— Э-эх, Килиманджаро, — улыбается он. — Ты будешь осознавать каждый вдох. Это будут лучшие дни твоей жизни. Ван ден Берг показывает мне свой некогда изувеченный палец. Он без труда сгибается. — Эта гора тебя излечит, — заявляет он. Глава 10 Всепогодные интервалы Прямо напротив огромной городской станции очистки сточных вод, которая обеспечивает нужды небольшой пяди земли в Южной Калифорнии по утилизации отходов, стоит блеклое здание склада и бизнес-парк, на стоянке которого припаркована всего пара машин. Снаружи невозможно догадаться, что это спортивно-тренировочная площадка, которая вызывает, пожалуй, наибольшее количество споров в Америке. Табличка на входе предупреждает посетителей о наличии собаки, и когда я подхожу к стеклянному фасаду, я и вправду слышу угрожающее рычание, а потом, когда раздается лай, останавливаюсь. Стучу в стекло и несколько минут неловко топчусь у дверей. Тут из служебного помещения выходит плотно покрытый татуировками человек, открывает засов и пытается меня успокоить. — Она кажется злющей, но на самом деле она не кусается, — уверяет Брайан Маккензи, кивая на своего питбуля и приглашая меня на свой склад спорттоваров. Там уйма его книг, специальных масок для силовой тренировки легких и целый арсенал прочих товаров. Вот уже более десяти лет этот сорокалетний тренер опровергает расхожее мнение, утверждая, что к забегу на дальние дистанции лучше всего готовиться, не отсчитывая бесчисленные мили на треках и дорожках, а уделяя больше внимания развитию навыков, характерным для человека движениям и менее продолжительным высокоинтенсивным тренировкам. Спортсмены, которые по его программе готовятся к ультрамарафонам на дистанции более 100 миль, не бегают, постоянно увеличивая дистанцию, пока цель не будет достигнута. Они тренируются так: 1 минута сверхинтенсивной активности, а затем короткая заминка. В ходе таких тренировок человек доходит до пределов максимального потребления кислорода, т. е. пика усталости, и в результате спринтер превращается в выносливого спортсмена. Этот метод носит название высокоинтенсивных интервальных тренировок и перечеркивает 50 лет традиционного подхода. Маккензи — первый поборник этого метода и один из главных его пропагандистов. В мире фитнеса он — изгой, а порой и козел отпущения. Некоторые выносливые спортсмены называют его шарлатаном, заявляя, что травм у него будет больше, чем у спортсменов мирового класса. Это, однако, не помешало шестерым участникам Олимпийских игр, двое из которых впоследствии завоевали золото, и многочисленным профессиональным спортсменам слепо поверить в его слова (как я ни пытался, он отказался назвать их поименно, ссылаясь на их желание оставаться инкогнито). Справедливости ради отмечу, что большинство обвинений в адрес Маккензи с его программами обрушились на него до того, как ученые всерьез взялись за изучение высокоинтенсивных интервальных тренировок. К 2016 году исследователи из канадского Университета Макмастера в Гамильтоне (Онтарио) доказали, что, когда человек пытается прийти в форму, однаминутная напряженная интервальная тренировка приносит больше эффекта, чем сорокапятиминутная пробежка в умеренном темпе. Погладив питбуля, Маккензи повел меня мимо конторки в служебные помещения этого переоборудованного склада. Мы миновали еще одну комнату, забитую его добром, и прошли узким коридором, где из-за ограждения из гофрированной стали и преломления света в стекле получился какой-то подводный мир. Только через некоторое время до меня дошло, что я изнутри смотрю на грузовой контейнер, трансформированный в бассейн. Добрую половину свободного пространства занимает контейнер объемом около 250 000 литров, остальная часть спортзала завалена различными утяжелителями и кардиотренажерами. На дорожке у самого отгрузочного дока позади склада протянулась алюминиевая кормушка для скота, заполненная подтаявшим льдом. Маккензи подготовил ее как раз к моему приезду. Маккензи, как и его приятель Лэрд Гамильтон, узнал об Уиме Хофе на десятинедельном онлайн-тренинге. Он заподозрил, что в системе Хофа что-то есть, когда попробовал отжиматься на задержке дыхания. В основе высокоинтенсивных интервальных тренировок лежит теория о том, что, тренируясь с максимальным напряжением, вы увеличиваете свои спортивные возможности в целом. Иначе говоря, благодаря нескольким