— Ни в какую больницу я не поеду! — категорично заявил Марк. — Значит, так, все участники акции в защиту животных задержаны, сейчас я везу их в отделение снимать показания. Вы способны поехать со мной как пострадавший, рассказать, как на вас напали, и написать заявление? — Мы обязательно поедем, нас чуть не убили! — истерично воскликнула Вика. — Положено же разобраться? — как-то неопределенно сказал Марко, который, честно говоря, ехать никуда не хотел. Он окинул взглядом окрестности и увидел брошенные транспаранты и людей, которых усаживали в милицейские машины. За руль своего «Порше» Марко сесть не рискнул, и его с Викой отвезли на милицейской машине. Земчук Григорий Степанович нашел, что это происшествие у ресторана в центре Москвы с несанкционированным митингом может лишить его премии и стоить неприятного разговора с начальством. Настроения ему это не прибавило, и он хмуро смотрел на расположившихся у него в кабинете Викторию и Марко. Это был мужчина среднего возраста с добродушным лицом, отчего ему все время приходилось хмуриться, чтобы его боялись правонарушители. — Сейчас проведем очную ставку. По словам свидетелей, на вас напали две женщины. Володя, заводи! Молодой лейтенант выполнил просьбу начальника, и в кабинет ввели двух напуганных и скованных друг с другом наручниками женщин. Одна из них была невысокая, с рыжими волосами, в зеленом сарафане и белых кроссовках. Другую Марко очень хорошо запомнил, она метала в него яйцами. Высокая, худая, с растрепанным хвостом светло-пепельных волос и упрямо сжатыми губами, Камилла, а это была именно она, посмотрела на присутствующих в тесном кабинете людей и встретилась глазами с пронзительным взглядом черных глаз. Мила не могла не отметить мужчину, раскованно сидящего на стуле с гордо поднятой головой, с самым красивым лицом, что она встречала в жизни, и густыми темными волосами. На правом виске его красовалась медицинская повязка, а щека и ворот белоснежной водолазки были измазаны засохшей кровью. Ботинки его сверкали чистотой, а вот дорогая одежда была вся в грязи и разбитых яйцах. Камилла закрыла глаза, не желая это видеть. — Да, это они. Я отчетливо запомнила этих стерв! — закричала Виктория. — Что этим отродьям было надо от нас? Ограбить? — Это мы сейчас и выясним, — проговорил следователь, делая предупреждение спутнице Марка: — Не выражайтесь в моем кабинете и не оскорбляйте, еще не было суда, и они пока не преступницы. — Как бы не так! Они чуть не проломили мне голову! Марк спас меня! — Ваши имена, отчества и фамилии, год рождения и род занятий, — перевел взгляд на женщин Григорий Степанович, не замечая, что пиджак у него застегнут косо, не на ту пуговицу. — Надежда Петровна Ситцева. Тысяча девятьсот… нет, нельзя у женщин такие вещи спрашивать в присутствии незнакомых мужчин! — воскликнула Надежда. — Вы еще будете кривляться, гражданка Ситцева? — рявкнул следователь. — Это с вашими-то двумя привлечениями к административной ответственности за участие в несанкционированных митингах? Сейчас дело пахнет, вернее, тянет на уголовное. Так что я бы на вашем месте не юлил и не выпендривался, а четко отвечал на вопросы. Надежда вздернула нос. — Тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Зачем спрашиваете, раз у вас все есть в компьютере? Издеваетесь? — Как же вы дошли до жизни такой, гражданка Ситцева? Нападение на гражданина другой страны, нанесение ему побоев, несанкционированный митинг… унижение человеческого достоинства… — перечислял Григорий Степанович. — А это еще что? — А закидывание людей тухлыми яйцами, думаете, не унижение? — Они не были тухлыми, — вдруг подала голос Камилла и сама не узнала своего голоса. Лучше бы она этого не говорила, следователь удивленно перевел на нее взгляд. — Что вы сказали? Это еще что за актриса комедийного жанра? — Это моя подруга, — фыркнула Надя. — Поподробнее расскажите о себе, гражданочка. — Камилла Константиновна Краснова. Тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Проживаю в Москве по адресу… да у вас записано. Работаю врачом-ветеринаром, — отчеканила Камилла. — Ого! Прямо говорите как по писаному. Привлекались? — Куда? — не поняла она. — Под следствие. — Никак нет, — ответила она, опуская голову и почти физически мучаясь от прожигающего взгляда потерпевшего мужчины. — Почему вы обе пьяные? Это усугубляет дело… — почесал затылок Григорий Степанович, у которого прическа давно требовала визита к парикмахеру. — У нас на то были личные причины, — неохотно ответила Мила. — Сейчас нет ничего личного, я должен полностью знать мотивы преступления. — Мы выпили вина еще дома у Милки, — пояснила Надежда, — ее бросил, вернее, она решила порвать