Марго с радостными криками приложила руку к животу Анни, и, пока остальные здоровались, две женщины принялись обсуждать предстоящие роды. Когда шум стих, все сели. Даниель разлил вино, а Марго принесла свежевыжатый сок для Анни и кока-колу для Жана Ги. На хлеборезную доску на столе выложили еще горячие багеты, затем принесли terrine de campagne[19], взбитое масло, маленькие вазочки с оливками. — Я думала, Стивен тоже придет, — сказала Анни, глядя на пустое кресло. — Он придет, — заверил ее отец. — Мы виделись сегодня днем. — Попробую угадать, — сказал Даниель. — В Музее Родена? — Он повернулся к Розлин. — Ты когда-нибудь слышала историю о том, как папа делал предложение маме? — Никогда, — ответила Розлин с преувеличенным интересом. Как и все остальные, она слышала эту историю тысячу раз. — И что случилось? Арман прищурился, глядя на невестку с напускным неодобрением, и она рассмеялась. — Девочкам понравились пижамки, — сказала Розлин свекрови. — Боюсь, они теперь захотят носить их повсюду. — Ну так и позволь им, — сказал Даниель. — И кстати, мамочка, спасибо, что не разрешила папе выбирать подарок. — Он уже просил завернуть пару малярных валиков для краски, но я успела его остановить. Арман печально покачал головой: — Видимо, им придется дождаться Рождества. Пока все остальные смеялись, Арман внимательно смотрел на Даниеля. Тот был счастлив. Казалось, Даниель примирился с Жаном Ги. Он давно ревновал отца — уж слишком дружеские отношения завязались у Армана с его заместителем, но теперь Даниель установил свои собственные отношения с Жаном Ги. И все же Арман заметил, что Даниель старается держаться подальше от Жана Ги. Впрочем, это могло быть просто случайностью. Сам он надеялся найти в ближайшие дни время и прогуляться или пообедать с Даниелем. Чтобы только они вдвоем. Чтобы после слов Стивена убедиться, что у сына все в порядке. Часы показывали двадцать минут девятого, а Стивен, обычно образец пунктуальности, так пока и не появился. — Excusez-moi, — сказал Гамаш и стал подниматься со стула, но в этот момент дверь бистро открылась и появился тот, кого ожидали. — Стивен! — воскликнула Анни и попыталась встать, что ей и удалось сделать с помощью Жана Ги. Арман и Рейн-Мари стояли у своих мест, пока молодежь здоровалась со Стивеном, потом Марго усадила всех на место, освобождая проход ресторанчика. Даниель жестом попросил еще вина, а Стивен, положив телефон на стол перед собой, кивнул бармену. Его обычное. Принесли мартини и еще один литр красного вина. — У меня тост, — сказал Арман, когда все сделали заказ. — За семью. За нового ее члена… — он кивнул на живот Анни, — и очень-очень… — Очень, — присоединился к нему хор всех сидящих за столом, — старого. Стивен поднял свой бокал и сказал: — Идите к черту. — Мой отец человек немногословный, — сказал Даниель, когда затих смех. — Ты не слишком хорошо его знаешь, — возразил Жан Ги. — Вот подожди, когда он начнет цитировать «Крушение Эсперуса». — Ну если ты просишь, — откликнулся Арман. Он прочистил горло и принял серьезный вид. — «Шла шхуна „Эсперус“ по…» Все рассмеялись. За одним исключением. Арман краем глаза поймал хмурое выражение на лице Даниеля. Ему явно не понравилось, когда ему дали понять, пусть даже и в шутку, что Бовуар знает его отца лучше, чем он, Даниель. Стивен тоже заметил выражение на лице Даниеля и едва заметно кивнул Арману, после чего посмотрел на свой телефон. Затем он обратился к Анни и Жану Ги: — Как вы себя чувствуете? Несколько минут они вели разговор, который могут вести только близкие люди. — Если что-то понадобится… — сказал Стивен и оборвал фразу. — Может быть, немного мороженого в «Лютеции»? — подхватила Анни. — Это мне по силам, — сказал Стивен. — После понедельника. Мы все сможем отпраздновать. — А что случится в понедельник? — спросил Жан Ги. — Да так, несколько встреч. Кстати, как твоя новая работа? Арман в это время разговаривал с Даниелем: — Хорошие новости насчет твоего повышения. Целый новый отдел. — Да, — сказал Даниель. — Венчурный капитал. Уже есть одна инвестиция. — И какая? — Не могу сказать. «Не можешь, — подумал Арман, — или не скажешь?» — Значит, у тебя много времени уходит на оценки рисков? — спросил он. — Именно так. Его отец внимательно слушал, задавал вопросы. Аккуратно выуживал информацию из Даниеля, пока его сын не расслабился и не стал говорить свободно, даже увлеченно. Рейн-Мари увидела, как Даниель несколько минут спустя подался ближе к отцу. Они были очень похожи во многих отношениях. Даже внешне. Даниель при росте шесть футов два дюйма был чуть повыше отца. И потяжелее. Но на костях у него были мышцы, а не жир. Так же, как и у Армана. Только чуточку меньше. Даниель отрастил бороду — она у него была рыжеватая, с несколькими седыми прядками, удивившими Рейн-Мари. Время не стояло на месте. Его густые каштановые волосы были коротко подстрижены. Волосы его отца теперь почти совсем поседели и слегка курчавились. И чуть поредели. На чисто выбритом лице Армана морщин, конечно, было больше. А к ним добавлялся и глубокий шрам на виске. Как и отец, Даниель был добрым и, можно сказать, учтивым человеком. В отличие от отца Даниель в юности не был особо одаренным, но зато обладал самодисциплиной. Он много работал и часто превосходил своих более талантливых от природы друзей. Он был счастливым мальчиком. Пока… В возрасте восьми лет с ним что-то случилось. Между ним и отцом выросла стена. Поначалу это был лишь маленький шаг назад. Даниель всегда оставался вежливым маленьким мальчиком, но теперь появилась формальность. Отстраненность. Осторожность, переросшая в холодность. Между ними выросла пропасть. Рейн-Мари наблюдала, как Арман пытается ликвидировать этот разрыв, но пропасть с каждым объятием только расширялась. Арман вызвался тренировать хоккейную команду сына, но Даниель попросил его отказаться от этого. Прежде Арман возил мальчика на утренние тренировки, сидел на трибунах с ужасным кофе из автомата, грел о стаканчик руки. Наблюдал. Пока Даниель не попросил его перестать. Укладывая мальчика спать, Арман всегда, всегда говорил сыну, что любит его. Даниель встречал его слова молчанием. Но Арман никогда, вплоть до этого дня, не прекращал говорить Даниелю, что любит его. И всеми известными ему способами показывал, что не просто любит мальчика, но еще и любит быть его, Даниеля, отцом. Потерявший в один день обоих родителей, Арман хотел, чтобы у его детей были мать и отец, с которыми они могут не сомневаться в своей безопасности, могут быть уверены, что родители всегда будут с ними. Но Даниелю этого никогда не хватало. Что-то порвалось. Внутри его открылась какая-то дыра, и заполнить ее было невозможно. И все-таки Арман продолжал любить сына. Рейн-Мари не думала, что есть другие отцы, которые так любили бы своих детей.