Грейс кивнула. Итоги жизни, собранные в рамке двенадцать на восемь дюймов. Как и все в доме престарелых, это казалось разумным и вместе с тем жутким. На этаж Воспоминаний нужно было подняться на лифте. Лифт вызывался набором цифрового кода на кнопочной консоли. — Так население не разбредается, — объяснила Линдси. Что ж, и это в соответствии со стилем учреждения — целесообразно и правильно, хоть и мороз по коже. Этаж Воспоминаний оказался комфортным, хорошо оборудованным, полностью укомплектованным персоналом — и ужасающим. Некоторые его жильцы выглядели довольно бодро, но большинство вяло сидели в инвалидных креслах, напоминая собой увядающие цветы. Некоторые стояли или пытались идти куда-то, другие что-то бормотали себе под нос, но взгляд у всех был характерный — застывший, словно они высматривали что-то далеко впереди. Дряхлая, лет под девяносто, старуха, бренча ключами, прошаркала к лифту. — Куда вы, Сесил? — позвала ее Линдси. Старуха обернулась: — Забрать Денни из школы. Он меня уже ждет. — Все нормально. Занятия закончатся только через два часа. — Вы уверены? — Конечно. Сперва съешьте ланч, а потом заберете Денни. — У него сегодня фортепиано. — Я знаю. Медсестра подошла и увела Сесил. Линдси проводила их взглядом. — Для пациентов с прогрессирующим Альцгеймером мы применяем валидационную терапию. — Как это? — Не спорим с ними, не пытаемся заставить их осознать реальность. Я, например, не говорю Сесил, что ее Денни уже за шестьдесят, он работает в банке и нянчится с тремя внуками. Мы просто стараемся на что-то переключать их. Они прошли по коридору — в смысле «кварталу», заставленному большими, в натуральную величину, куклами-детками. Здесь же нашел себе место пеленальный стол с плюшевыми медведями. — Детский квартал. — Они играют в куклы?! — не удержалась Грейс. — Только те, у кого больше сохранилась личность. Это помогает им подготовиться к визитам праправнуков. — А остальные? — Некоторые думают, что они — молодые мамы. Куклы помогают их успокоить. Невольно — а может, и намеренно — они ускорили шаг. Через несколько секунд Линдси повысила голос: — Бобби! Бобби Додд поднялся из-за карточного стола. Первое определение, просящееся на язык, если посмотреть на Додда-старшего, — франт. Щеголь. Додд выглядел энергичным и свежим, с очень черной кожей и рельефными, как у аллигатора, морщинами. Твидовый пиджак, двухцветные мокасины, алый аскотский галстук и в нагрудном кармане такой же платок. Седые волосы коротко подстрижены и гладко причесаны. Приподнято-галантное настроение Додда не изменилось, даже когда Грейс объяснила, что приехала поговорить о его покойном сыне. Она ожидала проявлений сдерживаемого горя — повлажневших глаз, дрогнувшего голоса, но ничего подобного не увидела. Пусть это смелое обобщение, но престарелые менее болезненно воспринимают смерть или крупные трагедии. Старики способны разволноваться от пустяков вроде дорожных пробок, очередей в аэропорту, плохого обслуживания, но драматические события от них просто отскакивают. Что за странный эгоизм развивается с возрастом? Связано ли это с приближением к неизбежному, когда в преклонном возрасте люди начинают блокировать беды или отмахиваться от настоящих несчастий? Может, старческая хрупкость не в силах устоять перед ударами судьбы, отсюда этот защитный механизм, инстинкт выживания, безразличие? Бобби Додд был готов помочь, но ему мало что было известно. Грейс поняла это почти сразу. Сын навещал его дважды в месяц. Да, вещи Боба в редакции упаковали и прислали ему, но он даже не открывал коробку. — Она на складе, — ввернула Линдси. — А можно мне посмотреть, что в коробке? Бобби Додд потрепал ее по ноге: — Конечно можно, детка. — Ее еще нужно сюда привезти, — сказала Линдси. — Склад не на территории «Звездного света». — Это очень важно. — Я могу заказать доставку на завтра. — Спасибо. Линдси отошла, оставив их наедине. — Мистер Додд… — О, пожалуйста, просто Бобби! — Бобби, — согласилась Грейс. — Когда сын навещал вас в последний раз? — За три дня до того, как его убили. Додд ответил сразу и не задумываясь. В первый раз Грейс ощутила дрожь за непроницаемым фасадом и усомнилась в справедливости своей догадки о свойстве возраста смягчать душевную боль. Может, к старости лучше овладеваешь наукой держать лицо? — Вы не заметили ничего необычного в его поведении? — Необычного? — Не был ли он рассеяннее, чем всегда, или занят своими мыслями? — Нет. — Пауза. — По крайней мере, я не заметил. — О чем вы говорили? — Мы отродясь не вели долгих бесед. Иногда вспоминали его маму, а большей частью смотрели телевизор. Здесь есть свое кабельное, знаете? — И Джиллиан приезжала? — Нет. Это вылетело слишком быстро. Лицо Бобби вдруг стало замкнутым. — Она вообще навещала вас? — Иногда. — Но в последний раз ее не было? — Нет. — Это вас не удивило? — Это? Нет, как раз это меня не удивило. — А что удивило? Бобби отвел глаза и прикусил нижнюю губу. — Ее не было на похоронах. На секунду Грейс решила, что ослышалась, но Бобби Додд закивал, будто прочитав ее мысли: — Да-да, вот такая законная супруга. — Они плохо ладили? — Боб со мной не делился. — А дети у них были? — Нет. — Он поправил галстук и снова опустил глаза. — Для чего все это вытаскивать, миссис Лоусон? — Грейс. Бобби не ответил. Он смотрел на нее взглядом, исполненным мудрости и печали. Должно быть, причина холодного равнодушия пожилых гораздо проще — на своем веку они многое повидали и не хотят видеть еще. — Мой муж пропал, — сказала Грейс. — Я считаю… Я не знаю, но мне кажется… это как-то… — Как зовут вашего мужа?