Кения без лишних раздумий берет свою пачку, но я к его грязным деньгам притрагиваться не собираюсь. – Нет, спасибо. – Ну же, принцесса, – подмигивает Кинг. – Возьми денег у крестного. – Не надо, обойдется, – произносит папа. Он подходит к нам, опускается к водительскому окну и, оказавшись лицом к лицу с Кингом, обменивается с ним особым рукопожатием, состоящим из кучи движений, отчего я в очередной раз удивляюсь тому, как они вообще их запоминают. – Большой Мэв, – осклабившись, говорит отец Кении. – Че как, Король? – Не называй меня так. Папа отвечает негромко и беззлобно – таким тоном, каким я прошу не класть мне в бургер лук или майонез. Когда-то папа рассказал мне, что родители Кинга[29] назвали его в честь той самой банды, к которой он позже присоединился. Именно поэтому имена важны: они определяют нашу жизнь. Кинг стал Королем с первым глотком воздуха. – Я просто решил дать своей крестнице немного карманных деньжат, – говорит Кинг. – Слышал, что стало с ее дружком. Хреново. – Ага. Сам знаешь, как бывает, – отвечает папа. – Фараоны сначала стреляют, а уже потом задают вопросы. – Точно. Иногда они даже хуже нас, – смеется Кинг. – Ну да ладно. Кстати, есть к тебе дельце. Скоро мне придет посылка, и ее нужно где-нибудь передержать. А за домом Аиши следит слишком много глаз. – Я уже говорил тебе: тут никто ничего хранить не будет. Кинг почесывает бороду. – Ясно, ясно. Значит, кое-кто вышел из игры и забыл свои корни. Забыл, что, если бы не мои деньги, у него не было бы никакого магазина… – А если бы не я, тебя давно бы упекли за решетку. Три года, государственное исправительное – ничего не напоминает? Я ни черта тебе не должен. – Папа подается к окну и продолжает: – Но если еще хоть раз притронешься к Сэвену, я тебя вздрючу. Об этом тоже не забывай, раз уж переехал к его мамочке. Кинг облизывает зубы. – Кения, садись в машину. – Но папуль… – Я сказал, тащи свою задницу в машину! Кения бормочет мне «пока», а после идет к пассажирскому сиденью и залезает в машину. – Ну, Большой Мэв… Так теперь, значит? – усмехается Кинг. Папа выпрямляется. – Именно так. – Все ясно. Только смотри, не наглей. Не то я за себя не отвечаю. И «БМВ» срывается с места. Четыре Ночью Наташа уговаривает меня пойти с ней к гидранту, а Халиль – прокатиться в машине. Губы дрожат; я выжимаю улыбку и говорю, что не могу тусоваться, однако ребята просят и просят, а я стою на месте и снова им отказываю. И тут на Халиля с Наташей надвигается тьма. Я пытаюсь их предупредить, но меня не слышно. В следующий миг тень проглатывает их и движется ко мне. Я делаю шаг назад и понимаю: она у меня за спиной… Я просыпаюсь. На часах горят цифры: 23:05. Я жадно и глубоко дышу. Майка и баскетбольные шорты прилипли к взмокшей коже. Где-то неподалеку гудят сирены, а Кир и соседские собаки лают в ответ. Я сижу на кровати и тру пальцами лицо, словно пытаясь стереть с него приснившийся кошмар. Спать я теперь не смогу, потому что во сне увижу их снова. По горлу будто прошлись наждаком, и мне жутко хочется пить. Когда мои ноги касаются холодного пола, все тело покрывается мурашками. Весной и летом папа всегда включает кондиционер на полную, и дом превращается в морозилку. Все остальные стучат зубами, но папа довольно приговаривает: «Немного прохлады еще никому не навредило». Вранье. Я тащусь по коридору и на полпути к кухне слышу мамин голос: – Они что, не могут подождать? У нее на глазах только что умер один из ее лучших друзей. Она еще не готова пережить это вновь. Я замираю. Кухонный свет пятном лежит на полу в коридоре. – Нам нужно провести расследование, Лиза, – говорит второй голос. Это дядя Карлос, мамин старший брат. – Мы хотим знать правду не меньше, чем вы. – То есть оправдать то, что сделала эта мразь, – фыркает папа. – В жопе у меня порасследуйте. – Мэверик, не начинай, – перебивает его дядя Карлос. – Перестань искать скрытые смыслы. – Шестнадцатилетнего чернокожего паренька застрелил белый коп, – парирует папа. – Тут и искать-то ничего не надо! – Тс-с-с! – шипит мама. – Тише. Старр и без того не может уснуть. Дядя Карлос что-то говорит, но так тихо, что я не слышу. Я подкрадываюсь поближе. – Дело не в черных и белых, – продолжает он. – Чушь, – отвечает папа. – Если бы это случилось в Ривертонских Холмах и его звали бы Ричи, говорить нам было бы не о чем. – Ходят слухи, что он торговал наркотой, – замечает дядя Карлос. – Значит, что, его можно убивать? – спрашивает папа. – Я такого не говорил, но это объясняет поступок Брайана – видимо, он почувствовал угрозу. «Нет», застрявшее у меня в горле, с криком просится наружу. Халиль в ту ночь никому не угрожал. И с чего вдруг коп решил, что он торгует наркотой? Стоп. Брайан. Так зовут Сто-пятнадцать? – Ага, так вы с ним знакомы, – язвит папа. – Тогда ничего удивительного. – Да, он мой коллега и, веришь ты мне или нет, хороший парень. Уверен, ему самому сейчас несладко. Кто знает, чем он тогда руководствовался… – Ты же сам сказал: он решил, что Халиль – барыга. Гангстер. Только с чего он это взял? Из-за его внешнего вида? Объясни-ка мне это, детектив. Тишина. – Как она вообще оказалась в одной машине с наркоторговцем? – спрашивает дядя Карлос. – Лиза, повторяю, тебе нужно увезти их с Секани отсюда. Этот район их погубит. – Я уже думала об этом. – И переезжать мы не собираемся, – отрезает папа. – Мэверик, двое ее друзей умерли у нее на глазах! – злится мама. – Двое! А ей всего шестнадцать. – И один из них умер от рук человека, который должен был ее защищать! Что, думаешь, если поселишься с ними по соседству, они станут относиться к тебе по-другому? – Почему у тебя всегда все упирается в расу? – встревает дядя Карлос. – Заметь, другие расы не убивают наших так, как это делаем мы сами. – Братишка, прекращай. Если я пристрелю Тайрона, то отправлюсь за решетку. А если коп убьет меня, его просто отстранят от службы. И то не факт. – Знаешь что? С тобой говорить бесполезно. – Дядя Карлос вздыхает. – Позволь Старр хотя бы поговорить с детективами, которые ведут это дело. – Думаю, сначала нам следует найти ей адвоката, Карлос, – говорит мама. – Пока в этом нет необходимости. – Как и у копа не было необходимости спускать курок, – замечает папа. – Ты правда считаешь, что мы разрешим им говорить с нашей дочерью без адвоката и коверкать ее слова как им вздумается? – Никто не собирается ничего коверкать! Я же сказал, мы тоже хотим докопаться до истины.