– Значит, – упавшим голосом произносит Дженна, – я никогда по-настоящему не верну маму. Я могла бы солгать ей – сказать то, что все хотят услышать, но вместо этого говорю: – Нет, милая, к сожалению, это невозможно. – А что будет с моим отцом? Ответа у меня нет. Не знаю, попытается ли Верджил доказать, что Томас Меткалф убил свою жену. И выйдет ли из этого что-нибудь, учитывая психическое состояние подозреваемого. Дженна садится на деревянный стол для пикника и подтягивает колени к груди: – У меня была подруга, Чатем, она всегда мечтала о Париже, считала его райским местом. Хотела поехать учиться в Сорбонну, гулять по Елисейским Полям, сидеть в кафе на Монмартре и смотреть на проходящих мимо худощавых француженок, и все такое. Когда Чатем исполнилось двенадцать, тетя неожиданно взяла ее с собой в командировку во Францию. Когда Чатем вернулась, я спросила ее, действительно ли Париж оказался таким потрясающим, как она это себе представляла. И знаете, что она ответила? «Он похож на любой другой город». – Дженна пожимает плечами. – Я никак не думала, что почувствую то же самое, когда окажусь здесь. – В Теннесси? – Нет. Как бы это лучше выразиться, в конце пути. – Девочка смотрит на меня, в глазах у нее стоят слезы. – Теперь я знаю, что мама не хотела бросать меня, но от этого не легче. Понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. И я все равно ощущаю пустоту. Я обнимаю ее за плечи: – Завершить путь – это большое дело. Но никто не говорил, что, попав сюда, ты должна оглядеться вокруг и отправиться домой. Дженна быстро проводит рукой по глазам: – Если Верджил окажется прав, я хочу увидеться с отцом до того, как он попадет в тюрьму. – Мы не знаем, случится ли это вообще… – Папа не виноват. Он не понимал, что творит. Дженна заявляет это с такой убежденностью, что я понимаю: она совсем необязательно верит своим словам. Ей просто нужно так говорить. Прижимаю ее к себе, пусть поплачет у меня на плече. – Серенити, – глухо произносит девочка, уткнувшись в мою рубашку, – вы дадите мне пообщаться с мамой, когда будет нужно? Люди умирают не просто так, на то есть причина. Раньше, когда я была настоящим медиумом, то соглашалась провести для клиента самое большее два сеанса связи с усопшим. Я хотела помочь людям пережить боль утраты, а не становиться оператором на номере горячей линии «1–800-позвони-мертвецу». Прежде, когда со мной были Люсинда и Десмонд, я умела воздвигать стены, и это давалось легко – помощники охраняли меня от пришельцев с того света, которые хотели распоряжаться мной. Я была надежно защищена от громко стучащих в барабаны духов, желавших разбудить медиума среди ночи, чтобы передать сообщения живым. Это позволяло мне использовать Дар на своих условиях, не подчиняясь требованиям настырных призраков. Однако теперь я готова была поступиться неприкосновенностью личной жизни, перенести любые неудобства, если бы только в результате смогла снова вступить в контакт с потусторонним миром. Не стоит морочить голову Дженне, имитируя прозрения, которых нет. Бедняжка заслуживает лучшего отношения. Одним словом, я никак не могу дать девочке то, чего она хочет. Но тем не менее, заглянув ей в глаза, я отвечаю: – Разумеется, милая. Домой мы добираемся очень долго и бо́льшую часть пути молчим. Мы не смогли сесть на самолет, поскольку Дженна несовершеннолетняя и на это требуется разрешение от ее опекуна. В результате мне приходится всю ночь провести за рулем. Я слушаю радио, чтобы не заснуть, а потом, где-то на границе Мэриленда, Верджил, предварительно оглянувшись на Дженну и убедившись, что та крепко спит, заговаривает со мной: – Предположим, она мертва. Что мне делать? – Ты про Элис? – Да. Я медлю с ответом: – Полагаю, надо выяснить точно, кто ее убил, и призвать его к ответу. – Я больше не служу в полиции, Серенити. И теперь понимаю, что копом я был никудышным. – Он качает головой. – Я-то считал, что это Донни тогда напортачил. Но похоже, сам во всем виноват. Я смотрю на него, ожидая пояснений. – Да чего уж скрывать, той ночью в заповеднике мы все были не на высоте. Никто не знал, как оградить место преступления, когда вокруг бродят дикие звери. У Томаса Меткалфа снесло башню, а мы об этом даже и не подозревали. А теперь выясняется, что еще и личность потерпевшей установили неправильно. Но поставь себя на мое место. Пропали жена и дочь директора заповедника, хотя об их исчезновении никто не заявлял. И вот я нахожу на земле женщину без сознания, в грязной и перепачканной кровью одежде. Естественно, я решил, что это Элис Меткалф, кто же еще это мог быть. Я так и врачам из «скорой» сказал, когда те забирали ее в больницу. – Верджил отворачивается к окну, по лицу его скользят лучи фар проезжающих мимо машин. – При женщине не было никаких документов, удостоверяющих личность. По-хорошему, конечно, надо было проверить, кто она такая. Почему я не могу вспомнить, как она выглядела? Блондинка или рыжая? Почему я не обратил внимания? – Просто сосредоточился на том, чтобы пострадавшей оказали медицинскую помощь, – говорю я. – Не надо понапрасну себя терзать. Ты ведь не пытался никого умышленно сбить со следа, – добавляю я, вспоминая свою недавнюю карьеру болотной ведьмы. – Вот здесь ты ошибаешься, – возражает Верджил и поворачивается ко мне. – Я как раз таки умышленно скрыл улику. Рыжий