– Ты гляди! Еще одни. А ну-ка поймайте их! – сказал он. – Беги, Криштиана, беги! – крикнула мне Камили. – Взять их! – было последнее, что я услышала, и мы со всех ног пустились прочь. Камили все кричала, чтобы я бежала. Я была насмерть перепугана, а паника в голосе Камили только усиливали эффект, и мысли путались в голове. Страх завладел мной целиком. Быстро оглянувшись, я увидела, что Камили бежит чуть позади меня. Я чуть замедлила бег, чтобы она меня нагнала, но, заметив это, она заорала, чтобы я бежала быстрее, чтобы не останавливалась. Я крикнула в ответ, чтобы и она ускорилась. Снова набрав скорость, я заметила, что наши преследователи подбираются все ближе и ближе к Камили. В ее глазах отразился самый настоящий ужас. Я сама не знала, куда бегу. Достигнув невысокой стены, я подпрыгнула и ухватилась за ее край. Подтянувшись на руках, я вскарабкалась вверх босыми ногами. Мелькнула рассеянная мысль, что руки и ноги мои, должно быть, все исцарапаны, но боли я не чувствовала. Словно вспышка я взлетела на изгородь и обернулась, протянув руку Камили. Но она была далеко. Я увидела, как она бежит ко мне, а двое мужчин вот-вот ее догонят. Я закричала, чтобы она бежала быстрее, и увидела панику в ее глазах, когда она поняла, что это ей не удастся. Мужчины схватили ее, Камили закричала и принялась извиваться, пытаясь высвободиться. Я уже готова была спрыгнуть и помочь ей, как всегда делала она, но она крикнула мне спасаться. Один из мужчин подбежал ко мне, и я растерялась. Камили заорала: «Беги!» Не раздумывая, инстинктивно я повернулась и бросилась прочь. Я слышала, как тот, что держал Камили, заорал второму: «Черт с ней!» Я бежала до тех пор, пока в мозгах немного не прояснилось и ко мне не вернулась способность соображать. Поняв, что за мной больше не гонятся, я остановилась. Сердце колотилось, как бешеное, словно оно было в горле, а не в груди. Я отчаянно хватала ртом воздух, ноги не слушались. Я посмотрела на них и увидела, что все голени и колени были изодраны, но боли я не чувствовала. Что теперь делать? Надо вернуться за Камили. Я должна ей помочь! Я стала медленно пробираться между зданий, пытаясь вспомнить, откуда я прибежала, чтобы продумать другой обратный маршрут. Вдруг я услышала детский плач и голоса тех мужчин и поняла, что я близко. Ужасное, мерзкое чувство тошноты поднялось из самого живота. Я сделала глубокий вдох и осторожно выглянула из-за угла. Пятеро или шестеро детей стояли в ряд. Рядом с ними был припаркован черный фургон, а в нем – трое мужчин. Помню, что видела мальчика постарше, лет десяти-двенадцати, который держал за руку маленькую девочку. Вид у обоих был испуганный, девочка плакала. Камили стояла рядом с этой девочкой, также напуганная. Она все оглядывалась, будто ища что-то или кого-то. Издалека она казалась такой маленькой и испуганной. Никогда в жизни Камили не казалась мне хоть сколь-нибудь слабой. Это же была Камили – она во всем была умнее, лучше, сообразительнее меня. Было так странно видеть ее настолько уязвимой и беспомощной. Вдруг я поняла: это она ищет меня. Она ждет, что я приду и помогу ей. Мужчины стояли ко мне спиной, и я осмелилась высунуться чуточку дальше. Камили повернулась в мою сторону, и наши взгляды встретились. Я не знала, что делать, поэтому начала оглядываться в поисках чего-то, что могло бы помочь. Но никак не могла придумать. Если прыгнуть на одного из мужчин, может быть, другие дети смогут справиться с остальными? Но они были вооружены, а мне никогда прежде не приходилось бороться со взрослыми мужчинами. Чтобы вывести из строя хоть одного из них, нужно было напасть вдесятером. Я снова запаниковала и посмотрела на Камили. Уверена: она уловила ход моих мыслей, потому что в этот самый момент она медленно и осторожно покачала головой, одними глазами говоря: «Только не делай глупостей!» Мужчины отошли от детей. Кто-то из малышей заплакал, другие закричали. Камили просто стояла, взгляд у нее был ужасно печальный и испуганный, но в нем читалось что-то еще. Тогда, в силу возраста, я не могла сформулировать, что именно это было. Она слегка улыбнулась – и эта улыбка предназначалась мне, – а потом я помню все предельно четко и словно в замедленном действии. Я увидела, как на лбу ее появилось что-то странное. Помню, как она как-то странно упала на землю, моя правая рука инстинктивно взлетела и зажала рот, и крик