изнуряющим на грани обморока пробежкам по 30 секунд организм открывает в себе запас сил. Непродолжительная нагрузка повышает результаты эффективнее, чем менее интенсивные тренировки, во время которых спортсмен находится в зоне комфорта, даже если эти тренировки значительно дольше по времени. Когда Маккензи впервые ощутил, что из-за гипервентиляции легких и задержки дыхания во время многократного выполнения отжиманий повышается его выносливость, он понял, что такое дыхание — отличное средство, с помощью которого можно достичь еще более высоких показателей по мере приближения к максимальному потреблению кислорода. И он начал внедрять практики дыхания и холодного закаливания по Хофу в схему высокоинтенсивных интервальных тренировок. В тот день он хотел, чтобы я попробовал выполнить все циклы. С усмешкой он пытался заверить, что, пожалуй, это меня не убьет. Было начало девятого утра, когда мы приступили к уже хорошо известной дыхательной практике. Вместе с нами уселся один из его инструкторов. Его тоже звали Брайаном. Маккензи предпочитает такой режим, когда после 30–45 вдохов следует продолжительная задержка дыхания. В зале при этом громко играет этническая музыка. Мы установили таймеры на айфонах, чтобы отсчитывать каждый цикл. Последние несколько месяцев я записывал свое время, и максимальное время задержки дыхания после нескольких повторений составляло у меня около трех минут. Но когда занимаешься этим в группе, получается дольше. Цветные пятна под веками, кажется, начинают порхать все быстрее, а пальцы холодеют — признак усиленного кровообращения. Когда мы заканчиваем свое коллективное сопение и пыхтение, таймер показывает, что я без особого труда продержался аж четыре минуты. В конце занятия мы отжимаемся на задержке дыхания, и вот Маккензи дает знак, что уже можно начинать тренировку. Рабочая гипотеза Маккензи состоит в том, что любое упражнение, в результате которого дыхание становится более продуктивным, тут же влияет на кардиопоказатели. Метод дыхания Хофа искусственно повышает аэробную выносливость, этой-то «золотой жилой» и можно воспользоваться в процессе высокоинтенсивной интервальной тренировки. Маккензи подводит меня к тренажеру, который он называет «штурмовым велосипедом», — он похож на велотренажер с вентилятором вместо переднего колеса и двумя подвижными рукоятками. Выглядит не так уж и угрожающе, и команда Маккензи разминается на нем три минуты. Цифровой дисплей сообщает, что при комфортном для меня темпе вырабатывается около 300 ватт энергии. — А теперь в течение минуты выкладывайся по полной, — понукает он меня. И я, словно впервые отведавшая шпоры лошадь, жму на педали и рукоятки, стараясь прикладывать всю силу своих мышц. Секунд 15, может, 20, когда мощность подскакивает почти до 1 000 ватт, я чувствую себя супергероем. Потом, секунд через 30, все доступные запасы энергии истощаются, и я слабею. Тяжело. Вырабатываемая мощность падает, и предотвратить это я не в силах. Мне вообще хочется остановиться, и последние 30 секунд — сущая пытка. При этом в среднем вырабатываемая мощность при беге у меня — сравнительно жалкие 500 ватт. И вдруг этот тренажер уже не кажется мне таким уж безобидным. Сердце чуть не выскакивает из груди, дыхание перехватывает, словно я на пороге астмы, а когда я слезаю, то боюсь упасть. По крайней мере, я определил свой потолок: всего за одну минуту я начисто истратил весь запас своей выносливости. Черт, что-то мне домой захотелось! Но Маккензи уверяет, что для меня это — вовсе не предел! Пока я прихожу в себя, Маккензи ведет меня к желобу со льдом и срывает футболку, обнажая мышчатое тело. На спине у него расправила крылья сова. Он говорит, что это дань уважения художественным традициям коренных американцев северо-западного побережья Тихого океана: их связью с природой и бесконечной отвагой и выносливостью руководствовался он в стремлении создать идеального спортсмена. В этот миг в голове у меня эхом звучат слова Роба Пикелса из Центра спортивной медицины в Боулдере: «Тебе никогда не быть спортсменом мирового класса». Я удивляюсь, почему я вообще не оставил свои попытки. Тут Маккензи плюхается в ледяную воду, перемещаясь из тридцатиградусного калифорнийского пекла в другую крайность. Он охает, а затем концентрируется и затихает под водой. Минут через 5–6 он вылезает, уступая