Способность согласовывать эти части реальности – залог нашей продуктивности и адекватности. Рассогласования переживаются как замешательство и неуверенность, а длительная неспособность прийти к согласованию может привести к расстройству адаптации, в отдельных случаях вплоть до психоза. Мама связана с ребенком еще до рождения, с отцом же ему предстоит выстроить эту связь. Для этого необходимо заметить отца, сделать движение к нему от мамы во внешний мир – и быть встреченным там отцом. Взаимодействие с матерью наполняет ребенка изнутри, взаимодействие с отцом определяет ребенка снаружи. Контакт с матерью формирует наше внутреннее самоотношение, самоценность. Контакт с отцом привносит в нашу жизнь отношение к нам внешней значимой фигуры, которое потом станет самооценкой – способностью посмотреть на себя со стороны, свериться с критериями и нормами, диктуемыми окружением. Если мама удовлетворяет потребности младенца и ассоциируется у него с удовольствием, то отец ассоциируется у него с той силой, которая способна вмешиваться в эту диаду, с одной стороны – привнося ограничения на контакт с матерью, с другой – давая возможность удовлетворительного взаимодействия с иным, отличным от материнского. Отец приходит снаружи как представитель внешнего мира, и с его присутствием необходимо считаться. Так появляется новое измерение – принцип реальности. Для младенца его внутренняя реальность – единственно возможная, он еще не знает, как ее интерпретировать, может только различать в ощущениях, комфортно ему или нет, испытывает он удовлетворение или фрустрацию. Внешняя реальность для него – источник тревоги и неприятных ощущений, от которых он спешит избавиться, призывая криком мать и пребывая в иллюзии, что мир вращается вокруг него. Чем больше у него появляется новых навыков по мере развития, тем более он автономен, тем больше у него возможностей влиять на свое состояние и окружение. И тем больше он встречается с ограничениями, которые накладывают родители, заботясь о его безопасности и прививая ребенку нормы поведения. Отец приходит снаружи как представитель внешнего мира, и с его присутствием необходимо считаться: так появляется новое измерение – принцип реальности. Реальность диктует свои условия: ребенок хочет безраздельно владеть матерью, но она отвлекается от ребенка, в частности, на отношения с отцом. Ребенок хочет немедленно удовлетворять все свои потребности, стремясь к удовольствию, – родители устанавливают ограничения и запреты. Ограничения от матери вызывают фрустрацию: как часть меня может не слушаться? Это приводит к конфликту любви и ненависти к матери, поляризации ее фигуры на плохую и хорошую, удовлетворяющую потребности и отказывающую в удовлетворении, отвергающую. Это внутрипсихическая драма, которая важна и необходима как этап развития психики. Однако она будет неполной, если не вмешается внешняя фигура – отец, – на которую можно злиться за отделение от матери и в то же время ограничения от которой принимаются легче из-за изначальной отдельности от ребенка. К тому же с мамой ребенку сложно проявить всю свою силу из-за страха ее разрушить. Папу разрушить не так страшно: отец способен выдержать силу ребенка и дать ему отпор. Здесь есть другая опасность: если отец не различает способность к проявлению силы и насилие, он может в ответ напасть на ребенка, выпав из родительской роли и нанеся ему психологическую травму (как, впрочем, и мама). Вероятно, поэтому в нашем обществе у людей так мало здорового контакта со своей силой и так много насилия и толерантности к нему. Отец и мать выступают для ребенка как конкурирующие привязанности, и тогда на одного из них можно злиться, а от другого получать утешение. Чем согласованнее будут действия родителей, тем и ребенку легче будет согласовать свое поведение. Однако мама и папа все же разные. Мама и папа дают разные оценки происходящему – и это прообраз формирования консенсусной реальности: как они договариваются, преодолевая различия или застревая в конфликте. Ребенок интроецирует семейные убеждения и ценности, как и конфликты родителей, которые