застрял в горле. Последнее, что я услышала, был выстрел. Казалось, целую вечность тело Камили падало на землю. Я глядела на безжизненное тело своей подруги всего в паре метров от меня, затем услышала другие выстрелы и бросилась бежать. Я все бежала и бежала, со всех ног. Стопы, колени и легкие разрывались от боли. Я рыдала, так сильно, что из-за слез не видела, куда бегу, но тело само продолжало двигаться – налево, направо, прямо. Перед глазами стояло тело Камили, падающее на землю. Ее лицо. Ее улыбка. Как она сделала глубокий вдох и не успела выдохнуть – как я увидела ее тело на земле. Я натыкалась на кого-то, на что-то. Кто-то раздраженно кричал мне вслед, но я все бежала и бежала, прочь от тех мужчин и от тела Камили, от всего. Мои ноги двигались сами по себе, на автопилоте. Я не знала, что делать, и не понимала, куда бегу. Я видела лишь Камили, падающую на землю, снова и снова. Очнулась я в позе эмбриона, с подтянутыми к подбородку коленями. Повернувшись на бок, я уже готова была обнять Камили – но ее не было. Потом перед глазами снова всплыла ее печальная улыбка, и я не выдержала. Я была одна и плакала так, как никогда прежде. Я лежала под нашей бетонной лестницей совершенно одна. Никогда больше я не увижу Камили. Никогда больше она не обнимет меня под этой лестницей. Никогда больше я не услышу ее певучий голос и ее невероятные истории. Что мне делать? Мне не хотелось жить без нее. Боль была такой жуткой, словно острый нож в животе. Я не могла дышать – словно забыла, как это делается. С сердцем было что-то не то – оно болело, словно тысяча ножей пронзало меня. А потом стало темно… Не знаю, сколько времени прошло, но когда я очнулась, вокруг была блевотина – моя собственная. Глаза жгло. Я не шевелилась – мне было все равно. Я просто лежала на земле, видя, как она снова и снова улыбается мне, а потом на ее лбу появляется что-то странное, и она падает на землю. Я знала, что жизнь без Камили станет намного мрачнее. Пожалуйста, вернись! Пожалуйста, вернись! Но я знала, что она не вернется. Долго я лежала под лестницей – помню, что уже рассвело, а потом – снова стемнело. Так повторилось несколько раз. Выбравшись из этого тумана, я поняла, что стала другой. Что-то изменилось. Мир стал темнее, и я стала темнее. Часть моей души умерла вместе с Камили, и я поняла, что это были за тысяча ножей – это умерла часть меня. Я села, обхватив колени, и посмотрела на лужу блевотины. Я так устала. Я не чувствовала ни голода, ни радости, ни горя – словно пустая оболочка. Я решила, что буду еще долго просто сидеть – пока не умру или пока не вернется Камили. Мама говорила: если сердце болит слишком сильно, надо поспать, а когда проснешься, станет намного легче. Я подумала, что может это и есть смерть: ты засыпаешь, а потом просыпаешься где-то на небе, и мир кажется намного лучше. Камили не вернулась, а вот моя мама – да. Она нашла меня под лестницей – мама знала, что мы с Камили иногда ночевали там. Мама погладила меня по голове, обняла и прогнала прочь мои кошмары. Мне стало немного легче, а потом – еще легче. Невероятно, на какие чудеса способна родительская любовь. Без моей матери я бы, наверное, никогда не выбралась из этого забытья. Превратилась бы в призрак, и жизнь на улице стала бы для меня еще опаснее. Мама целовала меня в лоб и щеки и плакала вместе со мной. – Криштиана, жизнь иногда ужасна и несправедлива, но ты не останавливайся! Всегда иди вперед! – Зачем? – спросила я. – Потому что после всего, что случилось с нами, сердце хочет добра, а ведь так не может быть, чтобы только наши сердца хотели этого. Ты не одна – есть люди, которым ты небезразлична, которые заботятся о тебе. Понимаешь? Нет, я не понимала. Кому была небезразлична Камили? Кто заботился о ней? Это было несправедливо, и я отказывалась это понимать. – Когда-нибудь ты поймешь, а до тех пор обещай, что всегда будешь идти вперед. Как бы больно ни было, ты не остановишься! – Но куда мне идти, мама? – Это не важно – просто не останавливайся. Договорились? – она встала и протянула мне руку. Я взяла ее за руку, и мы пошли. История про облачных людей Сан-Паулу, конец 1980-х Я часто думаю о Камили. Однажды она рассказала мне историю, которую я запомнила на всю жизнь. Я даже записала ее тогда, в детстве, – настолько сильное впечатление она на меня произвела. Может быть, я так хорошо ее запомнила, потому что