– Кто это? – Венин друг. – Они вместе учились? – Нет, Вася младше Вениамина на два года. Он жил с родителями в нашем дворе. Но родителям не было до сына никакого дела! К тому же его часто обижали другие мальчишки. А Веня с детства был поборником справедливости. Он взял Васю под свое крыло и, вообще, часто приводил его к нам домой, Вася обедал и ужинал с нами, время от времени оставался ночевать. А потом Вася вырос и превратился в такого бугая, что теперь, если бы возникла такая необходимость, он сам бы мог защитить кого угодно. – Как же он оказался в Липовке? – Пришел из армии, узнал, что троюродная бабка отца оставила им свой дом. Отказался от своей доли в родительской квартире, получив взамен развалюху в деревне, но с большим участком и укатил жить в Липовку. Там занялся хозяйством. Держит гусей, уток и пчел. Отстроил себе новый дом. И Веня в любое время года уезжал в деревню Липовку к другу, там и писал он большую часть своих картин. Брат был очень счастлив в Липовке, – проговорила Беседина, – кто же мог подумать, что именно там и оборвется его жизнь. – Сестра художника отвернулась. Андриана догадалась, что женщина не хочет, чтобы чужие люди видели ее слезы. Так и есть. Галина Андреева достала из сумки платочек, вытерла лицо и только потом повернулась. – А как относилась жена Васи к тому, что в их доме постоянно живет друг мужа? – решилась спросить Андриана. – У Васи нет жены, – тихо и грустно рассмеялась Галина Андреевна, – он закоренелый холостяк, или, как он сам о себе говорит, – замшелый. – А где именно в Липовке находится его дом? – На улице Озерной, восемнадцать. А зачем вам? – Да так, – неопределенно отозвалась Андриана и спросила: – Вы не помните, как была фамилия той девушки? – Какой девушки? Руфины? – Да. – Почему же, отлично помню: Руфина Станиславовна Никитовская, – произнесла Беседина и сердито поджала губы. Было видно, что она не простила неведомой Руфине ее коварства в отношении Вениамина. – А вам не казалось, что брат продолжал ее любить? – осторожно спросила Андриана. – Нет, не казалось, – отрезала Беседина и пояснила: – Когда Веня кого-то любил, он всегда переносил любимый образ на полотно. И раз он перестал писать Руфину, значит, выбросил ее из своего сердца. – Но у него появилась другая возлюбленная? – С чего вы взяли? – удивилась Галина Андреевна. – Но как же! Вы же сами сказали, что ваш брат писал тех, кого любил. А я увидела на множестве его картин неизвестную женщину! Только непонятно, почему ваш брат всегда изображал ее спиной к зрителю? – Потому что никакой такой женщины у Вениамина не было! – воскликнула Галина Андреевна. – То есть?! – удивленно спросила Андриана. – А как же незнакомка на его картинах? – Вы сами заметили, – проговорила Беседина, – что ни на одной из картин не видно лица женщины. Почему? – Почему? – повторила, как эхо, Андриана. – Потому что у нее не было лица! – Как так?! – А так! Душа Вениамина требовала, чтобы он писал женщину! Но так как женщины не было, он писал только фигуру, не показывая лица. Так что эта так называемая незнакомка всего лишь олицетворение некой женской сущности. Одним словом, символ! И не более того. – Наверное, вы правы, – проговорила Андриана вслух, а про себя подумала: «А может, и нет». Поблагодарив Беседину за уделенное ей время и откровенный разговор, Андриана стала прощаться. – Давайте я отвезу вас домой, – предложила Галина Андреевна, – ведь вы без машины. – Спасибо вам большое! Но мне нужно заехать еще в одно место, так что я доберусь на автобусе. – Как хотите, – пожала плечами Беседина и попросила: – Дайте мне на всякий случай номер своего телефона. Вдруг я что-то вспомню и мне потребуется с вами созвониться. – Конечно. – Андриана протянула ей свою визитку. Честно говоря, она сама собиралась попросить у сестры художника Стеклова номер телефона, но Беседина ее опередила. Женщины тепло распрощались на верхней набережной. Беседина поехала домой, где ее ждали муж и сын. Андриана, дойдя до остановки, села на подошедший автобус и тоже поехала домой, где ее терпеливо дожидались Фрейя, Маруся, пальма Пульхерия Артамоновна, фикус Иван