становятся позднее его собственными внутренними конфликтами. Если у ребенка в доступе только мама – есть единственный способ интерпретировать реальность, более того, благодаря слиянию ему сложно отделить свою внутреннюю реальность от материнской. Нет третьего, об которого можно проверить истинность или ложность маминых посланий, а также испытать иные ощущения и эмоции, чтобы откалибровать свое восприятие реальности. Кроме того, отец воспринимается как наставник и проводник во внешнем мире, представителем которого он является в глазах ребенка. Принципы взаимодействия с ним проецируются на взаимодействие с миром, в частности с социумом. Доброжелателен внешний мир или безразличен, требовательный он или пугающий – зависит от восприятия ребенком фигуры отца. Идентичность/полоролевая идентичность Фигуры отца и матери – это точка отсчета для формирования идентичности. Их различия и отношение к ним, как мы уже говорили, могут как поддержать ребенка в его праве быть таким, каков он есть, так и являться причиной внутреннего конфликта, расколотой или диффузной идентичности, запрета быть самим собой. Материнская фигура является зеркалом, в большей степени отражающим феномены внутреннего мира ребенка, его внутреннее содержание: потребности, импульсы, самоотношение. «Малыш, ты плачешь, ты хочешь кушать. Какая интересная игрушка, ты хочешь поиграть. Какой ты молодец, у тебя получилось!» – примеры позитивного материнского отражения. Негативные примеры каждый из нас тоже без труда додумает. Мама напитывает ребенка изнутри, чтобы он получил достаточно ресурса развернуться во внешний мир, где его встречает отец как представитель этого мира. Как ко мне отнесется внешний мир в лице отца? Как он меня встретит, отразит? Каким или какой я буду в его глазах? Именно взгляд на себя извне порождает нашу идентичность: кто я в этом мире среди других? В частности, на этот опыт будет опираться как наша самоценность, так и самооценка. Самоценность – термин, который появился сравнительно недавно и означает, с нашей точки зрения, безусловно положительное самоотношение, переживание собственной ценности. Самоценность не может проявиться вне контакта со значимым другим – следовательно, в здоровой, зрелой самоценности присутствует понимание ценности другого как отдельного (функция границ) и ценности контакта. Самоценность в большей степени формируется в первичном контакте с матерью, но появление отца как значимого другого выводит ее на более зрелый уровень. Самооценка, в отличие от самоценности, подразумевает оценку определенного качества, критерия или параметра, которые являются измеримыми. Самооценка невозможна без сравнения себя с другими или с удовлетворительным образцом, идеалом. То есть она невозможна без сформированной критичности, функции тестирования реальности. Именно поэтому самооценка малыша в норме завышена, так как он эгоцентричен, многократно отражен в хорошем материнском зеркале. А вот самооценка подростка нормативно занижена, так как в его жизни происходят драматические изменения, «период бури и натиска», поиск себя в мире людей. И фигура отца как представителя внешнего мира является оплотом поддержки в этом поиске идентичности, как и материнская любовь, которая дает надежду, что хорошее возможно. Таким образом, отцовская фигура существенно влияет и на формирование самоценности, и на становление самооценки, что является стержнем нашей самоидентификации. Мы довольно рано задаемся вопросами «Кто я? Какой/какая я?», поначалу отталкиваясь от своих сходств и различий с родителями, от их отношения и оценок друг друга и нас самих. Мы улавливаем, что одобряют и не одобряют они друг в друге, в самих себе, в окружающих – и делаем свои выводы относительно себя, во многом неосознаваемые. В системе семейных отношений мы осваиваем свои первые ролевые модели: каковы мы как сын или дочь своей матери, как сын или дочь своего отца? Принимаем свои первые решения: каким или какой я точно не буду. Иногда занимаем жесткую позицию роли, которую определяет для нас семейная дисфункция: героя и спасителя семьи, всеобщего