это была последняя история, которую рассказала мне Камили перед тем, как я ее потеряла. Мы с Камили тогда сидели на какой-то коробке под бетонной лестницей. Была ночь, и там, где мы сидели, было темно и уютно. Это была какая-то фабрика, но что именно она производила, мы не знали. Я всегда любила темноту – особенно когда мы с мамой жили в лесу. Тьма окутывает тебя теплом и ощущением безопасности. В лесу видны все звезды на небе и светлячки в листве. Когда-то я думала, что звезды – это и есть светлячки, которые взлетели слишком высоко и прилипли к черной липкой бумаге для ловли мух. Потом мама рассказала, что светлячки не могут летать так высоко, а звезды – это большие, сверкающие огненные шары, а нам они кажутся маленькими, потому что находятся очень-очень далеко от нас. Еще я узнала, что в темноте, как бы я ее ни любила, иногда скрывается зло. Ночью случалось такое, что не могло произойти днем. Ночь скрывала зло, а когда снова наступал день, темнота отступала, будто ее никогда и не было. Мы с Камили разделили апельсин, кусок хлеба и две недоеденные сосиски, которые я нашла в мусорном контейнере за рестораном. Мы все делили поровну. – Расскажи мне историю, – попросила я ее с набитым ртом. Камили всегда рассказывала сказки о диковинных животных, злодеях и других мирах, и истории эти всегда заканчивались хорошо. – Ладно. Мы ненадолго замолчали, и я поняла, что она думает, о чем бы рассказать. Я всегда была нетерпеливой, но знала, что если хочу послушать историю, нужно сидеть тихо и ждать. Прошло несколько минут, показавшихся мне вечностью. Но вот наконец она начала рассказывать, и я стала внимательно слушать. Камили мягким, тихим голосом начала: «В мире, лежавшем где-то между небом и землей, жили-были облачные люди…» Я улыбнулась: мне нравилось слушать про облака, и Камили это знала. Вот ее рассказ. Облачные люди (сказка Камили) В мире, лежавшем где-то между небом и землей, жили-были облачные люди. Все они были добрыми. Они никого не унижали за цвет кожи, потому что сами они были всех цветов радуги, и называли себя Цветными. В их мире не было ненависти и боли, но были слезы. Именно благодаря слезам они могли отличать добро от зла в поступках людей. Когда они видели, как кто-то совершает что-то ужасное, то от горя плакали. Если же кто-то делал что-то хорошее, то они все собирались, брали друг друга за руки и являли собой самую красивую вещь на свете – радугу. Однажды двое сыновей облачных людей спустились на землю. Один был желтый, а второй – синий. Они должны были наблюдать за людьми. Желтый – за хорошими, а синий – за плохими. Желтый отправился в лес, в индейское племя, жившее в гармонии с деревьями и зверями. Синий же пошел в город Сан-Паулу и стал жить вместе с уличной бандой. Индейцы привели желтого в свою деревушку и стали о нем заботиться, кормить, поселили его в хижину и сказали, что он может оставаться, сколько пожелает. Желтый жил счастливо среди них, чувствуя всю радость, которую дарили ему эти люди. И засиял он, а его голова озарилась лучами. Тогда вождь спросил его, кто он, и желтый рассказал о своем народе и о цели своего визита. Вождь спросил, не разочаровало ли его племя, и желтый ответил: «Мы сияем только тогда, когда нас окружают любовь и радость». Желтый поблагодарил индейцев и вернулся к своему народу, но прежде чем он ушел, сверкающая радуга, яркая, как никогда, озарила индейцев. Синий отправился искать плохих людей в Сан-Паулу. Он хотел, чтобы сердца их снова наполнились любовью. Найдя банду, он стал за ними наблюдать. Чем больше злодеяний совершали бандиты, тем сильнее он отчаивался. Он понял, что для того, чтобы подобраться к ним поближе, нужно будет сделать что-нибудь очень плохое. Однажды главарь банды сказал синему, что если он убьет маленького мальчика, который что-то украл, то сможет стать членом их банды. Синий чувствовал, что с каждым днем, проведенным на земле, в нем все растет злоба. Однажды он подошел к маленькому мальчику и убил его. Потом сел и заплакал. Плакал он всю ночь, и ему казалось, будто бы что-то в нем умерло, как будто погас свет. Наконец настал тот день, когда ему пора было возвращаться домой. Вернувшись, он увидел, что все смотрят на него с отвращением. Они так рассердились на него за его поступок, что заточили в облако и приставили десять стражников, чтобы его охраняли. Находясь в заточении, он ненавидел всех, и