Иванович и портреты Петра Великого и Николая Коперника. Макар Пантелеймонович, стационарный телефонный аппарат, тоже ждал Андриану Карлсоновну, хоть и опасался ее стремительно взлетающих при переобувании ног. Возникает вопрос, почему же Андриана Карлсоновна сказала Галине Андреевне, что едет она не домой? Ответить на него даже самой себе Андриане было трудно. Знала она только одно, что ехать домой ей нужно на автобусе. Это можно считать как необъяснимой прихотью, так и внутренней потребностью. Глава 12 Фрейя и Маруся, как всегда, встретили ее около двери. Но на этот раз в их мяуканье не было ни гнева, ни укора, значит, они еще не проголодались, просто соскучились. Выпив чашку чая, Андриана взяла две морковки и три картофелины, почистила их и поставила варить. Свеклу она хорошо вымыла и положила вариться в другую кастрюлю. Ей захотелось винегрета, и она вспомнила, что в холодильнике у нее есть баночка квашеной капусты. Винегрет Андриана Карлсоновна любила есть вприкуску с селедкой, поэтому почистила одну рыбку пряного посола. Артур не одобрял ее пристрастия к соленой рыбе, особенно на ночь. Он даже в шутку говорил ей, что, ложась спать, ей нужно поставить на стол рядом с кроватью ведерный самовар, а под кровать такого же объема ночную вазу, чтобы не отрывать у сна много времени, тратя его на пробежки до туалета и обратно. Думая об Артуре-младшем, Андриана Карлсоновна испытывала двоякое чувство. С одной стороны, ей хотелось тюкнуть нахала по лбу. А с другой, он и на самом деле, выполняя просьбу деда, заботился о ней, облегчал ее жизнь и даже делал ее не только комфортнее, но и интересней, насыщенней. Артур в этот вечер так и не пришел, да она и не ждала его, помня о срочном проекте, о котором он ей сообщил накануне. Андриане непреодолимо захотелось с кем-нибудь поделиться накопившимися за день впечатлениями, предположениями и умозаключениями. Поэтому она отправилась в зал и пожелала доброго вечера Петру Алексеевичу, хотя уже была почти ночь. И села за столик между Пульхерией Артамоновной и Иваном Ивановичем. Пальма сразу навострила уши, а фикус дал понять, что он весь внимание. – Вот, мои дорогие, – начала Андриана Карлсоновна, – была я сегодня на выставке замечательного и необычного художника Вениамина Стеклова. И что бы вы думали? Казалось, что пальма и фикус замерли в ожидании. – Его застрелили из обреза охотничьего ружья! Точно так же, как учителя Бакулева. Пальма отпрянула, а фикус закачал верхушкой. Струя прохладного ветра дотянулась и до Андрианы Карлсоновны, она поежилась и поднялась со стула, чтобы прикрыть дверь на лоджию. Ее взгляд упал на ночное небо, и она увидела огромную яркую луну, которая будто висела на невидимой нитке и тоже раскачивалась, словно и до нее дотянулся ночной ветер сентября, забавляющийся ночным светилом, точно блестящим игрушечным шаром. Андриана вгляделась пристальнее и догадалась, что луна неподвижна, а качаются ветви деревьев. «Не зря древние говорили, что весь мир иллюзия», – подумала она и вернулась к своим зеленым слушателям, которые уже заждались ее. Она не обманула их ожиданий и рассказала и про юную Музу, которую, по словам сестры художника, звали Руфина. Имя, кстати, очень редкое и не менее загадочное, чем картины художника. Поведала Андриана Пульхерии Артамоновне и Ивану Ивановичу и о картинах из цикла «Мадонна», признавшись, что они ей пришлись по душе. Но особое внимание она уделили полотнам художника с таинственной незнакомкой, всегда обращенной к зрителю спиной. – Кто бы это мог быть? – спросила она. Пальма зашелестела жесткими ажурными листьями, словно прошептала с сожалением, что понятия не имеет, кто бы это мог быть. Скромный фикус, молча, развел зеленые ладони. Вот и у меня нет ни одной догадки, – призналась Андриана, – хотя Галина Андреевна, сестра художника, считает, что этой женщины не существует в природе и Вениамин Стеклов изображал ее как символическую фигуру. Но я с ней не согласна. Вы спрашиваете, почему? Объяснить вам этого не могу. Чувствую, и все тут! – подвела итог Андриана Карлсоновна. – Ладно, дорогие мои, спасибо, что выслушали. Пора