Мамедов некоторое время растерянно смотрел на начальницу, потом хлопнул себя ладонью по лбу. — Ну вот, — улыбнулась Вершинина, — я была уверена, что ты знаешь, о чем я говорю. — Вы хотите сказать, что если кто-то разыскивает подружку Марии Беспаловой, значит, негативов у них нет? — Конечно, Алискер. Теперь выиграет тот, кто быстрее найдет Ольгу Рыбакову. Мне кажется, ниточка тянется к ней. И еще. Если мы предполагаем, а нам приходится это делать, что негативы были у Марии, то как ты думаешь, стали бы убивать Беспалову, не найдя у нее негативов? — Думаю нет, но что нам это дает? — А то, что ее убил не тот, у кого эти негативы украла Беспалова, а кто-то еще, кто украл их у Беспаловой. — Получается, что действует не одна команда, а как минимум две? Вершинина кивнула головой. — Не считая нас. И негативы сейчас находятся у убийцы Беспаловой. Если мы найдем убийцу, найдем и негативы. — А какую роль в этой игре вы отводите Рыбаковой? — Одно из двух: либо она знает о местонахождении негативов и скрывается ото всех, либо негативы у нее, и она тоже должна скрываться. — А может быть, Рыбакова просто оказалась втянутой в это дело, как подружка Беспаловой, и эти бритоголовые ее запугали до такой степени, что ей приходится скрываться? — Эта версия тоже имеет право на существование, но здесь есть одно «но». Когда, ты говоришь, убили Беспалову? — Тридцатого. — Тридцатого… — повторила Валандра, — а Рыбакова пропала только два дня назад… Больше недели она спокойно жила себе на прежнем месте, и никто ей не интересовался… Вершинина смотрела прямо перед собой, напряженно о чем-то размышляя. Так прошла одна минута, две, три. Наконец она посмотрела на Мамедова. — У Беспаловой пропало что-нибудь из вещей? — Золото осталось на ней, а сумку нашли в нескольких кварталах от места убийства. Что у нее было в сумке, я не знаю. — Ладно, — Вершинина махнула рукой, — содержимое сумочки не так уж и важно для нас. Что ты еще узнал о Беспаловой? Мамедов пересказал ей свой разговор с Женькой. — Значит, он говорит, что у нее стали появляться большие деньги? Надо узнать их источник. Теперь по Рыбаковой. Ты обратил внимание, что у нее за замок на входной двери? * * * Вечером в конторе остались только Антонов-старший с Маркеловым и Алискер. Шурику с Вадимом предстояло нести ночную вахту у пульта. Алискер готовился к ночному вояжу. — Слушай, Алискер, — Вадим крутанулся в кресле и затормозил носками ботинок, — я имею в виду не какой-то конкретный случай, а вообще. — Чего? — переспросил Мамедов. — Ну вот, ты знаешь, нам иногда приходится проникать в чужие квартиры, ну там «жучка» установить, камеру приспособить или там обыск… — Ну и что? — Это ведь незаконно? — Вообще-то, незаконно. Ну и что? — Как ты к этому относишься? Ты думаешь, если тебя или кого-то из нас застукают, Валандра что-нибудь сделает, чтобы помочь нам? — Я думаю, что не надо попадаться, — уклонился от прямого ответа Алискер. — Нет, ты скажи, стоит нам так рисковать из-за не слишком-то больших денег? — Мы же не воруем… И потом, что тебе зарплаты не хватает? — Человеку всегда не хватает, но я не об этом. Я о морально-этической, так сказать, стороне… — Ну что ты ко мне пристал со своей моралью! Мне еще работать сегодня. Но раз уж ты спросил, могу сказать тебе свою точку зрения. По букве закона — это, конечно, нарушение, а по духу — ничего особенного я в этом не вижу. В конце концов, мы раскрываем преступления и преступления серьезные. Устраивает тебя это? — Честно? — Честно. — Вообще-то, не очень. — Ну, это твое дело, — Алискер посмотрел на часы, — скоро одиннадцать, мне пора. Он подошел к телефону и набрал номер Ганке. — Валентиныч, я выезжаю, буду у тебя минут через десять, ты готов? — А что мне готовиться, взял чемоданчик и все, — бодро ответил Валентиныч. — Тогда выходи, от тебя заедем за Колей. — Ты ему позвони, он, кажется, хотел на своей машине ехать. — Ладно, я ему объяснял, где