Преступления против личности. – Извините, все еще не понимаю. – Смотрите. – Сара берет листок бумаги и ручку. На листке пишет: убийство; попытка убийства; непредумышленное убийство; статья восемнадцатая, нанесение тяжких телесных повреждений; статья двадцатая, тяжкие телесные повреждения; обычное нападение. – Это в порядке уменьшения тяжести преступления: убийство, попытка убийства, оправданное убийство. – Она указывает на слова по списку. – Но я же никого не убивала. – Статья восемнадцать предусматривает намеренное тяжкое нанесение вреда здоровью. Статья двадцатая – тяжкий вред здоровью. – Понятно. – И последнее – обычное нападение. – Она постукивает ручкой по листку бумаги. Мне интересно, нравилось ли ей учиться в юридическом колледже; всегда ли она хотела быть адвокатом? А вдруг ее уже разочаровала бюрократическая система? Я никогда не думала о том, чтобы стать юристом, хотя возможно, должна была бы. Мне нравится то, чем занимается Сара. Работать по выходным и проводить весь день в полосатом костюме. – Предумышленное нанесение тяжких телесных повреждений идет как раз за непредумышленным убийством. Я вожу пальцем по словам. Она настолько сильно давила ручкой, что буквы стали трехмерными, бумага под ними продавилась. – У меня не было никакого намерения. – Вы толкнули человека, – мягко напоминает Сара. – Но… Он был… Сэдик был… – Я знаю, и мы этим воспользуемся. Скажем, что это была самооборона, и подкрепим ее еще одним правовым термином – заблуждение. Если вы чистосердечно верите в какое-то заблуждение, то суд будет рассматривать его, как если бы это было правдой. – Хорошо. Нанести тяжкие телесные повреждения предумышленно. С каким умыслом? Я что, чудовище? Очень хочу, чтобы в комнате для допросов было зеркало, чтобы посмотреть на себя, увидеть, изменилась ли я. Не видела свое отражение с вечера пятницы. Сара откидывает волосы, такие же легкие, как у меня, назад, они отлетают и снова возвращаются, как трава, колышущаяся под весенним ветром. – Хорошо, Джоанна. – Она наклоняется вперед, туфли скользят по линолеуму под столом. – Давайте обсудим худшие варианты развития событий. Она говорит со мной честно, потому что я правильно говорю и выгляжу достаточно умной – а значит, еще не совсем пропащая. И со мной можно общаться на равных. – Нет, я… Я не хочу знать, мне не нравятся худшие варианты развития событий. Я не стала добавлять, что предпочитаю прятать голову в песок; что я теряла работы, проваливала экзамены и просто не занималась нужными вещами, когда это было важно; что я бросала на полпути дела, которые казались слишком сложными, чтобы продолжать. Адвокат откидывается назад, пристально глядя на меня. – Нет? А я бы хотела знать. – Нет. – Кем вы работаете? – Я работаю в передвижной библиотеке. И снова кажется, что моя работа осталась где-то в другой вселенной: завсегдатаи, у которых есть прозвища; тихий, по-буддистски спокойный Эд – библиотекарь и мой начальник; дети, которым я помогаю открыть для себя волшебный мир чтения. Мне многое нравится в моей работе: сидеть под навесом в тихий солнечный день; рекомендовать книги, которые понравились мне самой; разговаривать с людьми. Сара кивает: – В любом случае, некоторые факты в вашу пользу, и это хорошие новости. – Да? – Вы остались и позвонили в службу спасения, реанимировали его – суду это понравится. – Да, – отвечаю я, умалчивая, насколько близка я была к тому, чтобы уйти. Насколько это было бы легко, и как сильно жалею, что не сделала этого. – Все очень серьезно? – спрашиваю после паузы, ожидая ее поддержки. Сара придерживается стиля во всем: начиная с сумки стального цвета, заканчивая строгой красной