– В смысле, до тех пор, пока вы снова не почувствуете себя одиноко или грустно и не вернетесь в приложение, чтобы снова это исправить? – Именно. – Он сменил ножницы на фен. – В любом случае, разве здесь есть разница с людьми, которые каждую неделю приходят на психотерапию, чтобы что-то исправить? Разница была. И была слишком во многом. Психотерапевты не просто обеспечивают недельное улучшение. Однажды я слышала, как один журналист сказал, что взять хорошее интервью – все равно что постричь кого-то: выглядит легко, пока не берешь ножницы в руки. То же самое, как я постепенно узнавала, было верно и для психотерапии. Но я не хотела ничего пропагандировать. Психотерапия, в конце концов, не для каждого. – Вы правы, – сказала я Кори. – Есть множество способов просто быть. Он включил фен. – У вас есть ваша психотерапия, – сказал он, а потом указал подбородком на свой телефон. – А у меня есть моя. 35 Вы бы лучше… Джулия перечисляет части тела, решая, какие из них оставить. – Толстая кишка? Матка? – спрашивает она, и ее брови поднимаются, будто она шутит. – И еще вот, вы не поверите. Влагалище. Так что все сводится к тому, хочу ли я оставаться способной срать, иметь детей или заниматься сексом. Я чувствую, как в горле образуется ком. Джулия выглядит совсем не так, как несколько месяцев назад в Trader Joe’s; даже не так, как она выглядела всего несколько недель назад, когда врачи сказали, что, чтобы сохранить ей жизнь, им нужно отрезать от нее что-то еще. Она держалась молодцом при первой атаке рака и рецидиве, и смертном приговоре, который закончился отсрочкой казни, и беременности, которая дала ей надежду. Но после такого количества сюрпризов с нее хватит, она измучена вконец. Ее кожа выглядит тонкой и испещренной морщинами, ее глаза налиты кровью. Теперь мы иногда плачем вместе, и она обнимает меня, когда уходит. Никто в Trader Joe’s не знает, что она больна: пока есть такая возможность, она хочет, чтобы все так и оставалось. Она хочет, чтобы к ней относились в первую очередь как к человеку, а не как к больной раком, что звучит похоже на мысли нас, психотерапевтов, о своих пациентах: мы хотим узнать их до того, как узнаем об их проблемах. – Это похоже на игру «Вы бы лучше?», в которую мы играли в детстве, приходя друг к другу с ночевкой, – говорит она. – Вы бы лучше умерли в авиакатастрофе или в пожаре? Вы бы лучше ослепли или оглохли? Вы бы лучше сами по себе плохо пахли или же нюхали что-то плохо пахнущее – до конца своей жизни? Один раз, когда была моя очередь отвечать, я сказала: «Ничего из этого». И все сказали: «Нет, ты должна выбрать что-то одно». И я сказала: «Хорошо, я выбираю ничего». И это просто вынесло всем мозг – простой концепт того, что при наличии двух отвратительных альтернатив ничего тоже может быть выбором. В школьном альбоме под ее именем было написано: «Я выбираю ничего». Она использовала ту же логику и во взрослой жизни. Когда ее спросили, что она выберет: престижную аспирантуру с минимальным финансированием или куда менее интересную, но полностью оплачиваемую должность, все полагали, что она должна выбрать что-то одно. Но вопреки всем советам она отказалась от обоих вариантов. Это сослужило ей хорошую службу: вскоре она получила еще более хорошее предложение насчет аспирантуры в лучшем месте – в том же городе, где жила ее сестра, и там Джулия встретила своего мужа. Но когда она заболела, ничего перестало быть выбором: вы бы лучше остались без груди, но живой, или сохранили грудь и умерли? Она выбрала жизнь. Были и еще решения, подобные этому, когда ответы были сложны и неочевидны; каждый раз Джулия принимала их спокойно. Но сейчас, в этом конкретном раунде «Вы бы лучше?», в этой рулетке частей тела, она не знала, как сделать выбор. В конце концов, она все еще переживала шок после недавнего выкидыша. Ее беременность продлилась восемь