Мы, похоже, опоздаем на этот чертов самолет. Серенити заказала билеты по телефону. А уж сто́ят они – да я столько за месяц отдаю за аренду квартиры. Когда я смущенно сказал ей, что ни при каком раскладе не могу сейчас позволить себе такие траты, Серенити лишь небрежно отмахнулась: «Дорогой, именно для таких случаев Господь создал кредитные карты». Потом мы на запредельной скорости рванули по шоссе в аэропорт, потому что рейс в Теннесси отправлялся через час. Багажа у нас не было, и мы сразу кинулись к билетным автоматам, надеясь миновать очередь из людей, которые при регистрации сдавали чемоданы. Билет Серенити машинка выплюнула без проблем, с купоном на бесплатный напиток в придачу. Когда же я ввел свой код подтверждения, то получил в ответ мигающую на экране надпись: «Обратитесь в службу информации аэропорта». – Вы что, издеваетесь? – ворчу я, глядя на очередь к окошку. По громкой связи объявляют посадку на наш рейс 5660 в Нэшвилл, ворота 12. Серенити смотрит на эскалатор, который везет пассажиров в зону досмотра, и произносит: – Ну что ж, прилетим в Нэшвилл позже, только и всего. Но кто знает, где к тому моменту окажется Дженна, если сумеет раньше нас встретиться с Гидеоном. А уж если она пришла к выводам, аналогичным моим, что Гидеон мог быть в ответе за исчезновение и возможную смерть ее матери, трудно предположить, на какие шаги решится этот тип, чтобы только заставить девчонку замолчать. – Иди на посадку, – говорю я Серенити. – Я могу не успеть на этот рейс, но найти Дженну так же важно, как и Гидеона. Если она доберется до него первой, это может плохо для нее закончиться. Серенити не спорит. Почувствовав тревогу в моем голосе, она буквально взлетает вверх по эскалатору и вливается в толпу хмурых пассажиров, которые послушно снимают обувь, расстегивают ремни и открывают крышки ноутбуков. Хвост к окошку не становится короче. Я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Поглядываю на наручные часы, потом не выдерживаю и, словно спущенный с привязи тигр, врезаюсь в начало очереди, горячо оправдываясь: – Простите, но я опаздываю на рейс. Ожидаю возмущения, злобных окриков и ругани со стороны остальных пассажиров. Я даже отмазку подходящую придумал: дескать, тороплюсь, поскольку у меня жена рожает. Однако никто не успевает даже рта раскрыть, меня осаживает возникшая рядом служащая аэропорта: – Сэр, так нельзя. – Простите, – говорю я, – но мой самолет вот-вот улетит… Женщине этой, судя по виду, давно уже пора на пенсию, и, естественно, она начинает занудствовать: – Я начала работать здесь еще до вашего рождения, а потому могу заявить со всей определенностью: правила есть правила, и нарушать их недопустимо. – Прошу вас. Дело очень срочное. Она смотрит мне в глаза: – Вам тут не место. К окошку подзывают следующего пассажира – стоящего рядом со мной мужчину. «Может, просто по-наглому отпихнуть его и влезть без очереди?» – мелькает в голове мысль. Но вместо этого я с тоской гляжу на пожилую сотрудницу аэропорта, ложь о рожающей жене вязнет на зубах, и я слышу свой голос: – Вы правы, следует соблюдать инструкции. Но мне очень нужно попасть на этот рейс, потому что иначе у близкого мне человека возникнут большие проблемы. За долгие годы работы – в полиции, а затем и частным сыщиком – я чуть ли не впервые говорю от чистого сердца, а не пытаюсь что-нибудь придумать. Служащая вздыхает, поворачивается к свободному компьютеру за стойкой и делает мне знак подойти. Взяв протянутый мной код подтверждения, она вбивает буквы и цифры так медленно, что я, наверное, за это время уже успел бы набрать весь алфавит. – Я проработала здесь сорок лет, – заявляет она, – и нечасто встречала таких, как вы. Эта женщина – благодетельница, она пошла