место мне. Я все еще весь горю, и у меня наверняка нечто вроде лихорадки после минутного заезда на тренажере. Мне кажется, что лед тут же остудит мое тело до нормальной температуры. Но когда я погружаюсь, от воздействия сильного перепада температур сосуды у меня сужаются так, что я такого и не припомню. После тренировки по артериям конечностей уже бежит горячая кровь, и когда артерии перекрываются, как и предусмотрено непроизвольной программой для сохранения тепла внутренних органов, волна жара отливает к центру тела. На мгновение температура у меня поднимается еще выше. Голова закружилась, и я жалобно пробубнил фотографу, Крису Делоренцо, который тоже был с нами, что мне что-то нехорошо. Ноги свела судорога, и я изо всех сил пытаюсь расслабиться и вытянуть их на дне алюминиевого желоба. Я овладел собой только через полминуты, головокружение прекратилось, а острая боль от соприкосновения с холодом вдруг сменилась приятным облегчением. В голове гудит от прилива эндорфинов, и я удобно откидываю голову на стенку желоба. Это миг чистого блаженства. Через пять минут я вылезаю на горячий настил, с ног стекает вода. Я чувствую себя почти превосходно. Лед излечивает усталость после высокоинтенсивной интервальной тренировки. И я готов вернуться к велотренажеру. — Прелесть льда в том, что он заставляет вас вновь обратиться к своему центру, — заявляет Маккензи, наблюдая за изменением моего состояния. Во время следующего цикла я должен вернуться на велотренажер, но в этот раз, прежде чем встать на педали, я делаю 30 частых, глубоких вдохов. Благодаря выпусканию CO2 и вдыханию кислорода нагрузка кажется легче. На этот раз до предела я дохожу через 45 секунд. Неплохой прирост для тренировки, которая продолжается менее часа. Мы выполняем четыре минутных интервала на велотренажере с последующей гипервентиляцией, а потом еще один без дыхательных упражнений. Когда я не работаю с дыханием, разница очевидна. Словно я вернулся к тому, с чего начинал, оказавшись чуть ли не на грани обморока. Во время последнего интервала я вообще не должен подготавливаться. Зато Маккензи велит мне выполнять силовое дыхание во время как можно более интенсивных упражнений на тренажере. Потом оказалось, что я забыл записать показатели мощности, но я помню, что этот подход был самым легким. Целый час я перехожу от гипервентиляции к стремительным заездам на велотренажере и готов отдохнуть, но Маккензи все же собирается продемонстрировать мне свою тренировку в бассейне. Человека, который только что закончил тренировку, вода, температура которой постоянно поддерживается в районе 21 градуса, освежает. Тем не менее она довольно прохладная, и когда Крис, наш фотограф, ныряет вместе с нами, он начинает дрожать всего через пару минут. Ему приходится надеть неопреновую фуфайку, чтобы камера не тряслась. Небольшой резервуар для плавания, сделанный из грузового контейнера, немногим больше салона школьного автобуса. Его длина отлично подходит для пары коротких заплывов. Оказалось, именно в этом резервуаре Маккензи помогал Лэрду Гамильтону разрабатывать его программу экстремальной водной тренировки XPT. Они хоть и живут на разных концах Лос-Анджелеса, но оба считают, что упражнения с гантелями в воде (что Гамильтон придумал первым еще сто лет назад) в сочетании с видоизмененной дыхательной практикой по Хофу — отличный способ испытать пределы своих физических возможностей. Маккензи велит мне выполнять уже знакомые мне заплывы с утяжелителями разного веса. Во время одного из заплывов я плыл по дну с большим черным медицинским мячом в руках. В другой раз я плыву с весом около 22 кг, и мне едва удается удерживать голову над водой. Такие тренировки в бассейне помогают организму приспособиться и более продуктивно использовать кислород. Да и благодаря нахождению в воде в организме запускаются разного рода физические реакции. Во-первых, за счет сокращения частоты сердечных сокращений, а во-вторых, за счет увеличения атмосферного давления на кожу. Кроме того, снижается динамическое воздействие любых упражнений: сокращается напряжение, оказываемое на суставы и мышцы, при таком же высоком объеме физической работы. Маккензи еще полчаса позанимался в бассейне, а затем скользнул под воду и выпустил из легких ровную струйку воздушных пузырей. Он опустился на дно контейнера и