любимчика, клоуна, невидимки или козла отпущения. В любом случае, мы оказываемся отражены многократно нашими близкими и складываем их обратную связь в копилку нашей идентичности. В частности, в контакте с отцовской фигурой происходит усвоение гендерных стереотипов, сценариев и ролей. «Я как мама», «я как папа» – начало гендерной идентичности. Каков папа – таковы и мужчины в целом. Как ведут себя мама и папа, как мать относится к отцу, а отец к матери – так и правильно, что бы они там ни говорили. Мальчик чувствует себя причастным к своему полу как «хорошему» благодаря своим хорошим отношениям с отцом. Девочка переживает ценность своего пола в любящем контакте с отцом и наблюдая уважительные, любящие отношения отца и матери. Мальчик учится строить свое поведение по отношению к женщинам исходя из примера и отношения к ним отца. Девочка на основе своих отношений с папой строит ожидания и способы взаимодействия с мужчинами. И те, и другие формируют свое отношение к иному, возбуждающему, и своему, являющемуся точкой отсчета и мерилом мужского/женского. Таким образом, отцовская фигура становится основой переживания мужской гендерной идентичности через прямую идентификацию с отцом. Однако отцовское одобрение и непосредственный опыт взаимодействия с отцом важен как для мальчиков, так и для девочек с точки зрения осознания пола и формирования гендерных установок. В отсутствие отца или мужских фигур, функционально его замещающих, детям приходится достраивать мужскую партию в танце отношений, основываясь на материнских проекциях, собственных фантазиях и наблюдениях за чужим опытом, которые также могут быть искаженно интерпретированы. «Я как мама», «я как папа» – начало гендерной идентичности. Отталкиваясь от фигур отца и матери, ребенок обнаруживает себя, свои сходства и различия с ними, выстраивает собственный вектор самоотношения и самооценки, опираясь на опыт контакта с ними. Однако именно внешний взгляд отца побуждает нас смотреть на себя глазами наблюдателя и располагаться в системе координат относительно других людей, что является основой для зрелой идентичности. Инициация/сепарация, индивидуация, социализация Если задуматься, то первая сепарация, еще до начала нашей жизни, происходит именно от отца. Когда сперматозоиды покидают его тело, чтобы соединиться с яйцеклеткой матери и трансформироваться во что-то кардинально иное – зародыш, который при достаточной жизнеспособности проведет девять месяцев внутри матери, развиваясь и формируясь как младенец. Это ли не чудо сотворения нового мира, состоящего из материала матери и отца, но при этом имеющего собственный причудливый генетический код, неповторимый рисунок индивидуальности? Мать с отцом – демиурги, взывающие к небытию, утверждающие торжество жизни и созидающие из бренной материи одушевленное и одухотворенное существо. Космический процесс, не правда ли? Не менее драматична физическая сепарация младенца из тела матери при рождении. Переход из утробы матери, со сверхусилием на грани жизни и смерти, в совершенно новую среду, с воздухом, светом, иной температурой и гравитацией, иным способом дыхания, питания, выведения продуктов жизнедеятельности и терморегуляции… Эту тоску по потерянному раю, такому тесному и ограниченному, но такому беззаботному и уютному, мы пронесем через свою жизнь в попытках обрести его в отношениях, контакте с природой – или в бегстве от вызовов жизни в изоляцию, зависимости, психические убежища и защиты. В этом чуждом, опасном и неуютном внешнем мире есть кто-то, кто может встретить и поддержать в этом переходе. Его голос и присутствие младенец различает и реагирует на него еще в утробе матери, подобно тому как человек ощущает божественное присутствие в своей обыденной жизни. Это тот, кто встречает, приветствует и поднимает к небу в знак признания. Или тот, кто исчезает, покидает, отсутствует, и тогда жизнь становится тревожной и незащищенной настолько, насколько испытывает стресс мать ребенка. При физическом рождении ребенку важно, что там его встречает и всегда готов подхватить такой же значимый и надежный взрослый, как