ложиться спать. В свою спальню она пробралась на цыпочках, боясь потревожить чуткий сон Коперника, словно тот был живым человеком. Ей даже иногда казалось, что до ее обоняния доносится аромат ландыша в его руках. Ведь когда душа с душою говорит, такое эфемерное понятие, как время, не имеет особого значения. И кто на самом деле знает, что такое время? Может быть, оно течет по замкнутому кругу или по спирали? И тогда вполне возможно, что на одном из его витков Коперник любуется звездами, пытается проникнуть в их тайны или спасает людей от болезней, которые с тех пор, как любопытная Пандора открыла запретный ящик, видоизменяясь, докучают людям, набрасываясь на них из всевозможных темных углов, как неугомонные разбойники. Едва коснувшись головой подушки, Андриана Карлсоновна заснула. Фрейя и Маруся остались спать на диване в зале под портретом Петра I. Время перевалило далеко за полночь. Андриана заворочалась во сне. Ей снилось что-то непонятное, вроде бы не страшное, но тревожное. Сначала она увидела мужчину и узнала в нем художника Вениамина Стеклова. Он держал за руку женщину, и они смотрели друг на друга, а потом засмеялись, взялись за руки и куда-то побежали. Андриана незримо последовала за ними и вскоре увидела речку, заросшую местами вдоль берега тростником. В воде отражались луна и множество звезд. Влюбленная пара остановилась на песчаном пятачке и стала сбрасывать одежду. То, что они влюблены друг в друга, Андриана поняла сразу – такими глазами они смотрели друг на друга. Влюбленные прыгнули в воду и, смеясь, наперегонки поплыли на середину реки. Когда они вышли на берег, на светящееся от счастья лицо женщины обильно лился лунный свет. Андриана запомнила это лицо на всю жизнь. И только Андриана Карлсоновна подумала о том, что дальше ей смотреть неинтересно, как картинка изменилась, точно кто-то неведомый, но всесильный встряхнул калейдоскоп земного бытия или перенес подсознание Андрианы в другое место… Она там, в своем сне, огляделась вокруг – нет, место, кажется, то же самое, только ночь другая. А вот и художник Стеклов, но на этот раз он один. Вениамин был задумчив и сосредоточен одновременно. Андриана уже догадалась, что он пишет лунную ночь. В небе на самом деле сияла необыкновенная луна, огромная, яркая, окутанная небольшими прозрачными облачками, наплывающими на нее время от времени, как кружева ажурного веера капризной красавицы. И тишина стояла вокруг удивительная! Андриана старательно сдерживала дыхание, чтобы художник не заметил ее присутствия и не догадался о том, что она внимательно наблюдает за ним. И вдруг небо расколола молния! Оглушительный раскат грома, казалось, прогремел у нее под самым ухом. Андриана вздрогнула и проснулась. Она не сразу почувствовала, что все ее тело сотрясает мелкая дрожь. А когда почувствовала, то подумала, с чего бы это? Разве я никогда грозы не видела и не слышала? И только тут она поняла, что то был не гром, а выстрел! Выходит, она была свидетельницей убийства! Нет, это, конечно, громко сказано. Просто ей приснилась ночь, в которую был застрелен Вениамин Стеклов. Возможно, даже тот самый роковой миг. Если, конечно, с ней не сыграло шутку ее собственное разыгравшееся воображение. Андриана опустила ноги с постели, нашарила босыми ногами уютно дремавшие рядом с ее кроватью тапочки. Проснувшиеся Бося и Бобося привычно и мягко обняли ее ноги. Андриана прошлепала на кухню, налила себе из графина полный стакан воды и выпила ее. Потом вернулась в спальню и заснула, едва коснувшись головой подушки. Больше ей ничего не снилось. Утром она проснулась отдохнувшей и бодрой и, едва открыв глаза, приняла решение: надо поехать в Липовку. Открыв справочник, она узнала, как можно добраться до этой деревни. Оказывается, туда ходила электричка, правда, от станции нужно полтора километра идти пешком по проселочной дороге или полкилометра через лес. Ходил до деревни и автобус, правда, с интервалами в четыре часа. Андриана подумала: «Если в Липовку ходит автобус, то почему бы ей не отправиться туда на мотоцикле?» Эта идея ей понравилась, она даже запела от радости: «Тореадор, смелее