недель, и в тот же период ее младшая сестра Никки забеременела вторым ребенком. Не желая рассказывать свои новости до конца первого триместра, сестры хранили секреты друг друга, радостно отмечая дни в общем онлайн-календаре, рассчитанном на двенадцать недель. Метки Джулии были голубыми, потому что она думала, что носит мальчика; она даже дала ему прозвище «ММ» – Милый Мальчик. Никки вносила пометки желтым цветом (прозвище: Малыш Y), тем же цветом, каким хотела покрасить стены в детской: как и во время первой беременности, она хотела, чтобы пол ребенка стал сюрпризом. А в конце восьмой недели у Джулии началось кровотечение. У ее сестры едва началась шестая неделя. Когда Джулия ехала в больницу, ей пришло сообщение от Никки. Там был снимок с ультразвука с подписью: «Смотри-ка, у меня бьется сердце! Как мой кузен ММ? Целую, Малыш Y». У кузена Малыша Y дела шли не так хорошо. Кузен Малыша Y уже был нежизнеспособен. По крайней мере, у меня нет рака, думала Джулия, покидая слишком хорошо знакомую больницу. В этот раз у нее была «нормальная» проблема для женщины ее возраста. У множества женщин на первых неделях срока случаются выкидыши, объяснила ее акушерка. Тело Джулии прошло через многое. – Такое просто случается, – сказала врач. И в первый раз в жизни Джулию, которая всегда жила в мире рациональных объяснений, удовлетворил этот ответ. В конце концов, каждый раз, когда у врачей находилась причина для чего-то, она оказывалась разочаровывающей. Судьба, невезение, вероятность – все это казалось долгожданной отсрочкой при мрачном диагнозе. Теперь, когда ее компьютер ломался или когда протекала труба на кухне, она говорила: «Такое просто случается». Эта фраза веселила ее. Она решила, что это работает в обе стороны. Ведь как часто хорошие вещи так же неожиданно случались в жизни? Как раз на днях, по ее словам, какой-то случайный человек вошел в Trader Joe’s с бездомной женщиной, которая сидела на парковке, и сказал Джулии: «Видите вон ту женщину? Я сказал ей взять себе еды. Когда она подойдет к кассе, позовите меня, я заплачу». Рассказывая эту историю Мэтту после работы, Джулия покачала головой и сказала: «Такое просто случается». И правда, вскоре Джулия снова забеременела. На этот раз Малыш Y ждал младшего кузена. Такое просто случается. Чтобы не сглазить, Джулия не дала ребенку прозвище. Она пела ему, и разговаривала с ним, и хранила свой секрет, как невидимый бриллиант. Знали только муж Джулии, ее сестра и я. Даже ее мама еще не знала. («Она не умеет держать добрые вести при себе», – сказала Джулия, смеясь.) Так что именно мне она рассказывала о развитии эмбриона, именно мне она описывала воздушный шарик в форме сердца, который Мэтт подарил ей после первого ультразвукового исследования, показавшего сердцебиение, и именно мне через неделю после этого Джулия позвонила, чтобы сообщить об очередном выкидыше. Тесты показали, что матка Джулии оказалась «негостеприимной» из-за фибромы, которую следовало удалить. И снова, проблема казалась такой обычной – и устранимой. – По крайней мере, у меня нет рака, – сказала Джулия. Это стало еще одним рефреном у них с Мэттом. Не важно, что происходили все те же ежедневные неприятности, большие и маленькие, на которые люди обычно жалуются. Пока у Джулии не было рака, с миром все было в порядке. Ей нужна была небольшая операция по удалению фибромы, и потом она могла снова забеременеть. – Еще одна операция? – спросил Мэтт. Он беспокоился, что телу Джулии и без того досталось. Может быть, предлагал он, им стоит усыновить ребенка или воспользоваться услугами суррогатной матери. Мэтт был так же не склонен к риску, как и Джулия: это было их точкой соприкосновения при первой встрече. С учетом случившихся выкидышей, не было ли это более безопасно? Кроме того, если бы они приняли решение найти суррогатную мать, они уже были знакомы с идеальной