мама. При выделении себя из симбиоза с матерью и повороте к внешнему миру ребенку важно, чтобы внешний мир встречал его добротой, защитой и поддержкой. Осознавая свою отдельность и все дальше осваивая реальность, мы рождаемся не только физически, но и психологически; затем рождаемся в социум, рождаемся как личность, как профессионал, как супруг и родитель, рождаемся духовно… Это все – инициационные процессы, переход к все более зрелой и сложной форме бытия. Каждый процесс перехода на новый этап развития сопровождается кризисом: старые способы жизни не работают, новые только предстоит освоить. Каждый такой этап – отзвук самых первых наших сепарационных процессов. Мать отпускает в жизнь, отец встречает новое существо – плод акта своего творения, и приветствует его. Присутствие доброжелательной внешней фигуры отца стимулирует и поддерживает акт сепарации как освоения нового способа бытия. Сложности с принятием отцовской фигуры сдерживают этот процесс, перегружая его тревогой ребенка и материнской тревогой. Если некому встретить снаружи ребенка, то как он сделает шаг в пустоту? Если мать не уверена во внешнем мире, сама в душе ребенок, переполненный сепарационной тревогой, как она отпустит ребенка от себя, как передаст его жизни? Кто возьмет часть ответственности за тяготы воспитания и позволит матери отпускать дитя все дальше и не беспокоиться, все ли с ним в порядке? Кто поддержит ее саму, оставаясь рядом и разделяя кризис опустевшего гнезда? Но и ребенок, чувствуя тревогу матери, не торопится осваивать мир. Зачем ему уходить от хорошего, снова проходить через муки отделения, если мир опасен и там, снаружи, никто не встретит, не защитит? Можно занять пустующее место партнера рядом с ней, продолжать играть значимую роль в ее жизни, вести диалог длиною в жизнь со значимой фигурой. Внешний мир, как и неизвестный, холодный, жестокий или отсутствующий отец, пугает, опрокидывает в регрессивную, детскую позицию… Присутствие доброжелательной внешней фигуры отца стимулирует и поддерживает акт сепарации как освоения нового способа бытия, а сложности с принятием отцовской фигуры сдерживают этот процесс. Если некому встретить снаружи ребенка, то как он сделает шаг в пустоту? Ребенку нужна определенная энергия дерзновения, энергия импульса вовне, порожденная интересом и уверенностью в своем праве быть и двигаться вперед, развиваться. Именно эту энергию дерзновения поддерживают отцы – они даже играют с детьми по-другому, где-то на грани их детских возможностей. Ребенок, защищенный и поддержанный отцом, получает возможность испытать свою силу и обнаружить свои пределы – но это всегда выход за рамки психологической утробы, привычной зоны комфорта во что-то новое и интересное, отличное от материнской заботы и опеки. Наше развитие имеет своей целью, с одной стороны, интеграцию в социум, способность быть его частью, с другой – реализацию своего потенциала в соответствии со своими индивидуальными особенностями, предпочтениями и талантами. То есть баланс между личным и социальным, включенность в общественно полезную, удовлетворительную, продуктивную жизнь. Таким образом, роль отца как внешней, иной, равнозначной матери фигуры в поддержке становления личности, индивидуации, сепарации на пути к социализации и самореализации незаменима. Трансцендентность/смыслообразующие мотивы, духовность Отец и мать – не только фигуры, но и архетипы. Коллективное бессознательное наделяет их определенными свойствами и ожиданиями. Если от матери мы ждем безусловной любви, поддержки и заботы, то от отца – справедливости, защиты и порядка. Если идти за ассоциациями, то мама – это любовь, материя и земля (мать сыра земля в русских сказках), папа – это закон, дух, небо (небесный отец). Отцовское начало ассоциируется с духовностью, миром идей и смыслов. И как мы уже говорили ранее, особенность отцовской фигуры в том, что она наделена большим символизмом. Перефразируя Ницше, человек – это натянутый канат между животным и Богом (снова мы возвращаемся к дуальности материи и духа, материнского и отцовского). Человек обладает не только