– Я так не думаю, – шепчет Милла и наклоняется ближе ко мне. – Я знаю, каково это, Роберт… – Я не Роберт Риверхольт, – холодно отвечаю я и передвигаю руку выше на руль, чтобы плечо закрыло шрамы. Милла долго на меня смотрит. – Да, – шепчет она, снова отводя взгляд в окно. – Вы не он. Часть II Те, кто лгут Глава 11 – Почему они вообще согласились поговорить с нами? – спрашиваю я и включаю поворотник, увидев вывеску «Окермюр» – название детского дома. Мы почти ничего не сказали друг другу за всю оставшуюся дорогу. Милла кажется напряженной, беспокойной, но это не из-за нашего разговора, дело в чем-то другом. Я замечаю, что с каждым километром все больше и больше погружаюсь в уныние, не только из-за того, что она отвечает на все мои вопросы встречными вопросами обо мне, но и потому, что есть нечто в этом задании, в этой поездке, что мучает меня, что не сходится. Но я не понимаю, что именно, и меня это раздражает. – Они думают, что смогут помочь, – отвечает она, пока я паркую машину у главного входа и выключаю двигатель. – Таким способом пытаются держать дело наплаву, не терять надежды. – Что по этому поводу говорят следователи? Милла отстегивает ремень безопасности и берется за ручку двери. – Они считают, все в порядке. – Вы уверены? Полицейские, насколько я знаю, обычно не особенно рады такому вмешательству. – А эти не против. Я печально качаю головой, видя нежелание Миллы рассказать хотя бы что-нибудь. – Мы и с ними поговорим в этой поездке? – Возможно, – говорит она, и мы выходим из машины. Детский дом «Окермюр» – заурядное одноэтажное здание, расположенное в конце съезда примерно в пятнадцати метрах от шоссе 7 в сторону Веме и Сокна. На лестнице нас встречает высокая худая женщина лет пятидесяти. Лицо Карин, так ее зовут, покрытое заметными морщинами заядлой курильщицы, обрамляет желтая от никотина прическа-боб, из-за которой лицо кажется не в меру вытянутым, а глаза слишком близко расположенными. – Вы… Милла Линд, верно? – спрашивает Карин и осторожно протягивает Милле руку. Милла улыбается, и морщины на лице Карин слегка разглаживаются. Она тоже улыбается в ответ. – Заходите, заходите, – говорит она, показывая дорогу. – Давайте пройдем в общую комнату, во время школьных занятий ею никто не пользуется. – Здесь живет много подростков? – спрашиваю я, когда мы идем по широкому коридору и проходим мимо комнаты самодеятельности и музыкальной комнаты, судя по табличкам. – У нас есть отделение опеки и интернат временного пребывания. – Карин останавливается у приоткрытой двери. – В данный момент заселены шесть комнат. – Она вдыхает через нос и открывает дверь до конца. – Вот наша общая комната. Проходите. Внутри мини-кухня с журчащей кофе-машиной, а напротив комплект мебели из «ИКЕИ», состоящий из обеденного стола и окружающих его со всех сторон коричневых диванов. Общая комната современно обставлена, и тем не менее в ней витает какой-то своеобразный запах, напоминающий мне запах тюрьмы или психушки. Моя квартирка под городским мостом в Ставангере имеет тот же запах. Мне кажется, что отсутствие какой-то важной составляющей приводит к тому, что в подобных местах, где множество людей проходит через одни и те же двери, всегда пахнет одинаково. – Вы работали здесь, когда пропали девочки? – спрашиваю я, когда мы устраиваемся за столом. Карин с одной стороны, мы с Миллой – с противоположной. – Да. Я еще и дежурила, – отвечает Карин. – Кстати, вы хотите кофе? Мне кажется, он как раз готов. Я киваю, а Милла вежливо отказывается. Карин встает и идет к мини-кухне, берет две ярко-желтых кружки и наливает кофе. – Что вы можете рассказать о девочках? – спрашиваю я, улыбаясь, когда она протягивает мне одну из кружек и снова садится. Взгляд Карин останавливается на Милле, она упирается локтями в колени и держит кружку так, что пар от кофе идет ей прямо в нос. – Сив и Оливия познакомились здесь и очень подружились. Сив приехала позже Оливии, она была тут на «разгрузке»[14] и время от времени жила у родителей в Хёнефоссе. – Они уже убегали раньше, – продолжаю я, – на Ибицу? – Да. Год назад. Но в тот раз они позвонили домой через неделю. Мне кажется, девочки немного испугались своей затеи. Во всяком случае, они обрадовались, когда мы приехали туда