мне навстречу, хотя вполне могла бы оставить пассажира на милость заглючившего автомата, поэтому я держу язык за зубами. Наконец ввод информации завершен, и служащая протягивает мне посадочный талон. – И не стоит так нервничать: в конечном счете вы все равно туда попадете. Я хватаю талон и бегу к выходу на посадку. Положа руку на сердце, я даже вообще не помню, как прошел досмотр, знаю только, что несусь на всех парусах к воротам номер двенадцать и слышу, что посадка пассажиров, улетающих в Нэшвилл, заканчивается, – диктор словно объявляет по громкой связи судьбу. В самый последний момент, размахивая посадочным талоном, я подбегаю к девушке, которая уже собирается закрывать дверь. В самолет я влетаю настолько запыхавшийся, что даже говорить не могу, и тут же замечаю Серенити – она сидит в пятом ряду от хвоста. Падаю в кресло рядом с ней, а бортпроводница уже начинает предполетный инструктаж. – Ты все-таки успел, – говорит Серенити, удивленная не меньше меня, и поворачивается к сидящему у окна слева от нее пассажиру. – Значит, зря я так переживала. Мужчина натянуто улыбается ей и мигом погружается в изучение журнала, который достает из кармашка на спинке переднего сиденья. Вид у него при этом такой, словно бы он всю жизнь мечтал прочесть о полях для гольфа на Гавайях. По его реакции я понимаю, что Серенити наверняка уже достала беднягу своими разговорами. Мне даже хочется принести попутчику извинения. Вместо этого я похлопываю свою напарницу по руке, лежащей на подлокотнике между нашими креслами, и замечаю: – Ха, ты еще не знаешь, на что я способен. Полет прошел не то чтобы совсем гладко. Из-за грозы наш самолет приземлился в Балтиморе, и мы дремали в креслах рядом с выходом на посадку, ожидая, пока небо не расчистится и можно будет продолжить путь. Так или иначе, к восьми утра мы все-таки оказались в Нэшвилле, помятые и усталые. Серенити арендует машину, расплачиваясь той же кредиткой, которую использовала для покупки билетов на самолет. Она спрашивает у парня из агентства, как добраться до Хохенуолда, и, пока тот роется в ящиках в поисках карты, я сажусь на стул и пытаюсь не заснуть. На кофейном столике лежат журнал «Спортс иллюстрейтед» и экземпляр «Белых страниц» за 2010 год. Слоновьего заповедника в этом телефонном справочнике нет, что и понятно, ведь это учреждение, а не частное лицо, хотя я на всякий случай поискал и на «З» – «заповедник», и на «С» – «слоновий». Зато обнаружился некий Картрайт Г., живущий в Брентвуде. Внезапно меня снова охватывает тревога: я чувствую, будто бы, как выражается Серенити, Вселенная пытается мне что-то сказать. Каковы шансы, что этот Г. Картрайт окажется именно тем Гидеоном, которого мы ищем? Это было бы слишком просто, но нельзя же двигаться дальше, не проверив? Тем более что Дженна тоже хочет встретиться с этим типом. Телефона в справочнике нет, только адрес. И вот, вместо того чтобы ехать в Хохенуолд и искать там Гидеона Картрайта, мы петляем по улицам, двигаясь в сторону граничащего с Нэшвиллом местечка под названием Брентвуд, и наконец находим дом, который может принадлежать искомому Г. К. Улочка маленькая, тупиковая. Ох, как бы и наше расследование тоже не зашло в тупик! Серенити останавливает машину у поребрика, и какое-то мгновение мы оба молча осматриваем здание на пригорке, а выглядит эта халупа так, будто в ней давно уже никто не живет. Ставни на окнах верхнего этажа висят криво, снаружи дом нужно бы хорошенько оштукатурить и заново покрасить. Лужайка и запущенный сад, когда-то, вероятно, ухоженные, поросли травой выше колена. – Гидеон Картрайт – лодырь и неряха, – говорит Серенити. – Не стану спорить, – бормочу я. – Не могу представить, чтобы Элис Меткалф жила здесь. – Не могу