помадой. – Да, боюсь, что так. Смотрю на ее бумаги, избегая смотреть в глаза. Она же продолжает смотреть на меня, не пристально, просто вдумчиво и беспристрастно. Я вчитываюсь в ее заметки и потрясенно отворачиваюсь. Я рассматриваю стены, дверь, свои руки, но ничего не помогает моему мозгу перестать обдумывать прочитанное – он как один из супругов, отрицающий, что опозорил себя чтением сообщений в телефоне своей второй половины. Но я не могу ни забыть, ни развидеть. Распечатка из интернета. Меры наказания по делам о нанесении телесных повреждений. На одном конце стрелки было написано «три года». А на другом было всего лишь одно слово. Пожизненно. Глава 9 Молчание Рубен готовит английский завтрак – яичница, бекон, колбаски, бобы. От этих запахов у меня сводит живот. Сейчас я вешу всего пятьдесят семь килограммов. – А вот и ты, – приветствует меня муж, когда я проскальзываю в кухню, как привидение. Моя пижама вся мокрая – я сильно вспотела за ночь. Вместо сна составляла в уме списки, которые слишком страшно зафиксировать на бумаге, ведь это будут улики. Следы на земле. Волосы. Волокна от перчаток. Камеры видеонаблюдения. Рубен целует меня в макушку, но я бессознательно отшатываюсь от него, отдергивая голову, как будто я больная, ядовитая, и он может заразиться. А разве это не правда? Не могу поверить, что мы думали о ребенке. Он удивленно смотрит на меня – ничего подобного я раньше не делала. Наоборот, всегда с детской потребностью нуждалась в объятиях. – Приготовил тебе яичницу, – сказал муж вместо вопроса о том, что не так. На секунду я застыла. Он ненавидит яйца и никогда их не готовит. – Яйца, чтобы сделать утро вторника веселее, – добавляет он. Чувствую, как слезы наворачиваются на глаза, но не плачу – я слишком напугана. Не могу выдавить из себя ни звука. Онемела от чувства вины. – Правда? – переспрашиваю охрипшим голосом. Рубен понял, что меня нужно развеселить. Что еще он заметил? – Вот смотри, – он выкладывает яичницу из сковородки. Я киваю. Он ждет моей реакции, но я, не глядя на него, отношу тарелку на стол. Размазываю яйца и бобы по тарелке, на бортиках остаются оранжевые разводы, которые начинают застывать. Рубен тоже молчит, но я точно знаю, что обидела его. Он никогда этого не скажет, потому что слишком милый для того, чтобы раздувать ссору из-за яиц, но я же вижу. – Не могу есть. – Не могу заставить себя протолкнуть еду в пересохшее горло. Выкидываю завтрак в мусорное ведро и замечаю, поверх другого мусора, еще один плоский белый диск – слегка подгоревшее снизу яйцо. Должно быть, первая попытка яичницы не удалась. Я одеваюсь, фоном работает канал новостей. Я стараюсь использовать обе руки, но левая все еще бесполезна; она скорее онемевшая, нежели болезненная. Рубен сначала сопротивлялся телевизору в спальне, говорил, что в нем нет смысла, но мне нравится смотреть реалити-шоу «Не говори невесте» и листать ленту «Инстаграма» перед тем, как лечь спать. Топ висит на мне мешком, в вырезе некрасиво торчат острые ключица. Отвожу глаза от своего изменившегося тела и тянусь за тушью. У меня полчаса до выхода из дома, а я все размышляю, что, может, не стоит краситься. Может быть, если бы я тогда не накрасилась, не надела те туфли… Может быть, Сэдик оставил бы меня в покое. Подошел к Лоре или кому-нибудь еще. Может быть, я выглядела провокационно. Он бы не стал меня преследовать. И этого всего бы не произошло, и мне не нужно было бы сейчас прятаться. Как только я провела тушью по ресницам в последний раз, начался новый новостной репортаж. «Тело мужчины, оставленного умирать у канала, опознала его сестра. Его имя – Имран Караши». Смотрю на экран и жду.