биологическими, психологическими и социальными характеристиками, но и экзистенциальным, духовным измерением. Свобода, одиночество бессмысленность и смерть – экзистенциальные данности, осознание которых порождает проблемы, присущие лишь человеку. В попытках найти ответы на эти вопросы человечество и каждый отдельный индивидуум приходят к переживанию, что в жизни есть место чему-то большему, надчеловеческому, к чему можно стремиться и что находится за пределами завершения жизни. Это переживание можно ассоциировать с опытом нашей внутриутробной жизни, когда мы переживали энергетически и физически присутствие чего-то большего. И если мать – это весь мир для плода и младенца, окружающий его физически, то присутствие отца как внешней силы можно ассоциировать с божественным присутствием… Той порождающей силой, что сотворяет жизнь из матери – материи. В возрасте трех-пяти лет, когда ребенок осознает свое «Я» как отдельное, согласно психоаналитической концепции, развивается Суперэго. Оно содержит ценности и мораль общества, усваиваемые от родителей и других людей. Родители контролируют и ограничивают импульсивные проявления ребенка, который стремится к удовольствию. Если материнская фигура – это квинтэссенция принципа удовольствия, то отцовская, как мы уже говорили, становится воплощением границ и закона, заставляет ребенка считаться с реальностью и требованиями социума. Именно отец является регулятором нашего Суперэго – сначала как свода внешних, ограничивающих правил, а затем и более сложных нравственных ценностей. Суперэго побуждает нас стремиться к ценностям и идеалам, к чему-то большему, чем удовлетворение потребностей и рациональное существование в обыденном. Если мать – это весь мир для плода и младенца, то присутствие отца как внешней силы можно ассоциировать с божественным присутствием – той порождающей силой, что сотворяет жизнь из матери – материи. Зрелость выражается в переходе от соблюдения внешних норм из страха перед наказанием карающим отцом к нравственному закону внутри нас. Нам думается, что переживание божественного, духовного, трансцендентного, ценностно-смыслового пласта своими корнями уходит в переживание контакта с отцовской фигурой. Была ли отцовская сила доброй и защищающей – или покидающей, враждебной, наказующей, холодной? А может, отец был слишком слаб и не имел авторитета, ему нельзя было верить и доверять? Возможно, отсюда – нигилизм как тотальное отрицание ценностей, атеизм как утрата веры, поиск гуру и авторитетов как надежда обрести духовное руководство, чувство покинутости духом… Зависимости, маргинальность и захваченность разрушительными бессознательными импульсами также формируются там, где утрачен контакт с духовностью как функцией отцовской фигуры. И не случайно опора на высшую силу и признание ее влияния на жизнь позволяет решать проблемы большого количества людей из дисфункциональных семей. Это как возрождение символической отцовской фигуры – с границами, правилами и руководством жизнью, которого так не хватало в детстве (опыт программ двенадцати шагов в работе с зависимостями, созависимостью и последствиями воспитания в алкогольных и дисфункциональных семьях). Психологические темы, связанные с фигурой отца Если человек вырос в семье без отца или отцовская фигура была дисфункциональна, то есть отец номинально присутствовал, но не проявлял себя как родитель, это приводит к психологическим проблемам в нескольких сферах жизни. Дефицит контакта с фигурой отца в детстве влияет на: • нашу уверенность в своих силах, чувство безопасности и защищенности; • проблемы с границами: что мне можно, а что нельзя, что по отношению ко мне хорошо, а что является недопустимым; • самоидентификацию, самооценку (Кто я? Какой я?), то есть принятие/отвержение себя, понимание того, на что я способен(на), а чего мне не достичь; • сценарий личных отношений – мужско-женских и детско-родительских; • самореализацию – способность действовать, предъявлять себя, рисковать, творить новое, жить свою жизнь и идти своим путем, в том числе на взросление и инициацию, прохождение жизненных кризисов;