кандидатурой. Когда ее везли в больницу после недавнего выкидыша, Джулия позвонила Эмме, коллеге по Trader Joe’s, чтобы спросить, не сможет ли та выйти вместо нее на смену. Джулия не знала, что Эмма только что подписала контракт с агентством суррогатного материнства, чтобы заплатить за колледж. Эмма была двадцатидевятилетней замужней матерью, которая хотела получить образование, и ей нравилась сама идея – помочь семьям реализовать мечту о детях и вместе с этим реализовать собственные мечты о колледже. Когда Джулия поведала Эмме о своих проблемах с маткой, Эмма немедленно вызвалась помочь. Именно Джулия вдохновила ее вернуться к учебе и даже помогла с поступлением. Они работали бок о бок несколько месяцев, и Джулии никогда не приходило в голову, что Эмма может выносить ее ребенка. Но если раньше она постоянно задавалась вопросом «Почему?», в этот раз она спрашивала себя: «Почему бы и нет?» Так что Джулия и Мэтт сошлись на новом плане, как делали уже много раз со времен своей свадьбы. Она удаляет фиброму и пробует забеременеть еще раз. Если это не сработает, они обратятся к Эмме. Если и это не сработает, они попробуют стать родителями через процедуру усыновления. – По крайней мере, у меня нет рака, – сказала Джулия в моем кабинете, закончив рассказ о неудачах с беременностью и новых планах. Но когда она готовилась к удалению фибромы, врачи Джулии обнаружили, что это не единственная проблема. Ее рак вернулся и начал распространяться по организму. Они больше ничего не могли сделать. Не было больше никаких волшебных лекарств. При желании Джулии они могли сделать все возможное, чтобы максимально продлить ее жизнь, но на этом пути ей придется от многого отказаться. Ей придется решать, с чем она будет дальше жить – или без чего – и как долго. Когда врачи рассказали последние новости, Джулия и Мэтт, сидящие рядом в виниловых креслах, залились смехом. Они смеялись над серьезным гинекологом, а на следующий день – над серьезным онкологом. К концу недели они посмеялись еще и над гастроэнтерологом, урологом и двумя хирургами, к которым обратились за сторонним заключением. Они хихикали, еще не увидев врача. Когда медсестры, сопровождающие их на обследования, риторически спрашивали: «Как вы сегодня?», Джулия беспечно отвечала: «Я умираю. А как у вас дела?» Медсестры никогда не знали, что сказать. Джулия и Мэтт считали это уморительно смешным. Они смеялись и тогда, когда врач предложил удалить те части тела, где рак может расти наиболее агрессивно. – Ну, от матки нам уже никакой пользы, – небрежно сказал Мэтт, сидя с Джулией в кабинете врача. – Лично я голосую за сохранение влагалища и удаление толстого кишечника, но решение по влагалищу и кишечнику за ней. – «Решение по влагалищу и кишечнику за ней», – хихикнула Джулия. – Он такой милый, правда? На другом приеме Джулия сказала: – Я не знаю, док. В чем смысл оставлять влагалище, если мы удалим толстый кишечник и привяжем мешочек с какашками к моему телу? Не слишком похоже на афродизиак. Тогда Мэтт и Джулия тоже смеялись. Хирург объяснил, что можно восстановить влагалище из другой ткани, и Джулия снова рассмеялась. – Кастомизированная вагина! – сказала она Мэтту. – Как тебе такое? Они смеялись и смеялись, и смеялись. А потом заплакали. И плакали так же сильно, как смеялись. Когда Джулия рассказала мне это, я вспомнила, как расхохоталась, когда Бойфренд заявил, что не хочет жить с ребенком еще десять лет. Я вспомнила пациентку, которая истерически смеялась, когда ее горячо любимая мать умерла; вспомнила пациента, который смеялся, когда узнал, что у жены рассеянный склероз. Потом я вспомнила, как рыдала в кабинете Уэнделла на протяжении целой сессии – как и мои пациенты, как и Джулия несколько недель назад. Это горе: вы плачете, вы смеетесь, повторяете снова. – Я склоняюсь к тому, чтобы сохранить влагалище, но удалить