уселся, скрестив ноги, открыл глаза и уставился в ограниченное пространство, снова отыскивая центр себя. Выполнив это, Маккензи плавно всплыл и сделал глубокий вдох. Маккензи продолжает корректировать схемы тренировок, и он явно на верном пути. Он отслеживает выполнение различных упражнений на маркерной доске на стене напротив бассейна. — Я занимаюсь этим, потому что это работает, а не потому что лелею грандиозные мысли о лежащей в основе всего этого теории эволюции, — говорит он. Маккензи уверен, что однажды спортзалы по всей стране будут оборудованы холодными камерами, «штурмовыми велосипедами», ледяными ваннами и бассейнами, и все для того, чтобы природное закаливание стало частью тренировок любого серьезного спортсмена. Я без сил, но мне кажется, что затея правильная. Быть может, очень скоро на всей территории Соединенных Штатов и Европы центры экстремальных водных тренировок XPT вытеснят студии бикрам-йоги и кроссфит-центры. И все же где-то в глубине души я сомневаюсь, так ли нужна большинству людей для хорошей тренировки безупречная оптимизация. Ведь кое-что из того, что предлагает XPT, уже существует в усеченной форме — это племя спортсменов с Восточного побережья, которые упорно тренируются при любой погоде. Зимой 2015 года весь северо-восток Соединенных Штатов захлестнула череда буранов. После снежной бури Бостон так засыпало снегом, что люди едва успели откопаться, как очередной буран вновь накрыл их сугробами. Из-за снега те, кто пользовался общественным транспортом, не могли передвигаться по городу, а снежные наносы у стен многоквартирок и частных домов вздымались на такую высоту, что у некоторых вошло в привычку прыгать из окна четвертого этажа прямо на эти пушистые подушки. В результате этих фокусов в пунктах экстренной помощи оказалось столько людей, что мэру пришлось публично побранить авантюрно настроенных жителей города за их явное коллективное стремление расстаться с жизнью. Пока в городе боролись с экстренной ситуацией, у небольшой группы целеустремленных спортсменов, пообещавших тренироваться невзирая на погодные условия, были иные планы. Вечером, когда обрушился буран, они явились на Гарвардский стадион, прихватив с собой лопаты и соль, и твердо решили преодолеть как можно больше из 1147 бетонных ступеней. Им нужно было готовиться к утру, когда более сотни человек планировали подниматься-спускаться по секторам и обежать всю подковообразную кривую стадиона. Этот подвиг они называли «полный круг». Проект «Ноябрь» — это бесплатное спортивное движение. Среди элитных спортклубов с их системой членства оно уникально тем, что для вступления в него нужна лишь пара кроссовок, упорное желание все преодолеть и начать трудиться в поте лица. Учредители проекта — два ветерана сборной по гребле Северо-восточного университета. Они соскучились по тем дням, когда благодаря тренировкам на реке Чарльз могли съедать по 7000 калорий в день и не набирать ни грамма. Но, окончив университет, они обнаружили, что в любом спортзале и на любом тренинге за шанс попотеть взимают немалые деньги. Поэтому в 2011 году друзья Бохан Мандарик и Броган Грэхам договорились встречаться каждую среду перед работой и либо бегать по ступенькам стадиона, либо тренироваться в соседнем парке по собственной схеме, совершая забеги, выполняя бурпи и отжимания. Они будут отслеживать успехи друг друга, ставить цели пробежать определенное количество секторов и подбадривать друг друга, стараясь поднажать по сравнению с прошедшей неделей. Они создали в Сети календарь и назвали его проектом «Ноябрь» по той простой причине, что первая тренировка состоялась именно в этом месяце. Один из них вывел это название краской из баллончика на футболке, и когда кто-то поинтересовался, что это, позвал его на тренировку. Вскоре появилась страница на Фейсбуке, аккаунт в Твиттере и упоминание там же в официальном аккаунте местного поставщика спортивного снаряжения Marathon Sports. За какие-то несколько месяцев по университетскому городку расползлись слухи о том, что на Гарвардском стадионе по утрам происходит что-то необычное. И движение в общих чертах стало вырисовываться. Сначала любопытствующие участники приходили по двое, по трое. А потом Мандарик и Грэхам не успели и сообразить, что происходит, как настали такие времена, что являлись по 300 и более человек. Сейчас проект «Ноябрь», как вирус, захватывает всю страну, и когда я в последний раз наводил справки, в его власти было 29 городов. Когда вы будете читать эту книгу, их наверняка будет гораздо, гораздо больше. Теперь проект «Ноябрь» отвечает за кодекс устойчивости к погодным условиям на всем континенте. В Торонто минус 30? Ну и пусть, пора выполнять прыжки на месте «ноги вместе-ноги врозь». В Лос-Анджелесе задувает горячий ветер из Мексики? Как насчет отжиманий с хлопком? Ледяной дождь в Милуоки? На здоровье. Каждый город представляет собой отдельный клан, но все они обладают единым духом задора и упорства. Пару раз я тренировался с кланом в Денвере, но мне хочется приехать в Бостон и испытать это там, где все начиналось. Стоит конец октября. Я направляюсь в Нижний Оллстон. Изо рта у меня идет белый пар. Я паркую арендованную «Тойоту Короллу» возле стадиона и захожу со стороны основания подковы. Половина шестого утра — я поздно. Когда я добегаю до ворот, на трибунах уже несколько сотен, а, может, и тысяча человек. Я бросаю сумку у линии старта в самом северном секторе стадиона, где небольшая группа добровольцев черной краской из баллончика по трафарету выводят логотип проекта «Ноябрь» на любом спортивном снаряжении, что оставляют участники. Так клан проставляет фирменные знаки на своей, теперь уже вездесущей экипировке Grassroots Gear. Команда работает не хуже автоматов: опустить трафарет, выпустить облако черной краски — и к следующему объекту. До конца часа нужно доделать еще не меньше сотни футболок. Я тоже снимаю свою, потуже завязываю шнурки — и вперед к бетонным ступеням в надежде, что мне удастся хотя бы нагнать группу. Впереди словно целый муравейник в кроссовках неоновых цветов и ярких, облегающих футболках. Из переливающейся кабинки диджея на весь стадион гремит Thriller Майкла Джексона. Подходящий выбор перед предстоящим Хеллоуином, и я с восхищением наблюдаю, как вереница женщин, сделав перерыв между забегами по ступенькам, идет пошатываясь, будто зомби, точно как в клипе. Эта тренировка особенная. Они называют такую днем личных рекордов. Каждый месяц бегуны выстраиваются перед секторами бетонных сидений, которые примерно в три раза выше обычных ступеней. Потом они трусцой спускаются вниз, переходят к другому сектору и повторяют это до тех пор, пока либо не пройдет 35 минут, либо пока они не осилят все 35 секторов. Для среднестатистического спортсмена это трудная задача. Но когда я спросил у мужчины с младенцем за спиной, где основатели, он показал мне на крошечного муравья в неоновом зеленом одеянии на противоположной стороне подковы. — Это Бохан, — сказал он. Он покрыл всю дистанцию, хотя прошло, должно быть, не более 20 минут. Да к тому же я уверен, что он проходит ее во второй раз, ведь он уже вел группу, которая начинала в 5.30. Вздохнув, я заканчиваю прохождение седьмого сектора, и бедра у меня наверняка будут завтра болеть. Тренировки бывают разные — это я уже понял, занимаясь с денверским кланом на лестнице здания законодательного собрания штата Колорадо. В обычные дни организаторы-добровольцы для всех явившихся подбирают схему из бурпи, коротких забегов, отжиманий, прыжков на месте «ноги вместе-ноги врозь» и карточные игры на тему тренировок. Есть также типичные для каждого клана упражнения, например «хойсти», «себастианс», а также «боханы», упражнения, которые выполняются только в проекте «Ноябрь». Каждая неделя посвящена какой-то теме. Какая бы ни была тема или упражнения, по-настоящему заряжает то, что ты занимаешься с сотней других людей, и когда кого-то покидают силы, все его подбадривают и иногда обнимают. Никто не оценивает, у кого как получается. Здесь царит прекрасная атмосфера и общности, и спортивного духа. На противоположной стороне поля невероятно подтянутый человек в неоново-зеленой тренировочной куртке, широко раскинув руки, совершает рывок по ступеням сектора, голося при этом: «Я — медведь! Медведь!» Еще один не менее спортивный человек в неоново-оранжевой толстовке и головной повязке без промедления кричит в ответ: — Медведи ревут не так, — и издает рык, достойный настоящего гризли. Затем они высоко над головой хлопают друг друга по ладоням и падают на дорожку, синхронно выполняя бурпи на одной ноге. Зрелище странное, но самое подходящее для здешней атмосферы. Вполне возможно, что они даже