воздухе напряжение ослабло. – Вот ты работаешь тут давно. Как, по-твоему, Томи права? Это место проклято? – поинтересовался я. Казалось, его позабавил мой вопрос, но в ответ он, к удивлению, всего лишь пожал плечами: – Даже не знаю. Может, и так. Я не верю в проклятия, но верю в… знаешь, что происходит, то и происходит. Наверное, в этом отеле слишком много всего произошло. Столько, сколько может выдержать одно здание. – Карма? – Пожалуй. Если и говорить о проклятии, тогда уж прокляты люди, которые остались в отеле. Именно здесь мы начали свои попытки измениться к лучшему. Я запомнил каждую частичку своей комнаты. Перечитал каждую нацарапанную мною записку «Держи себя в руках!», написанную себе как напоминание. Их наверняка было не меньше двух дюжин. В голове бродили мысли о том, как перееду в город, где у меня будет дом или квартира, и смогу пользоваться своим ноутбуком, слушать музыку, отвечать на сообщения, возможно, даже смотреть фильмы. Поразительно, насколько мир становится шире, когда есть доступ в Интернет со всеми его знаниями. – Слушай, раз уж мы заговорили о перемене к лучшему… Извини, думал, ты замешан в смерти той девочки, – признался я после особенно долгой затяжки, делая первый шаг навстречу. – Поверить не могу, считал тебя способным на… такое. – Нет, я не способен. А ты прости, что принял тебя за психа. Не тот ты парень. Я просто пытался защитить частную жизнь Софии. Она была сильно напугана. – Он забрал у меня косяк, затянулся и скрестил руки на груди. – А записи с камер я уничтожил только потому, что подумал – вдруг они попадут в руки полиции и ее арестуют? Или ты посмотришь и все неправильно поймешь. Глупо, конечно, было беспокоиться о полиции, но тогда я все еще думал, что в конце концов они все-таки придут. – Ясно. И мне не следовало заходить в твою комнату. – А мне – позволять Софии входить в твою. – Он нахмурился. – Мы маленькая группа и должны доверять друг другу. Мне следовало подавать пример, а не наставлять на тебя ружье. – Больше мы не будем маленькой группой. В городе много людей. – Мы все равно останемся маленькой группой. Мы не всегда однозначно понимали друг друга. Но мне нравится думать, что он прав в своем оптимистичном прогнозе и мы будем держаться вместе. – Роб сказал, ты получил сообщение от жены и с детьми все в порядке. Я рад за тебя, приятель. – Спасибо. Он протянул руку и крепко сжал мою: – Ты прям заставил меня задуматься. Так невероятно, что твоей семье удалось спастись. Ты же говорил, они были в большом городе. Может, и моя дочка еще жива. – Ты отправлял ей сообщения? – Да, пару раз, когда мы выезжали из отеля. Ответа пока не получил, но и твоим потребовалось время, чтобы связаться с тобой! Никто не знает, где Интернет работает, где нет. Может, и она жива. – Он покачал головой. – Знаешь, мне не дает покоя мысль попробовать добраться до Мюнхена. Хотя есть и другая – остаться и никогда не искать ее. От второй мне безумно плохо. Мне стало легче, когда Дилан высказал те же опасения, что и у меня, и я улыбнулся: – Тоже думаю об этом. Даже не представляю, как теперь попасть в Штаты. Да я сто раз помру, наверное, пытаясь добраться туда, но… Не знаю. – Тебе важно, чтоб они знали, что ты пытался? – спросил он. – Да. Именно. По большому счету, от меня мало толку, но не хотелось бы, чтобы дети думали, будто я отступился от них и смирился с тем, что мы больше никогда не увидимся. – А что бы ты сделал на моем месте? – спросил он, встретившись со мной взглядом. – Ты бы поехал? – Да я не знаю, поеду ли на своем. – Ну, а если бы ты все-таки был на моем месте? Сильная судорога пронзила мою челюсть от уха до основания шеи, и я понял, что снова скрипел зубами. – Ты в порядке? – встревоженно спросил Дилан. – Да, все нормально. Зуб болит. – Я обвел пальцем место, где находился больной зуб, и оно показалось мне одновременно и нежным, и злым. – На твоем месте я бы не стал дергаться, пока не получишь сообщение. – Правда не стал? – Если бы не сообщение от Нади, я бы не стал заморачиваться с возвращением в Штаты. Зачем? Здесь тоже можно жить. Город дает большие возможности – начать все сначала, быть нормальными. А что там, в Штатах, я не знаю. И не уверен, что хочу знать. – Джон, мне будет жаль, если ты уедешь. Нам всем будет жаль. – Самому не хочется ехать, – сказал я, не веря своим ушам, что