кишечник, – говорит Джулия сегодня, пожимая плечами, как будто мы ведем абсолютно нормальный диалог. – Ну то есть… у меня уже искусственная грудь, С искусственной вагиной я не слишком буду отличаться от куклы Барби. Она уже прикидывает, чего можно лишиться, чтобы при этом не перестать быть собой. Что представляет собой жизнь, даже когда вы живы? Я думаю о том, как редко люди обсуждают все эти еще не рассматриваемые «вы бы лучше» со своими пожилыми родителями. Это отличный мысленный эксперимент, пока вы еще не на той стадии. На что вы не готовы пойти? На отсутствие способности двигаться? На помутнение рассудка? И до какой степени – в обоих случаях? И станет ли это для вас решающим моментом, случись оно на самом деле? Вот камень преткновения Джулии: она лучше умрет, чем не сможет есть обычную еду или чем позволит раку достичь ее мозга и лишить ее способности связно мыслить. Раньше она думала, что лучше умереть, чем выводить какашки из дыры в животе, но сейчас ее лишь беспокоит мешок для колостомы. – Мэтта это оттолкнет, да? Когда я впервые увидела колостому в медицинском институте, я удивилась, насколько ненавязчиво она выглядит. Существует даже целая серия модных мешочков, украшенных цветами, бабочками, сердечками и всякой бижутерией. Дизайнер окрестил их «Другой Секрет Виктории[29]». – А его вы спрашивали? – говорю я. – Да, но он боится ранить мои чувства. Я хочу знать. Думаете, его это оттолкнет? – Не думаю, что оттолкнет, – говорю я, понимая, что тоже щажу ее чувства. – Но ему, возможно, придется привыкнуть к этому. – Ему придется ко многому привыкнуть, – говорит она. Она рассказывает мне о том, как пару дней назад они поссорились. Мэтт смотрел телевизор, а Джулия хотела поговорить. Мэтт угукал, делая вид, что слушает, и Джулия расстроилась. «Посмотри, что я нашла в интернете, может быть, мы спросим врачей…» – начала она, и Мэтт сказал: «Не сегодня, я посмотрю завтра». Джулия заметила, что это важно, поскольку у них не так много времени, а Мэтт посмотрел на нее с яростью, чего никогда раньше не делал. «Мы можем хоть один вечер побыть без рака!» – закричал Мэтт. В первый раз за все это время Джулия услышала от него не что-то доброе и ободряющее и, застигнутая врасплох, огрызнулась. «У меня нет возможности получить вечер без рака! – сказала она. – Знаешь, что бы я отдала за такой вечер?» Она ушла в спальню и закрыла дверь, а через минуту Мэтт пришел извиняться. «Я очень переживаю, – сказал он. – Все это очень тяжело для меня. Но это не то же самое, через что тебе приходится пройти, так что прости меня. Я был бесчувственным. Покажи, что ты там нашла». Но его слова потрясли ее. Она знала, что не только лишь ее жизнь изменилась. Жизнь Мэтта тоже – а она не обращала внимания. – Я не стала ему ничего показывать, – говорит Джулия. – Я была такой эгоисткой. Он должен получать вечер без рака. Он не подписывался на такое, когда женился на мне. Я пристально смотрю на нее. – Ну конечно, «в болезни и здравии», «в горе и в радости» и все такое. Но это как отметить галочкой «ОК» в лицензионном соглашении, когда ты загружаешь приложение или расписываешься за кредитную карту. Ты не думаешь, что все это применимо к тебе. А даже если и думаешь, то не ожидаешь, что это случится сразу после медового месяца, до того как вы вообще поймете, что женаты. Я рада, что Джулия думает о том, как ее рак влияет на Мэтта. Она не любила говорить об этом, меняя тему всякий раз, когда я упоминала, что и для него все это трудно. Джулия качала головой. «Да, он замечательный, – говорила она. – Он такой надежный, так поддерживает меня. В любом случае…» Если Джулия и представляла, как больно Мэтту, она не была готова столкнуться с этим лицом к лицу. Но что-то изменилось после этого взрыва, заставив ее осознать напряжение: они вместе в этом несчастливом путешествии, но при этом и сами по себе.