не знакомы. Все это прекрасно, но я здесь не ради беготни по лестницам или эклектичных программ. Меня привлекает моральный дух, который поддерживают все участники проекта «Ноябрь». Они постоянны, как почтовое ведомство США: дождь ли, ветер или снег — они всегда на улице, испытывают пределы собственных возможностей. Непогода бывает в любое время года, и хотя вряд ли участники проекта думают в этом направлении, но благодаря таким еженедельным тренировкам на свежем воздухе весь клан налаживает связь между своей природой и сменой времен года. Они не только целый час занимаются кардиоупражнениями — их нервная система получает сигнал о том, какое время года на дворе. Она активизирует в организме непроизвольные, заложенные эволюцией процессы, укоренившиеся на самом глубоком генном уровне. Благодаря погодным условиям запускаются, готовясь к предстоящему сезону, рефлекторные цепи: на зиму запасается бурый жир, а летом открываются потовые железы и усиливается периферийный кровоток. Хотя еще только октябрь, температура в начале утренней тренировки едва превышает 4 градуса. Несмотря на прохладу, мужчины с голыми торсами и женщины в спортивных бюстгалтерах, поднимаясь вверх и сбегая со ступенек, обливаются потом. Минут за 25 я неплохо продвинулся по ступенчатой окружности и принялся жать к финишной прямой. Когда я волочился вверх по последнему из 35-ступенчатых секторов, ноги были будто ватные, но мне как-то удалось доковылять до финиша. Меня поддерживала небольшая группа спортсменов, а подтянутая блондинка, которую я видел последний раз в жизни, обняла меня, поздравляя с проделанной работой. В конце маршрута я наконец-то встретил самого Мандарика (его партнер, Грэхам, недавно переехал в Сан-Диего). Как и те двое, изображавшие медведей, это был высокий, впечатляюще спортивный парень. Он щеголял бритым черепом и густой, кустистой бородой. Со лба у него лил пот, но посидев и посмотрев, как последние несколько сотен людей пересекают финишную черту, он начал зябнуть и потирать руками бугристые бицепсы. Я спросил, не удивляет ли его, что из простой спортивной договоренности с приятелем получилось такое масштабное предприятие. Он с улыбкой ответил, что какова бы ни была суть проекта «Ноябрь», это именно то, чего людям не хватает в повседневной жизни. — В последнюю пару сотен лет мы сами понаставили вокруг себя все эти барьеры. Мандарик родом из Сербии, но он безупречно говорит на английском. Тут он начал изображать типичного бостонца, имитируя южный говор. — Они такие: «Ой, черт! На улице холод. Я лучше посижу дома в тепле». Они не понимают, что весь род человеческий издавна привык думать, что внешний мир опасен. Или что тренироваться на холоде — безумие. Но угадайте что? Сотни тысяч лет люди только этим и занимались. Мы для этого созданы. За последние несколько месяцев проект «Ноябрь» стал настолько успешным, что Мандарик смог уйти с постоянной работы и полностью посвятить себя взаимодействию с разными кланами (набрать обороты удалось в том числе и благодаря щедрой спонсорской помощи The North Face). Я спросил его про холод и про то, настанет ли когда-нибудь такой день, когда погода будет настолько суровой, что отмена тренировки будет оправданной. Мандарик сморщился, всем своим видом демонстрируя решительное «нет». И он принялся рассказывать мне об одном клане в Эдмонтоне, в Канаде, где температура опускается до минус 40 градусов, отметке, где показания по Фаренгейту и Цельсию совпадают. — У нас каждую неделю приходили по 35 человек. Чем холоднее становилось, тем почетнее было явиться на тренировку. Там, в Эдмонтоне, мы и вправду давали настоящую медаль каждому, кто приходил в мороз минус 30 и ниже. Однажды пришел один паренек и не получил своей медали — было минус 29. По его словам, это лишь подстегнуло его прийти на следующей неделе, — рассказывал Мандарик. Проверка своей выносливости и противостояние непогоде — одна из прелестей проекта «Ноябрь». Пареньку из Эдмонтона хотелось совершить нечто значительное, нечто, кажущееся опасным. А самое главное, нечто, что сможет сделать любой, стоит только захотеть. — Сейчас люди занимаются этим, потому что это весело, а прежде делали ради выживания, — пояснил Мандарик. В истории человечества долгое время даже возможности попасть из холода в уютный дом не было. Самая суть адаптации состоит в