ненависть с каждым днем все крепла, пока наконец ничего больше не осталось в его сердце, кроме ненависти. Он сделал сердца стражников черными и убедил их отпустить его. Облако теперь так пропиталось ненавистью, что стало извергать пламя. Наконец Цветные поняли опасность и были вынуждены научиться защищаться. И до сих пор между Цветными и злыми облачными людьми не прекращается борьба. – Вот почему мы видим на небе темные и светлые облака, – так закончила свою чудесную историю Камили. – Камили? – спросила я ее. – М-м-м? – она словно была готова к тому, что я буду задавать ей множество вопросов. – Наверное, это так странно, когда у тебя нет имени, и тебя зовут просто «желтый» или «синий». Как понять, кто есть кто? Как бы ты узнала, кто я? И как бы я могла позвать тебя, если бы потеряла? Камили улыбнулась и ответила вопросом на вопрос: – А почему ты меня потеряла бы? – Ну, вдруг бы нас разлучили. – Криштиана, ты думаешь, индейцы забыли желтого облачного человека? – Нет! – Ну вот, они ведь его не потеряли. И мы с тобой никогда не потеряем друг друга. Камили была копией моей мамы в миниатюре, и иногда меня даже немного бесило, что она умнее меня. Хоть она и не была намного старше, но душа у нее была как у маленькой мудрой старушки – «древняя душа». Она вечно загадывала загадки, которые казались мне слишком мудреными, и я чувствовала себя полной дурой. – Так мы с тобой – синий и желтый? – Почему ты так решила? – Потому что ты всегда рассказываешь истории, где есть два героя, и кажется, будто бы они о нас. – Нет, эта история была не о нас. Если бы она была о нас, оба героя были бы желтыми. С этими словами она улыбнулась и взяла меня за руку. В ту ночь мы спали, как всегда – на расстеленных картонных коробках, обнявшись. Вспоминая о Камили теперь, я понимаю, что не зря люблю книги в жанре фэнтези. Когда я их читаю, мне кажется, будто бы она со мной, и я погружаюсь в волшебный мир, где все возможно. Кроме того, они заставляют задуматься о жизни в целом и о людях. Вот и сейчас на моей тумбочке в гостиничном номере лежит книга Патрика Ротфусса «Имя ветра». Когда я вспоминаю о том, что случилось с Камили, и о той пучине горя, в которую я погрузилась, будучи ребенком, его слова утешают меня. Он говорит, что все мы обладаем непревзойденной способностью переживать потери, и сделать это можно, пройдя четыре стадии. Первая – сон, дающий нам защиту и помогающий дистанцироваться от боли. Вторая – забвение, потому что некоторые раны слишком глубоки и не поддаются лечению. Третья – безумие: когда в реальности – только боль, и единственный выход – сбежать от нее. Четвертая – смерть. После смерти нам уже ничто не страшно. Я в точности знаю, что представляют собой первые три стадии, о которых пишет Патрик Ротфусс. Через четвертую я не проходила, но иногда боль была такой сильной, что, казалось, смерть вот-вот наступит. Теперь, глядя на этот бетонный город, где я провела часть своей жизни, испытала горе и боль, познала радость и дружбу, я утешаюсь мыслью о том, что когда рассказываю о времени, проведенном вместе с Камили, она не просто оживает во мне – но живет вечно. В отличие от стольких детей, пропавших бесследно, умерших или забытых, ее имя будет жить, и часть ее истории останется во мне и моем рассказе. Я знаю: она хотела бы, чтобы я открыла правду. А правда в том, что военная полиция – та самая, которая призвана защищать людей, – проводила зачистки кварталов от уличных детей. Сегодня подобное может показаться страшной сказкой, но, к несчастью, это было и происходит по сей день. Долгое время я стыдилась того, что тогда мне не хватало храбрости выйти из-за угла, где я пряталась. Я жалела о том, что не подошла к Камили, не взяла ее за руку и не отправилась вместе с ней в наше последнее путешествие. Как это ни печально, то, о чем мы больше всего жалеем, преследует нас всю жизнь. Я знаю, что это нерационально. Смерть Камили была бессмысленной, и такой же бессмысленной стала бы и моя смерть. Но подругу и сестру нельзя бросать – а ведь именно это я и сделала. Вся абсурдность ситуации состоит в том, что я долгие годы стыдилась и винила себя в злодеянии, совершенном другим человеком. Теперь же я чувствую одновременно ярость и горечь оттого, что в возрасте шести-семи лет мне пришлось выбирать: умереть вместе с подругой или жить с вечным чувством вины за то, что я этого не сделала.