говорю такое всерьез. До последнего я надеялся услышать от него аргумент, почему никак нельзя остаться. Мне хотелось, чтоб меня заставили остаться. – Но чувствую, должен. Нужно разыскать свою семью. – Может, побудешь еще немного? Неделю или две. Подумай над этим. Напиши жене. Вдруг она предпочтет знать, что ты жив здесь, а не умер, пытаясь добраться до них. – Вот же хрень! – ответил я, и мне захотелось обнять его. – Ты прав. Он улыбнулся: – И даю тебе честное слово, что говорю так не только потому, что эгоист. Я правда хочу, чтоб ты остался. На улице начался дождь. Он не столько падал, сколько висел в воздухе едва заметным, бесцветным туманом. – Знаешь, один из охранников в городе сказал, дождь радиоактивный. Дождевую воду нельзя пить. Дилан вытряхнул остатки косяка прямо на тумбочку: – Какое-то время назад я тоже думал об этом, когда мы… все еще срезали верх у цистерн. Но не хотел признать, что наша затея бесполезна и я не продумал ее хорошенько до того, как мы приступили. Дождь радиоактивный. Ну, а как может быть иначе! Вот как тут с тобой не загрустишь. – Никак, – сказал я и заметил, как две слезинки медленно скатились по его щекам. День семьдесят второй Да здравствует Сен-Сион! МИР. Город оказался не таким, каким я его помнил. В нем воплотилось мифическое понятие «сообщество», которое раньше я не видел реализованным ни в одной части общества, которое мы строили. Люди на улице приветливо общаются друг с другом. И не важно, были они знакомы раньше или нет. Главное, теперь мы уверены, что у нас всех есть что-то общее. В первый день мы устраивались на новом месте. В городе много пустующего жилья, оставленного изгнанниками, а также теми, кто просто уехал в поисках… самолета, лодки, чего-то более безопасного… Кто знает. Поразительно, но в процентном отношении самая большая массовая миграция людей должна была произойти за последние несколько месяцев. Нас спросили, согласны ли мы жить в квартирах или домах не по одному, и если да, то с кем. – Разумеется, можно жить и по одному, – заметил чиновник по вопросам жилья, – если есть свободное жилье. Я сказал, что не против, и принялся писать список, с кем согласен жить под одной крышей. Первым я записал Роба, потом Натана. После открытия о его отце нам больше не представилось возможности поговорить. Хотел написать Аррана, но передумал из-за его призрака. Также я не решился указать и Дилана, поскольку, по логике вещей, он скорее выберет жить с Таней, а если и не выберет, то влезать между ними тоже не стоило. После длительного размышления насчет Томи в конце концов я записал и ее имя, чувствуя себя виноватым за это промедление. Заполнив анкету, я пошел в ратушу и у входа в здание столкнулся с Томи. В зале ожидания собралось уже много народу, желающего поскорее уладить формальности. – Меня написал? – поинтересовалась она, прислонившись к стене. – Конечно, – ответил я, глядя на здание через дорогу. Теперь в нем находился продуктовый магазин, и снаружи его охраняли шесть вооруженных мужчин. Больше, чем ратушу. – А ты меня написала? – Нет. Без обид. Мне нравится жить одной. И я почувствовал себя глупо, поскольку надеялся, что ей не наплевать, с кем я хочу жить. Томи смотрела на оранжевое облако, которое без моря деревьев казалось намного ниже и более угрожающим. – С тобой уже провели беседу? – Насчет чего? – Не быть американцем – нарушителем их правил. – Нет. Мне несколько раз напомнили о запрете на хранение оружия, и все. Может, я не тяну на американца-нарушителя. Томи рассмеялась. Оправившись от болезни, она сильно похудела и стала бледнее. У нее появилась привычка заплетать волосы в длинную косу, что ей очень идет. Когда я спросил ее о косе, она ответила, что не хочет, чтобы волосы спутывались, а еще распущенные волосы не способствуют успешной стрельбе в случае чрезвычайной ситуации. Мой зуб опять жутко болел. Некоторое время назад я осмелился поверить, что с ним все обошлось, но за последние пару дней боль заметно усилилась. Наверное, стресс приглушил зубную боль. Человеческое тело такое странное. Немного расслабишься, и тут же привяжется какой-нибудь физический недуг. Чем дольше мы стояли у ратуши, тем неотвязнее становилось ощущение, что Томи хочет что-то сказать. Я ждал. – Уезжаешь? – наконец спросила она, теребя косу. – Дилан сказал, ты получил сообщение от жены.