борьбе за выживание. И Маккензи, и проект «Ноябрь» бьются над тем, чтобы выяснить, до какого предела можно без риска испытывать человеческую выносливость в экстремальных условиях. С помощью этих знаний они тренируют спортсменов и помогают им найти в себе внутреннюю силу. Но у всех свой предел, и, если зайти за него, природа может забрать человеческую жизнь. Благоразумные спортсмены, как Маккензи и Мандарик, загодя сбавляют обороты. На что способен человеческий организм, в точности известно лишь тем, кто изо дня в день заигрывает со смертью, ходя по лезвию бритвы. А чтобы выяснить, где же этот предел, мне придется оставить подготовку спортсменов и изучить регламенты, по которым людей готовят, и вправду смотреть смерти в лицо. Мне нужно выяснить, как обучают солдат. И в ходе этого исследования я вернусь почти на два столетия назад, в те времена, когда погода решала исход войн. Глава 11 Война с холодом и жизненное начало Пьер Жан Моришо-Бопре гордо восседал на коне где-то посреди строя солдат, протянувшегося вдоль всей линии горизонта. Стояло лето 1812 года, и полковой хирург находился в составе одной из самых успешных армий всех времен. Покидая Францию якобы для того, чтобы освободить Польшу из-под власти русского царя, Великая армия Наполеона насчитывала около 700 000 человек. И как частенько бывает с вторжениями в Польшу, ее освобождение на самом деле было лишь предлогом, чтобы разрешить политические разногласия. Истинная цель Наполеона состояла в уничтожении России и передаче контроля над ресурсами империи в Париж. Тогда в газетах предсказывали немедленный успех армии Наполеона, которая только-только одержала череду побед. Поначалу так и было. Окруженная русская армия при любой возможности отступала на восток, благодаря чему силы французов продвигались все дальше в глубь страны. К сентябрю они дошли до Смоленска и почти беспрепятственно пошли на Москву. У самой столицы царь выставил прерывистую оборону, и в сражении погибли почти 75 000 солдат. Однако эта победа не была окончательной. Когда французы вошли в Москву, в небо повалили едкие клубы дыма. Под затянувшейся мглой город вспыхнул словно факел. Русские поняли, что им не победить французов в открытом бою и выбрали иную стратегию. Они сожгли каждое поле, каждый дом и амбар, которые до того поклялись защищать. Вспыхивали целые кварталы, обращаясь в колоссальную стену огня. Пожар поглотил некогда величественный город. Когда пламя наконец стало затухать, остались лишь тлеющие развалины. До сих пор Великая армия достигала успехов за счет своей способности легко и быстро перемещаться. Она быстро сметала оборону противника, перекрывая каналы его поставок, словно паразит, прогрызающий себе путь в теле хозяина. Наполеон отмечал, что «путь к сердцу солдата лежит через его желудок», и его солдаты не тащили за собой обременительное продовольствие, а выживали за счет грабежа завоеванных сел. А значит, им нужно было только побеждать. Задержка даже на пару недель означала бы катастрофу. Однако Наполеон не мог предугадать, что, когда они войдут в российскую столицу, грабить будет нечего. Из-за нехватки продовольствия пришлось принимать почти невыполнимое решение. Можно было попытаться перезимовать в Москве без провизии или же совершить унылый и позорный переход, вернувшись на основную позицию в Германии, где можно пополнить запасы и подготовиться к следующей кампании. Французы никак не могли выбрать, что же лучше предпринять, и армия весь октябрь просидела в Москве. А в ноябре температура упала почти до сибирских показателей. К тому времени Великая армия голодала, и оставался единственный выход — отдать приказ об отступлении, которое станет одним из самых жалких и гибельных за всю историю. Бопре как хирург должен был следить за здоровьем солдат с помощью примитивных средств той эпохи. Во время сражений это подразумевало ампутацию конечностей и оказание паллиативной помощи больным из воинского состава. Во время отступления он попросту с ужасом наблюдал, как на его глазах разлагается некогда непобедимая армия. Во время похода у него не было времени останавливаться и помогать каждому по отдельности. Лучшее, что он мог сделать, — записывать свои наблюдения о том, как солдаты погибают в холодных снегах. — Сколько я видел солдат, раненых и больных, отступающих по приказу и бегущих не