и забрали их. – Вы могли бы рассказать, что помните из того дня, когда девочки исчезли? Я имею в виду, из последнего дня, который они провели здесь прошлой осенью. – Мы заметили их отсутствие только после обеда, когда они не вернулись домой из школы, – начинает Карин. – Позже мы узнали, что один из наших мальчиков видел, как они садились в машину прямо здесь, у автобусной остановки. – Они собирали вещи? Брали с собой то, что им не нужно для обычного дня в школе? – Я бросаю короткий взгляд на Миллу, кажется, она не слушает, молча и неподвижно сидя на диване рядом со мной и глядя в окно за спиной Карин на постепенно голубеющее и светлеющее небо. – Всего несколько предметов одежды и личных вещей. Не так много, как в прошлый побег. – Что вы сделали, когда поняли, что девочки пропали? – Ну, конечно же я позвонила в полицию. – Тот мальчик, который видел их, – продолжаю я. – Он все еще живет здесь? – Я замечаю, что задаю вопросы как попало, им не хватает последовательности, они слишком разбросаны. Я все время жду, что Милла вступит в игру, начнет спрашивать о том, что ей нужно для книги, но она ничего не говорит, только сидит с выражением лица, меняющимся от до смерти перепуганного до отсутствующего, она здесь и вместе с тем что-то удерживает ее вдалеке от нас. – Да, – отвечает Карин. Она бросает взгляд на Миллу и ставит кружку на стол. – Но сейчас он в школе, – добавляет она. – Кажется, она замечает, что Милле несколько нездоровится. Раз Милла не выказывает желания поучаствовать в разговоре, я решаю продолжать задавать вопросы, не имея другой цели, кроме как удовлетворить собственное любопытство. – Вы говорили, что общались с предыдущим консультантом Миллы, Робертом Риверхольтом? – начинаю я. – Сразу после того, как пропали девочки. – Да, прошло не больше пары дней. Он рассказал, что про них, возможно, снимут программу для телевидения, и что сама великая Милла Линд будет… – она покашливает и снова берет в руки кружку и поднимает ее к лицу. – Я хочу сказать, я была в ужасе, когда узнала, что с ним случилось. Я успела пообщаться с ним только раз… – У вас сохранилось что-то из ее вещей? – Милла вдруг прерывает Карин. На ее лице пролегли борозды, похожие на русла высохших рек. Как будто ее коже перестало хватать влаги, и она иссушилась в считанные минуты. – Чьих вещей? – удивленно спрашивает Карин. – Оливии. – Э-э, да. Думаю, да, но… – Можно мне взглянуть на ее комнату? – Я… – Карин делает вдох и немного наклоняет голову набок. – Зачем? По словам Кенни, у меня сложилось впечатление, что… – Кто такой Кенни? – удивленно спрашиваю я и поворачиваюсь к Карин. – Прошу прощения, – Милла шмыгает носом и резко встает с дивана. – Я этого не выдержу. – Она спешит к выходу и исчезает за дверью. – Что происходит? – спрашиваю я, догнав ее у машины. – Мы все-таки ведем расследование? – Нет. – Милла резко поворачивается ко мне. Ее лицо серое, глаза влажные, она вот-вот разразится слезами. – Но если бы мы сделали это. Если мы… – Милла с силой прикусывает нижнюю губу, а ее взгляд мечется между мной и автобусной остановкой. – Тогда я бы сказал, что это странно, – наконец отвечаю я. – Что? – Милла смотрит на остановку, прижав руки вплотную к груди, словно внизу притаилось что-то пугающее. – Что странно? – Что две пятнадцатилетние девочки просто садятся в незнакомую машину и исчезают. Что все считают, будто девочки добрались до Испании, не оставив ни единого следа по пути. Что их телефоны не использовались с момента их исчезновения. – Чуть помедлив, я продолжаю. – И что это всего лишь исследование, которым вы с Робертом занимались ради книги. Милла собирается что-то сказать, но передумывает. – Пойдемте, – наконец бросает она. – Мы должны поговорить с матерью Сив, а то можем опоздать. – Затем она спешит к машине и садится на пассажирское место. Весеннее солнце освещает ели и землю вдоль дороги. Я глубоко вдыхаю свежий воздух, ощущаю, как он проходит сквозь меня, не оставляя никаких впечатлений, иду к машине и сажусь. Милла явно что-то скрывает от меня, и я не знаю, как долго смогу участвовать в этом представлении прежде, чем сяду в самолет и улечу домой. Вместе с тем мне не нравится мысль о том, что я уеду, так и не узнав, что, собственно, покидаю. Глава 12