это находится, пусть на своей едет. Ну все, хоп. — Хоп, — Валентиныч повесил трубку. — Я поехал, — Мамедов махнул рукой дежурным и вышел во двор. На него повеяло какой-то осенней сыростью. Погода стояла совсем не майская. Небо было затянуто тучами. Холодный пронизывающий ветер пытался пробиться сквозь их чернильно-серое волокно. Подхваченные неожиданно налетающим шквалом ветра ветви деревьев протяжно скрипели и раскачивались, шумя первой весенней листвой. В воздухе пахло дождем и унынием. Мамедов поежился, поднял воротник плаща и направился к машине. Освещенная тусклым мигающим светом фонаря, «Нива» выделялась на фоне неприветливых сумерек светлым пятном. Запустив двигатель, Мамедов дал ему прогреться пару минут и, плавно отпустив педаль сцепления, выехал на пустынную дорогу. Только сзади осталась недвижно стоять какая-то машина с выключенными габаритными огнями. Как только он начал набирать скорость, фары этой машины трижды включились и погасли. «Кому это он семафорит?» — подумал Мамедов и в свете фар «Нивы» увидел двигающийся по встречной полосе самосвал. «Что они все без света-то ездят? Ментов на них нет!» — успел подумать Мамедов и скорее инстинктивно, чем сознательно крутанул руль вправо. Ему пришлось это сделать, чтобы не оказаться смятым встречным грузовиком, который, неожиданно для него, выехал на правую сторону. Благодаря этому маневру ему удалось ослабить силу удара, который пришелся в заднее колесо по касательной. Мамедов, почувствовав острую боль в плече и одновременно в левой части головы, на какое-то мгновение потерял сознание. Самосвал, зацепившись чем-то за колесо и протащив «Ниву» метров двадцать, остановился, и Алискер увидел, как из него метнулась тень к подъехавшей сзади машине. Затем взвизгнула резина на асфальте и мощный двигатель легковушки унес ее прочь. Громада самосвала нависала над водительской дверью. «С этой стороны не выбраться!» — подумал Мамедов и попытался сдвинуться вправо. Тут сознание снова покинуло его. Он не слышал, как надрывался в кармане его сотовый, и вообще ничего не слышал. * * * Наступило время представить самого старшего из обитателей дежурки. Ганке Валентин Валентинович, прошу любить и жаловать. Если бы вы случайно столкнулись с ним на улице, вы, без сомнения, прониклись бы к нему доверием. У него солидная внешность преуспевающего бизнесмена. Гардероб Ганке, точно так же, как и его внушительная наружность, производит на обывателей самое благожелательное впечатление. Как иронично выразился Толкушкин: от Валентиныча за версту несет благонадежностью. Спокойные манеры, взвешенные суждения, чувство собственного достоинства, уверенная, неспешная походка, гордая осанка, присущая ему степенность и аккуратность во всем, его ухоженная седеющая шевелюра и усы, в общем, весь его облик вкупе с безупречного покроя плащами, пальто и костюмами не могли не отозваться в пугливых душах местных филистеров уважением, а в трепетных сердцах старых дев и вдовствующих матрон — тайной надеждой. Но если бы только они знали, что за этой импозантной внешностью, как за ширмой, скрываются замашки медвежатника, перед виртуозными манипуляциями которого не может устоять ни один замок! Прошлое каждого человека хранит немало загадок, прошлое Ганке включало в себя двусмысленный опыт вскрывателя чужих замков, будь то замки дверные или сейфовые. Предки Валентиныча были родом из Вестфалии. В массовом сознании обывателей немецкий народ награждается эпитетами «трудолюбивый», «педантичный», «скрупулезный». Ганке и был таким, чем вполне устраивал меня. Свой талант медвежатника Валентиныч теперь, как он говорил, использовал в мирных целях. В каких таких, мирных? — спросите вы. Починка и наладка заклинивших или сломанных замков, вскрытие опять-таки чужих замков, когда речь идет об обыске, установка подслушивающих устройств, срочное вскрытие сейфов при утере ключей их хозяевами и так далее, и тому подобное.