разбирая дороги, унылых, бледных и удрученных, со слезами на глазах выпрашивающих у каждого встречного на дороге корочку хлеба? — задается он риторическим вопросом с своем фолианте A Treatise on the Effects and Properties of the Cold: With a Sketch, Historical and Medical, of the Russian Campaign. С клинической точки зрения военная глупость обернулась возможностью глубоко изучить, как холод губит человека: вмиг, за одну лишь ночь, или же с течением времени, из-за стресса и лишений. Когда колонна военных повернула к дому, до безопасного места было 750 миль. А казаки тем временем перегруппировались и верхом двинулись параллельным курсом, нападая на солдат, которые сошли с безопасной дороги и выпрашивали продовольствие в селах. Изолированные собственной спесью, солдаты замерзали десятками. Наблюдая, как они постепенно умирают, Бопре пришел к выводу, что в вопросах жизни и смерти физические возможности не всегда самое главное. Он был уверен, что тут все зависит от образа мыслей. Врач заметил, что итальянцев, португальцев и испанцев условия, в которых они оказались, приводили в уныние. Эти солдаты, родом из части Европы с более умеренным климатом, «были вынуждены мужественно переносить непривычные им суровые условия и направлять свои мысли к родным местам. Но горе тому, кто подрывал свой дух, предаваясь мрачным, наводящим уныние мыслям! Холод подкрадывался к нему быстрее, он готовил себя к смерти, подгонял ее». Так писал Бопре. Разумеется, солдаты родом из теплых мест более восприимчивы к постоянным морозам, но самое главное, по наблюдениям Бопре, это то, что первыми погибали те, кто утратил надежду. Это неподдающееся объяснениям явление, которое вдыхает жизнь в наше существование, он называл «жизненным началом». Он связывал его со способностью организма вырабатывать тепло и противостоять условиям окружающей среды. — Жизнь любит тепло. Тому, кого душит холод, нужно искать спасения только в тепле, — писал он. К концу ноября отступающую армию охватил хаос. В лица солдатам бил неизменный, холодный северный ветер. И Бопре сам видел, как у некоторых обледеневали глаза, и они слепли. Люди замерзали на ходу, погибая целыми полками. Бессчетное число раз он проезжал мимо солдат, которые в последние мгновения жизни расстегивались и раздевались догола. Наступала гипотермия, в эти последние минуты жизни в голове у них все мешалось, нервные окончания уже не распознавали холода, подавая сигналы о невыносимой жаре. Те, кому посчастливилось собрать хворост для костра и улучить пару часов сна, обнаруживали, что даже тепло огня таит опасность. Стоило изможденным людям на короткое время уютно пригреться, они тут же погружались в глубокий сон, оставляя костер без присмотра. Когда же пламя потухало, расслабившийся организм не справлялся с новым испытанием: ему не удавалось возродить в себе жизненную энергию. Первые несколько часов поспать у теплого костерка было приятно, однако «этот приятный сон был далеко небезопасен. Людей охватывал холод, они коченели и больше не просыпались». Бопре как-то удалось пережить первый переход до Смоленска. Столбик ртути в термометре хирурга колебался между устрашающими отметками в минус 20 градусов и самой низкой, минус 27. К тому времени остались лишь ряды придорожных могил по два десятка солдат в каждой. Оставшиеся в живых стонали в предсмертной агонии и бреду. Они стали легкой добычей для случайных мародерских набегов казаков, которые жаждали, чтобы ни один француз не вернулся на родину. Пострадавшим от обморожения Бопре предлагал все доступные ему лечебные средства. Большинство из них — всего лишь домашние медикаменты на основе ошибочной веры в придуманные греками гуморы и народные обычаи. В случае обморожения и почернения пальцев ног и рук Бопре энергично растирал их с помощью комков снега. Получившим обморожение солдатам это ложное тепло было похожим на те ощущения, которые заставляли солдат раздеваться в последние минуты жизни. К сожалению для его пациентов, растирания снегом не помогали ни излечить симптомы, ни облегчить их состояние. К тому времени как Бопре дошел до Вильнюса на территории современной Литвы (один из первых городов, взятых Наполеоном летом 1812 года), не велось уже никаких боевых действий. От почти трех четвертей миллиона солдат, изначально отправившихся на войну, остались лишь 30 000.