представить, чтобы здесь вообще кто-нибудь жил. – Я вылезаю из машины и шагаю по неровной дорожке из камней, ведущей к дому. На крыльце стоит горшок с хлорофитумом, который, как паук, расставил в стороны побуревшие листья. К перилам гвоздями прибита выцветшая от солнца и дождя табличка, оставленная муниципалитетом Брентвуда: «Здание находится в аварийном состоянии. Предназначено под снос». Я открываю защитный экран с москитной сеткой, чтобы постучать во входную дверь. Легкая рамка отваливается от косяка. Приставляю ее к стене. – Если Гидеон Картрайт и жил здесь, то это в прошлом, – замечает Серенити. – Как говорится, убыл много лет назад в неизвестном направлении. Я согласно киваю, не желая делиться с ней своими соображениями: если Гидеон окажется узловым звеном во всей этой загадочной истории со смертью Невви, исчезновением Элис и внезапной вспышкой гнева Томаса Меткалфа, тогда ему есть что терять, и он вполне может переступить черту, когда соплячка вроде Дженны начнет задавать ему неудобные вопросы. А если он захочет от нее избавиться, то лучшего места не найти: сюда вряд ли кто-нибудь заглянет в ближайшее время. Я снова стучу, на этот раз громче, и прошу напарницу: – Позволь мне поговорить с хозяевами, если вдруг таковые все-таки обнаружатся. Не знаю, кто из нас удивляется больше, когда мы слышим звуки приближающихся к двери шагов. Потом дверь распахивается, и на пороге возникает растрепанная женщина. Седые волосы кое-как заплетены в косичку, блузка вся в каких-то пятнах, на ногах башмаки от разных пар. – Что вы хотите? – спрашивает она, не глядя мне в глаза. – Простите, что беспокою вас, мэм. Мы ищем Гидеона Картрайта. Мой ум детектива так и кипит, я вбираю в себя взглядом все детали обстановки, которую вижу за спиной хозяйки: похожую на пещеру, совершенно пустую прихожую; паутину по углам дверных проемов; побитые молью ковры; валяющуюся на полу корреспонденцию – то ли газеты, то ли письма. – Гидеона? – переспрашивает женщина и качает головой. – Давненько я его не видела. – Она хохочет и стучит тростью по оконной раме. Только тут я замечаю, что палка белая. – Правда, я вообще никого не вижу вот уже много лет. Старуха слепая. Самая подходящая соседка для Гидеона, если он живет здесь и ему есть что скрывать. Мне очень хочется зайти внутрь и проверить, не сидит ли Дженна взаперти где-нибудь в подвале. – Но это дом Гидеона Картрайта? – Мне необходим точный ответ, чтобы, прежде чем в открытую нарушить закон и ворваться в чужое жилище без ордера, иметь на то веские основания. – Нет, – говорит женщина, – дом принадлежит моей дочери Грейс. Картрайт Г. Серенити косится на меня. Я хватаю ее руку и крепко сжимаю, пока моя напарница не успела открыть рот и что-нибудь ляпнуть. – А как, вы сказали, вас зовут? – спрашивает старуха, морща лоб, будто силится припомнить. – Я еще не успел представиться. Но, вообще-то, странно, что вы не узнали меня по голосу. – Протянув женщине руку, я добавляю: – Невви, это же я, Томас Меткалф. У Серенити такой вид, словно она проглотила собственный язык, что, пожалуй, даже к лучшему. – Тома-ас? – ахает старуха. – О, как же давно это было! Серенити толкает меня локтем и произносит одними губами: «Ты что творишь?» Ответ простой: понятия не имею. Я беседую с женщиной, труп которой десять лет назад на моих глазах упаковали в специальный черный мешок, застегнув его на молнию, и которая сейчас, судя по всему, живет с дочерью, якобы незадолго до этого совершившей самоубийство. Мало того, я притворяюсь ее бывшим боссом, который, вполне вероятно, тогда напал на нее в приступе безумия. Невви искательно протягивает руку и находит мое лицо – ощупывает пальцами нос, губы, скулы. – Я знала, что когда-нибудь вы придете за нами.