волос, найденный на теле Невви. Когда я прочитал о нем в отчете судмедэксперта, то не знал, принадлежал ли он Элис, но прекрасно понимал: это означает, что смерть в заповеднике может оказаться вовсе не несчастным случаем. И тем не менее согласился с доводами напарника, мол, людям нужно чувствовать себя в безопасности: если слон затоптал человека – это уже плохо, но убийство – гораздо хуже. Тогда я изъял этот листок из отчета, после чего, как и обещал Донни, стал героем – самым молодым сотрудником отдела, которого произвели в детективы. Ты знала об этом? Я качаю головой и интересуюсь: – И куда ты подевал тот листок? – Положил в карман в то утро, когда меня повысили в звании. А потом сел в машину и съехал со скалы. Я давлю на тормоза: – Что ты сделал? – Свидетели происшествия думали, что я погиб. Я и сам так считал, но, очевидно, даже это не сумел толком довести до конца. Потому что я очнулся в реанимации, весь под завязку накачанный лекарствами, испытывая дикую боль, которая могла свалить с ног десятерых мужиков покрепче меня. Стоит ли говорить, что на службу я не вернулся. В полиции не жалуют сотрудников с суицидальными наклонностями. – Он смотрит на меня. – Теперь ты знаешь, кто я на самом деле. Мне невыносимо было еще двадцать лет изображать из себя хорошего парня, зная, что на самом деле я вовсе не такой. Теперь, по крайней мере, я не вру людям: все сразу видят, что перед ними спившийся неудачник. Бедная Дженна, угораздило же ее связаться с частным детективом, хранящим в сердце мрачные тайны, и с горе-экстрасенсом! Вал свидетельств того, что десять лет назад в заповеднике было обнаружено именно тело Элис Меткалф, нарастает, я же до сих пор, увы, так ничего и не почувствовала. – Я тоже должна кое-что сказать тебе, Верджил. Помнишь, ты спрашивал меня, могу ли я войти в контакт с духом Элис Меткалф? И я ответила, что не могу, а это означает, что она, вероятно, жива? – Да. Похоже, твой дар требуется откалибровать заново. – Это не поможет. У меня ни разу не было озарений с тех пор, как я дала сенатору Маккою неверную информацию о его сыне. Я полностью выдохлась, исчерпала свой экстрасенсорный потенциал. Да у этого переключателя передач и то больше паранормальных способностей, чем у меня. – То есть ты признаешься в шарлатанстве? – хохочет Верджил. – Все гораздо хуже. Потому что я не всегда была такой. Я смотрю на собеседника. На лице у него зеленая маска – отражение света от зеркала, он похож на мультяшного супермена. Но внешнее впечатление обманчиво. Внутри этот человек слаб и опустошен, весь покрыт шрамами, измучен жизненными баталиями, так же как и я. Как и все мы. Дженна потеряла мать. Я превратилась в лгунью. Верджил утратил веру в себя. Из каждого из нас выпала какая-то важная часть. Правда, некоторое время мне казалось, что, действуя вместе, мы обретем полноту. Мы въезжаем в Делавэр. – Едва ли Дженна смогла бы найти себе худших помощников, даже если бы очень постаралась, – со вздохом говорю я. – Тем больше у нас причин попробовать все исправить, – отзывается Верджил. Элис Я не поехала в Джорджию прощаться с Грейс. Ее похоронили на семейном участке рядом с отцом. Гидеон отправился туда, и Невви, разумеется, тоже. Но следует учитывать специфику заповедника: что бы ни случилось и какой бы уважительной ни была причина, кто-то все равно должен остаться и ухаживать за животными. В течение той ужасной недели, пока тело Грейс не выбросило на берег, – семи страшных дней, когда Гидеон и Невви продолжали надеяться, что она обнаружится где-нибудь живой, – мы все сообща выполняли ее обязанности. Томас собирался нанять нового сотрудника, но подходящего человека на должность смотрителя быстро не найдешь. А теперь, когда наш штат сократился больше чем наполовину, мы с Томасом работали чуть ли не круглые сутки. Наконец муж сообщил мне, что Гидеон вернулся в заповедник после похорон. Я нисколько не обольщалась, полагая, что он сделал это ради меня. Я вообще не знала, чего теперь ожидать. Мы провели благословенный год, наслаждаясь любовью втайне от всех. И случившееся с Грейс стало наказанием, расплатой за грехи. Хотя по большому счету Грейс, вообще-то, сама приняла решение и наложила на себя руки. Думать об этом не хотелось, и я с головой погрузилась в хозяйственные заботы: мыла и чистила полы слоновников, пока они не начинали блестеть, придумывала и делала новые игрушки для наших азиаток. Подстригала в северном конце африканского вольера кусты, которые уже переросли изгородь, и, орудуя секатором, вспоминала, как ловко работал Гидеон. Я не давала себе передышки, чтобы в голову не лезли тяжелые мысли. С Гидеоном мы встретились только следующим утром – он привез на квадроцикле сено в сарай, где я наполняла лекарствами яблоки, которые пойдут на завтрак слонам. Бросив нож и подняв руку, чтобы помахать ему, я рванулась было к дверям, но в последний момент остановилась и отступила в тень. Что я могла ему сказать? Несколько минут я, любуясь мышцами на его руках, наблюдала, как он сгружает тюки сена и составляет их в пирамиду. Наконец, набравшись храбрости, я вышла на солнечный свет. Гидеон остановился, потом опустил на пол тюк, который держал. – Сирах снова хромает, – сказала я. – Посмотришь, когда у тебя будет время? Он кивнул, не встречаясь со мной глазами. – Что еще нужно сделать?