— Миссис Макгилликадди? Нет, он по-прежнему с нами. Да. Но мне нужно узнать кое-что. Содержание завещания Стивена. — Он выслушал ее возражения и тихо сказал: — Я согласен. Это ужасно, что я об этом спрашиваю. Но мне необходимо знать. Да. Я подожду. С заходом солнца похолодало. На фоне мягко переливающегося розового неба вырисовывались шпили, памятники, музеи. — Oui, я здесь, слушаю. Он выслушал ее и поблагодарил. Опустил голову и вздохнул. А потом поднял взгляд к окну-розе. Вернувшись домой, Жан Ги сразу понял, что Анни нервничает. — Что случилось? Началось? — На последнем слове он дал петуха. — Нет. Мне кажется, кто-то следит за нашей квартирой, Жан Ги. В три быстрых шага он подошел к окну. Там не было ничего подозрительного. Но уже темнело, и в тенях между домами могло скрываться что угодно. Включая и людей. — Для твоей защиты выставлен полицейский. Может быть, это он. Но я проверю, чтобы знать точно. Анни в окно видела, как ее муж перебежал на другую сторону узкой улицы. Он заглядывал в проулки, открывал двери домов. Потом он посмотрел на окно, в котором стояла Анни, и отрицательно покачал головой. — Ничего, — подтвердил он, вернувшись. — Даже этого чертова флика нет. — А зачем нас защищать? — Для дополнительной безопасности. Знаешь, ты ведь типа важная персона. Она улыбнулась: — Извини. Наверно, мне уже мерещится. — Ну, ты не одна такая, кому мерещится, — сказал он, прижимая ее к себе. Следующие ее слова донеслись до него, приглушенные его курткой: — Есть кое-что еще. И это мне точно не мерещится. Глава двадцать третья — Подарок хозяйке? — спросила Рейн-Мари, разглядывая знакомую коробку из больницы в руках Клода Дюссо. — Как любезно с вашей стороны. — Да, мадам, но вам придется вернуть ее мне, — сказал Дюссо. — Таково условие дарения, — добавила Моника Дюссо, стоявшая за спиной мужа. Арман взял коробку у Клода, а Рейн-Мари рассмеялась. Она поцеловала Монику, которая осторожно держала коробку поменьше, со знакомым логотипом кондитерской Пьера Эрме. — Это?.. — начала она. — «Исфахан»? Да. Обе женщины вздохнули. — Можно подумать, что в коробке Джордж Клуни, — пошутил Клод. — Кое-что получше, — откликнулась Моника. — Ой, какой у вас чудесный запах. Небольшая квартира Гамашей с деревянными балками, свежевыбеленными стенами и большими комнатами и без того выглядела уютно, но запах чеснока и базилика делал ее еще привлекательнее. — Обычный ужин с пастой, — сказала Рейн-Мари. — И, как я и говорила, en famille. — А еще я принес вот это, мадам. — Префект полиции вытащил из своих глубоких карманов бумажный пакет с двумя бутылками вина. — Ого, — сказала Рейн-Мари и королевским голосом объявила: — Можете оставаться. Клод рассмеялся, потом обратился к жене: — Подождем, когда она поймет, что коробка со сластями пуста. Sauve qui peut[66]. Теперь настал черед Рейн-Мари улыбаться. Они не так уж часто встречались с Дюссо в непринужденной обстановке, и теперь она спросила себя почему. Они ей нравились. Очень. И Арману тоже. Но когда она подошла, чтобы поцеловать Клода в обе щеки, реальность вернулась к ней. Она вспомнила, почему пригласила их. Не как друзей, а… Его запах окутал ее и принес с собой вид тела Александра Плесснера. Тело незваного гостя лежало у ее ног с обескураживающей реальностью. Она с трудом сохраняла улыбку, когда вместе с Арманом приглашала супругов Дюссо в гостиную. Они сели перед камином, разожженным больше для уюта, чем для тепла, и за выпивкой и едой стали говорить о детях и внуках. О книгах и постановках. О ресторанах, в которых побывали впервые. О чем угодно, кроме Стивена и месье Плесснера, которые незримо присутствовали с ними за этим столом. Смотрели на нее. Ждали, когда она начнет задавать вопросы. Но время еще не пришло. Разговор перешел на их будущую жизнь на пенсии. Рейн-Мари, оставившая работу в Национальной библиотеке и архиве Квебека, рассказала им о своей новой страсти: — Я независимый исследователь. — Что это значит? — спросила Моника, макая кусочек багета в остатки соуса к пасте. — Люди нанимают меня искать информацию о разных предметах, документах, фотографиях. — Вроде генеалогии? — спросил Клод. — Non, этим занимаются другие, — сказала она. — Предположим, умирает чей-то родственник, и среди его вещей обнаруживается что-то странное, неожиданное. Я могу разузнать об этом предмете побольше. — А вы, Моника? — спросил Арман. — Какие у вас планы? Если они и обратили внимание, что он сменил тему, то никак не показали это. Моника, как выяснилось, собиралась сократить свои часы в клинике. — Мы купили домик в Сен-Поль-де-Ванс, — сказала она. — Там наша дочь неподалеку, а для Клода в Ницце есть аэропорт. — Собираешься гонять туда-сюда? — спросил Арман. Он принес сыры, которые купил на улице Жофруа-л’Анжевен по пути домой, и подлил вина в бокалы. — Non, non. По крайней мере, не на мою нынешнюю работу, — сказал Клод, намазывая густой сыр Пон-Левек на крекер. — Речь идет о том времени, когда я выйду в отставку. Как и Рейн-Мари, я, возможно, буду браться за какие-то частные предложения. На определенные навыки всегда есть спрос, верно, Арман? — Ты об игре на саксофоне? Моника рассмеялась. Рейн-Мари тоже, но Арман не сводил глаз с Клода. Он точно знал, о каких навыках говорит Клод. Когда сырное блюдо доели, Рейн-Мари предложила сделать перерыв. Она встала, поднялись и все остальные. — Я подам кофе и десерт в гостиной. Это прозвучало так, словно она говорила о полноценной отдельной комнате, в реальности же круглый обеденный стол соседствовал с диваном и креслами, стоящими перед потрескивающим огнем. Они помогли убрать со стола. Потом Рейн-Мари выпроводила мужчин. — Уходите. Курите ваши сигары и планируйте захват Бастилии. — Что ж, будем делать что приказано, — сказал Клод, — хотя возможно, мадам, что вы слишком много времени проводите в архивах. Идем, Арман, — услышали женщины, когда мужчины, взяв свою выпивку, встали, чтобы уйти. — Ты по какую сторону баррикад будешь, когда пойдем на штурм Бастилии?