Так или иначе, Люся была рада ему, его шляпе и всем, всем, всем ученикам. Как ей хотелось, чтобы её школьные друзья, её бестолковый раздрызганный класс побывал здесь. Поучился бы у этих зверюшек дружелюбию и старательности. «Обязательно приглашу сюда Киру Тарасову, — решила Люся. — Пусть свой „правдизм“ преподает. Из её правдизма такой сочинизм получится — лучше не надо». — Хорошо, дир, я зайду. — Она обернулась к ученикам: — Прошу всех в класс. Раздался рёв начинальника. Интернатники бросились в класс. И даже застряли в дверях. Некоторое время они колыхались такой живой шторой, а потом провалились внутрь. И ни стука не было, ни грохота. Если бы Люсин класс так вот вывалился из дверей, одних ботинок бы разлетелось штук двадцать. А шум был бы такой, как будто экскаватор буксует. Ученики стояли на своих партах на передних лапах, стараясь повернуть голову в сторону Люси. — Блюм! — сказала Люся. Они блюмкнулись и засветились от радости. Люся осмотрела класс: — А где Мохнурка Великолепный? — Я здесь! — послышался голос сверху. Из Плюмбум-Чокиной дыры высунулась усатая мордочка. — Почему ты там? — Меня сюда Мехмех посадил. Он сказал, что от меня внизу слишком много шума. Чем-то Мохнурка напоминал страдательного Киселёва. Тот тоже вечно шумел во всех местах, и его всегда куда-то запихивали. В угол, в пустой класс, во двор подметать. — К доске пойдёт Цоки-Цоки, — сказала Люся. — Она ещё ни разу не отвечала. Цоки-Цоки вышла, глядя в пол, и тихо сказала: — А у нас вчера комиссия была! — Комиссия? — удивилась Люся. — Да! Да! Да! Комиссия! — закричали интернатники. — Большая. — Они на машине приехали. Две строгих тёти и один добрый дядя. — И что они делали? — спросила Люся. — Можно, я скажу? Можно, я скажу? — закричал сверху Мохнурка. Он настолько высунулся, что висел уже только на задних лапах. — Нет, нет! Пусть скажет Фьюалка. Ласка поднялась из-за стола и, как всегда, коротко и толково ответила: — Они всё осмотрели. А потом ушли к Мехмеху. И там разговаривали с ним и с дядей Костей. Мы не знаем, о чём они разговаривали. — А я знаю! — кричал Мохнурка. — Я под домик подкопался и всё слышал. — Подслушивать нельзя! — строго сказала Люся. — Это плохо и неудобно. — Очень плохо, очень неудобно! — согласился Мохнурка. — Потому что там земля мокрая. Но всё-таки можно. — И о чём они говорили? — Они спрашивали: кто открыл здесь звероферму? Этот интернат от цирка или от кино? Почему звери разговаривают? Может быть, это научная военная лаборатория? И всё время говорили: «Дайте нам выписку из решения». И добавляли: «Надо устроить большую проверку». — Это всё очень интересно, — сказала Люся голосом любимого завуча Эмилии Игнатьевны. — И всё же мы продолжим урок. Уважаемая Цоки-Цоки, напишите такое предложение: «Маленькие звери не хотят большой проверки». Цоки-Цоки стала писать. Она прижимала уши, высовывала язык. Всячески старалась. Вот что у неё вышло: МАЛЕНЬКИЕ ЗВЕРИ НЕ ХОТЯТ (ХОТЯТ) БОЛЬШОЙ ПРОВЕРКИ. Люся спросила: — Почему слова «маленькие звери» написаны маленькими буквами? — Они же маленькие. — А почему «не хотят (хотят)»? — Потому что всё-таки немножко хотят. Интересно — что такое большая проверка? — Хорошо. А теперь напиши такое предложение: «Котик, кот и котище построили домик, дом и домище». Цоки нацарапала на доске слова «КОТИК», «КОТ» и «КОТИЩЕ» разных размеров. Такие, как «ДОМИК», «ДОМ» и «ДОМИЩЕ». По нарастающей. — Так я и думала, — сказала Люся. — Дети… то есть звери… то есть дорогие интернатники, запомните одно грамматическое правило: «В русском языке все слова пишутся в одном размере». Это правило она придумала на ходу. Вошёл дир и внёс блюдо с кочерыжками. Интернатники помчались хватать их. Сверху ссыпался Мохнурка в чёрных очках и захрумкал капустой. А Плюмбум-Чоки не вылезал. — Почему Плюмбум-Чоки не берёт кочерыжку? — спросила Люся. — Он что, заболел? — Нет, — ответил дир. — Он ест только эвкалиптовые листья. И ничего другого. — У нас в аптеках они бывают. — Купите, пожалуйста, для нас, — попросил Меховой Механик. — Чтобы у нас был запас. Бурундуковый Боря потянул Люсю за руку: — Девочка Люся, девочка Люся, давайте устраивать игры на свежем кислороде. — Давайте, — согласилась Люся. — Мы устроим большие спортивные соревнования. — Она вытолкала интернатников на участок: — Внимание! Внимание! Прошу всех построиться. Сейчас у нас будет небольшая осенняя олимпиада. Мы узнаем, кто самый ловкий. Люся приказала интернатникам строиться по росту. Это было очень сложно для них. Потому что они никак не понимали — кому стоять впереди, кому сзади. — Ну и что, что ты выше! Зато я старше. — А у меня в большой разлинованной Хвалюндии ни одной плохой получалки нет. — При чём тут твои получалки? Главное — рост! — А я вон какой большой стал. Смотри. — Ты на кирпич залез. Это не считается. Впервые Люся поняла, что они могут разговаривать и на каком-то другом языке. Потому что у них иногда проскакивали отдельные трескучие слова и даже целые скрипучие предложения. В азарте, раньше такого не было. — Я тебя сейчас как тресну палкой! Вот ты и узнаешь, кто выше, — говорил Иглосски Боброву. — Девочка Люся! Девочка Люся! — кричал Мохнурка. — А уши считаются? Цоки-Цоки вон какая маленькая, а уши у неё до неба! Наконец Люся выполнила эту сложную работу. Впереди стояли рослые интернатники и интернатницы: Биби-Моки, Устин, Летящий в Облаках, Снежная Королева. В середине были Фьюалка, Кара-Кусек и Сева Бобров. В конце скакала всякая мелкота: Мохнурка, Цоки-Цоки, Иглосски и Бурундуковый Боря. — Сначала мы будем прыгать в длину, — сказала Люся. — Вот здесь дорожка для разбега. А прыгать будем сюда. Это яма для прыжков. Только надо её немного вскопать. Интернатники смотрели на Люсю, как солдаты на генерала во время парада. — Милый Устин, — попросила она. — Принесите лопату. Мы взрыхлим землю, чтобы малыши мягко шлёпались. — Зачем лопатка? — возразил Устин. — Мы сейчас лапами взрыхлим.