— Если и упоминал, то я не помню. Если он приглядывал за месье Пино в то время, то, наверное, познакомил бы нас. Мы ведь приблизительно одного возраста, non? — Он на пару лет моложе, но да, я об этом тоже подумал. Жан Ги был немного разочарован. Возможно, Ален Пино и Стивен Горовиц вовсе и не были знакомы. Если бы их знакомство состоялось, то Стивен почти наверняка познакомил бы этого гуляку со своим гораздо более спокойным крестником. — Вероятно, в то время я был вдали от университета, — сказал Арман. — Дай мне знать, если найдете еще что-нибудь. — А у вас есть новости? — Похоже, неодим, называемый редкоземельным металлом, на самом деле не так уж и редок. Это мощнейший магнит, но не более того. Мы ищем связь с телекоммуникациями. И по-прежнему непонятно, почему ГХС хранила в тайне свою находку. — Может быть, такова корпоративная культура. Они не очень-то любят рассказывать о своем бизнесе. — Может быть. Они оба знали, что последние слова Жана Ги сказаны для ушей тех, кто может их прослушивать. На самом деле никакой тайны тут не было. Это было прикрытием. — Рейн-Мари далеко? Дай мне ее на пару слов. — Арман? — услышал он голос жены. — Жан Ги рассказал тебе о наших находках? — Да, вы нашли гораздо больше, чем мы. Даниель не звонил? — Нет пока. Хочешь, чтобы я ему позвонила? — Нет, я сам. Дай мне знать, когда миссис Макгилликадди напишет о Стивене и месье Пино. — Непременно. Арман… — Oui? — Все в порядке? — Да. Мы едем. Уже подъезжаем. Он не стал говорить ей, к чему они подъезжают. Пусть ГХС умела хранить секреты, но по сравнению с главой отдела по расследованию убийств они были младенцами. Однако ключевым моментом было знание, какую информацию слить, а какую придержать. Гамаш позвонил Даниелю. Услышал гудок. Еще гудок. И записанный голос Даниеля — низкий, веселый, дружелюбный, приглашающий его оставить сообщение. — Даниель, это отец. Позвони, когда сможешь. Впереди он видел свой дом. А в нем — то, на поиски чего он мчался через весь Париж. Поскольку молчание было уже нарушено, Жан Ги решил сделать еще один звонок. Услышав голос Анни, он успокоился. До этого момента он понятия не имел, в каком напряжении пребывает. — Все в порядке? — спросил он. — В полном. Оноре и девочки поели, приняли ванну, и мы их сейчас укладываем. Ты знаешь, что тетушка Рут научила его песенке? — Боже мой, что на этот раз? Первыми словами их сына были не «мама», и не «папа», и не «молоко», и не «пожалуйста». Спасибо тетушке Рут и ее утке Розе: первым словом, произнесенным Оноре, было слово «фак». Он выкрикнул его громко и отчетливо. Посреди вечеринки с гостями. Несколько раз. Анни и Жан Ги попытались объяснить, что на самом деле он говорит «дак», но его произношение было настолько идеальным, что никто им не поверил. Оноре восторгался своей тетушкой Рут и ее уткой Розой, он поглощал и запоминал все, что они говорили. — Вот послушай, — сказала Анни и поднесла телефон к сыну. Тот пел высоким, чистым голосом: — «Что нам делать с пьяным моряком?» — Старинная моряцкая песня? О господи, — вздохнул Жан Ги. — Но какой прекрасный у него слух! — Да, на это нужно обратить внимание. — Ты в порядке? — повторил он. — Да. За несколько минут до этого у Анни был приступ боли. Она сказала себе, что это из-за несварения. Хотя сердце и то, что немного пониже, подсказывали ей, что это никакое не несварение. Она чувствовала, как в ней нарастает паника, но ничего не сказала Жану Ги. Еще рано. Пока у нее нет полной уверенности. — Расскажу больше, когда увидимся, — пообещал Жан Ги. — Приезжай, когда сможешь, — откликнулась она. «И поскорее. Как можно скорее». Он попрощался, слыша на заднем плане голос сына: «То вверх, то вниз бросает нас…» — Пальто можете не снимать, — сказал Арман, когда они вошли в квартиру. — Мы на минуту. — Мне хватит времени воспользоваться туалетом? — резко спросила мадам Арбур. Она явно не привыкла к тому, что ее таскают по городу, словно мешок интеллектуально неполноценной картошки. — Oui. Certainement[80], — ответил Арман. — Это рядом со спальней. Она вышла, и он достал коробку из больницы. Она стояла там, где он ее и оставил предыдущим вечером, — рядом с креслом в гостиной. Арман снял крышку, заглянул внутрь. И отпрянул в удивлении. В коробке что-то прибавилось. И хотя оно было завернуто в материю, он знал, что это такое. Он развернул пистолет так, чтобы не оставлять на нем отпечатков. Не из этого ли оружия убили Александра Плесснера? Неужели его теперь собираются подставить? Арман понюхал ствол. Из пистолета давно не стреляли, но это ничего не значило. С помощью платка он освободил магазин. Пистолет был полностью заряжен. Но… Он достал одну пулю. Она оказалась нестандартной. Разрывная пуля? Незаконная, безжалостная. Эффективная, если желаемый эффект состоял в том, чтобы проделать дыру в человеческом существе. Нет. Это было нечто совсем иное. Несколько секунд Арман смотрел на пулю, лихорадочно размышляя. Вернув пулю в магазин, он огляделся. Кто-то проник в их квартиру между тем временем, когда они с Рейн-Мари забегали сюда по пути в Лувр, и этой минутой. Изменилось ли что-то еще? Добавилось? Убавилось? Без основательных поисков трудно было сказать. А времени на поиски у него не осталось. Кто это сделал? Клод Дюссо? Ирена Фонтен? Тьерри Жирар? Ксавье Луазель? И для чего? Он посмотрел на оружие в своей руке. Для чего оно здесь? Журчание воды в туалете прекратилось, у Армана оставались секунды на то, чтобы решить, что ему с этим делать. Он сунул пистолет в карман пальто и снова склонился над коробкой. Потом остановился. И передумал. Быстро подойдя к книжному шкафу, он вытащил несколько книг с верхней полки и спрятал пистолет за ними.