в бой!» Но следующая мысль, пришедшая ей голову, настоятельно советовала не пугать обывателей. Неизвестно, что могут подумать тамошние жители, увидев примчавшуюся на мотоцикле леди преклонного возраста, может, они решат, что Баба-яга на метле предпочтительнее, во всяком случае, привычнее. Поэтому Андриана решила поехать на электричке, а до деревни со станции пройти прямиком через лес. Заодно и свежим воздухом подышит. Традиционно пожелав доброго утра Николя и Петру Алексеевичу, Андриана наполнила едой миски кошек, напоила Пульхерию Артамоновну и Ивана Ивановича из большого кувшина специально отстоянной водой, полила все остальные имеющиеся у нее в доме цветы. Приготовила себе омлет на пару, съела его и два бутерброда с сыром и ветчиной из индейки, запила все крепким чаем, быстро собралась и, перекинув сумку через плечо, вышла из дома. Направляясь в сторону метро, которое доставит ее на вокзал, она бросила грустный взгляд в сторону гаража соседа, где остался стоять, как добрый конь в конюшне, ее надежный и верный мотоцикл. Электрички ходили гораздо чаще и быстрее автобусов, поэтому уже спустя два часа Андриана бодро шагала по лесной тропинке, засыпанной разноцветной листвой. Пронзительно-голубое небо высоко над головой Андрианы просвечивало сквозь полуоблетевшие ветви деревьев. Ей почему-то всегда казалось, что такая яркая бирюза была бы более к лицу весне, но именно в начале осени небо становилось таким прекрасным и влекущим. Вдруг Андриана заметила поползня, спускающего вниз головой по стволу, и замерла на месте, боясь спугнуть птицу. Но поползень и не думал пугаться, он тоже заметил женщину и с любопытством на нее покосился. – Какой ты хорошенький, – тихо сказала Андриана. Но птица уже через мгновение потеряла к ней всякий интерес и занялась делом, готовя запасы на зиму. Поползень прятал под кору, в расщелины и прочие места зерна, семечки, ягоды и прочую пищу, которая будет необходима ему зимой. Кроме поползня то там, то тут мелькали желтыми солнышками посвистывающие синички. Андриана тем временем увидела, что лесная дорога расширилась и вывела ее на край деревни. «Кажется, это называется околицей», – подумала она. Два крайних дома были более чем скромными и напоминали скорее избушки или хижины. Она не спеша прошла мимо них. Дальше стали попадаться вперемешку обычные деревенские дома, добротные пятистенники и даже небольшие особнячки. Как уже догадалась Андриана, если здесь и водились богачи, то в небольшом количестве. Улица, на которой, по словам сестры Стеклова, жил друг художника Вася, находилась почти на самом краю деревни, только с другого конца. Не так далеко виднелся лес. Андриана Карлсоновна не спросила у сестры Стеклова фамилию его друга, опасаясь, что Бесединой надоест отвечать на ее вопросы и она высадит ее из машины раньше, чем сыщице удастся выяснить все необходимое. Узнать фамилию хозяина дома номер восемнадцать по Озерной улице ей и так не составит особого труда. Так и случилось. Она заметила маленького мужичонку, шагавшего со стороны леса с лопатой наперевес. Мужичонка был так сосредоточен на своих мыслях, что Андриану даже не заметил. Его губы шевелились в такт шагам, он то ли что-то подсчитывал вслух, то ли повторял, чтобы не забыть, пока не дойдет до дома. Андриане бы проявить сознательность и не мешать человеку, но у нее были свои заботы, которые казались ей важнее, поэтому она шагнула навстречу мужчине и выпалила: – Здравствуйте, господин хороший! Мужичонка встал как вкопанный и изумленно уставился на Андриану. Его карие, почти круглые глаза при этом сделались обиженными, как у мопса, которого лишили обещанного печенья, сославшись на то, что собакам есть его вредно. – Меня зовут Андриана Карлсоновна, – представилась женщина, не обращая внимания на то, что мужчина молчит. – Скажите, пожалуйста, Вася здесь живет? – Она указала в сторону восемнадцатого дома. – Какой Вася? – подал наконец голос мужчина. «Нашел, о чем спросить, – подумала Андриана, – если бы я знала какой, то у тебя бы не спрашивала» – чтобы вывернуться из неудобного положения, она просто повторила: – Ну, Василий!