со своим любовником. А это душевные страдания и боль, поэтому и выпили. Да, а что вы хотите? Я, Мила, ее мама и жена Милкиного любовника, — понесла Надежда. Камилла толкнула ее локтем, а брови следователя поползли кверху. — Интересная компания… просто вертеп какой-то. Значит, в притоне распивались спиртные напитки, и после этого вас потянуло на подвиги? — Да что с ними разговаривать?! Преступницы! — завизжала Вика. — Успокойся, — подал голос Марко, и Камилла впервые услышала его мягкий баритон с легким акцентом. По телу пробежала неприятная дрожь. — Нет, после этого мы поехали к одной моей подруге и выпили там еще. — Тоже с горя? — А как же! — щеки у Нади раскраснелись. — Моя подруга — золотая женщина, и ей очень не везет в личной жизни. — Надя, прекрати… — зашипела Камилла, сгорая от стыда. Она еще до конца не осознала всю серьезность положения и чувствовала себя, словно провинившаяся школьница перед директором школы. — Вот мы и поехали в брачное агентство, чтобы отдать Камиллу замуж за иностранца. — Что?! — воскликнула Вика. — Да тюрьма по ней плачет, а не иностранец. Кому она нужна?! Мила покраснела и вспотела. Она хотела поднять руку, чтобы отереть лоб, но рука, скованная с рукой Нади, не поднялась. Мила почувствовала дурноту: сказывались нервное напряжение и выпитое вино с «Мартини». — Наша Мила лучше всех! Она выйдет замуж за итальянца! — заступилась за подругу Надежда. — Почему именно за итальянца? — удивился следователь. — А ей они нравятся! — Далеко ходить не надо, вот перед вами гражданин Италии Марко Тозини, — хохотнул следователь. — Шучу я. Что же вы набросились на итальянца-то, раз они вам нравятся. — А на нем не было написано, что он итальянец, — хмуро буркнула Надежда, исподлобья разглядывая Марко, пихая Милу в бок и шепча: — Красавец-то какой… Во мы добычу-то отметили… — Хорошо вы его отметили, транспарантом по голове, — согласился Григорий Степанович, услышав последние слова. — Мы не хотели, — едва разлепила бледные губы Мила. — Ага, это вышло случайно! — кивнул следователь. — Странный у вас подход к отлову потенциальных женихов. Вам еще повезло, что господин Тозини ходит без охраны в нашей стране. А то бы вас стерли в порошок. — После брачного агентства мне позвонила еще одна моя подруга, — продолжила Надежда, — и сказала, что они организуют небольшой пикет у дорогого ресторана. — И вы, конечно же, помчались?! Это с вашими-то уже двумя приводами в милицию и штрафами?! — возмутился Григорий Степанович, хмуро смотря на задержанных своими темными глазами. — Была затронута очень печальная тема, мимо которой я не могла пройти, — вздохнула Надежда и вдруг заплакала. — Я вообще об этом спокойно говорить не могу. Я бы из меню всех ресторанов исключила фуа-гра. — Что это? — спросил следователь. — Паштет из гусиной печени, — подал голос Марк. — Вот-вот! Буржуи, едите этот деликатес! Деньги готовы за него большие отдавать! А знаете, в каких нечеловеческих условиях эта печень выращивается? — в момент просохли слезы на щеках Нади, с ненавистью посмотревшей на Марко. — Поаккуратней, Ситцева, с оскорблениями. Марко Тозини, между прочим, владелец этого ресторана, — пояснил Григорий Степанович, отгоняя назойливую муху. — Ах, вот как?! Очень хорошо, что ему досталось! — взвилась Надя. — Так вы не раскаиваетесь? — уточнил следователь. — Нисколько! — Нахалки, — махнула Вика рукой, сверкнув брильянтовым кольцом. — Бедных гусей подвешивают в металлические приспособления, напоминающие средневековые аппараты для пыток, вставляют в их длинные шейки зонды и кормят вредной для их здоровья пищей, чтобы с каждого гуся получить как можно больше печени, чтобы вы сожрали ее! — брызгала слюной Надя. В такие минуты ее было не остановить, она превращалась в фанатичку. — За что страдают бедные птицы? Не могут ходить, есть как положено! Живут свою короткую жизнь в кольце, с зондом и с болью в печени! Насильно кормят, потом убивают. Что они видят?! Думаете, что им не больно? А откуда вы знаете?! Были в шкуре, то есть в перьях, гуся?! Так вот, эти фермы, где происходит такое издевательство, строго засекречены, иначе защитники природы камня на камне от них не оставили бы. А рестораны, покупая эту печень, стимулируют своим спросом пытки для птиц. Вот мы и решили провести акцию! — выпалила Надежда. Следователь с округлившимися глазами налил себе воды. — Хорошо, что я никогда не пробовал это фи, фу… как это? — Фуа-гра! — выкрикнула Надя, прожигая глазами Марко, словно изобличая кого-то. — Это правда? — спросил следователь у бледного Марко. — К сожалению, я не настолько тонко посвящен в процесс кулинарного искусства, поэтому не знаю… — ответил он несколько растерянно.