— Ничего не изменится, девочка, если ты не постараешься. Тебе придется привыкнуть действовать самой. Или не действовать, это уже твое дело. Но ты должна будешь пройти это все до конца, других вариантов у тебя нет. Это мой тебе подарок. — Спасибо, прекрасный подарок. — Исключительный, — тут же согласилась она, не обратив внимания на мой сарказм, или просто проигнорировав его. Наконец-то моя рука оказалась на свободе и я не преминула этим воспользоваться: сначала отошла на пару шагов, пятясь назад, дабы убедиться, что эта сумасшедшая за мной не последовала, потом я развернулась и прыгнула в первый попавшийся вагон, не слишком заботясь, что мне ехать в другую сторону. Сейчас главное – отвязаться от этой больной дамочки. *** — Вставай, горе мое луковое! — услышала я хорошо знакомый голос. Обладатель голоса явно начинал терять терпение, стало быть, зовут меня не в первый раз. Я попыталась открыть глаза, но попытка не увенчалась успехом: увидела я лишь черноту. Голову сдавило ужасной болью, в висках стучало и почему-то подозрительно болела нога. Я попытала счастья с открытием глаз еще раз, но опять ничего. Боже мой, я что, ослепла?! — Эй, тебе пора вставать! — теперь голос звучал куда ближе. — Мама?! — промямлила я, вложив в одно слово-вопрос все свое удивление. Получилось неважно, потому что мамуля фыркнула и вышла из помещения. Это я судила по удаляющимся шагам, потому что со зрением у меня была какая-то беда. — Поднимайся, я сделаю тебе кофе! — крикнула мамуля. Я попыталась сделать как она сказала, то есть подняться, но ничего не вышло: тело меня как будто не слушалось. Но это не было моей главной проблемой: в больной голове вертелась куча вопросов, но задавать их я не спешила, пока не верну хотя бы зрение. С этим мне помогла мамуля, совершенно к этому не стремясь: пока я пыталась отвлечься от головной боли, она подошла и дернула с меня одеяло, которое было натянуто до самой макушки. Свет больно ударил по глазам, в голову словно кинули разрывную гранату. Зрение вернулось, но толку от этого было чуть: стоило приоткрыть хоть один глаз, свет резал подобно лазеру и я все равно ничего не видела. Я что, стала Дракулой и теперь боюсь солнца?! Кожа вроде не дымится, но почему так больно? Хотя, если подумать, свет куда лучше чем чернота, я по крайней мере не ослепла. — Это же надо так набраться, — опять засмеялась мамуля, она у меня вообще дама веселая, — Давай, рученьки в ноженьки и на кухню. Ты девочка взрослая, так что хватит разлеживаться и изображать из себя умирающую. От похмелья еще никто не отходил в мир иной. — Странно, я бы поставила свою руку на то, что ты неправа. Нет, лучше глаза, они все равно ничего не видят, — хрипло пролепетала я. — Ну, для этого тебе надо принять вертикальное положение, не так ли? — Пять минут, — с трудом выдавила я. — Пять минут у тебя есть, — смилостивилась она и, судя по шагам, опять меня покинула. Итак, что мы имеем: отсутствие зрения, предположительно преодолимое, жуткую боль в голове, с которой должна помочь обычная таблетка (или целая упаковка?), ногу подергивает. Это все ерунда... Более беспокоил другой вопрос: какого черта я ничего не помню? Неужели я вчера так сильно набралась с Надькой, что забыла о приезде мамули? Это вряд ли, обычно мы договариваемся чуть ли не за месяц. Живет она в другом городе и довольно далеко, но это еще полбеды: на поезде ехать больше суток, а прямых рейсов из Питера на самолете нет, только с пересадкой. Так что мамулин приезд мы всегда обговариваем заранее и ее встречаю либо я, либо Максим. Чаще я: муж часто бывает в командировках и застать его дома обычно трудновато. Но раз она здесь, значит, решила сделать сюрприз и явилась неожиданно. Что ж, я в любом случае счастлива, но счастье мое было бы безграничным, не застань она меня в таком ужасном состоянии. Перед мамой стало стыдно и я в который раз за утро застонала. И где, черт возьми, мой муж? Вот уж кто точно не упустил бы возможность отпустить пару ядовитых комментариев. Более язвительного человека я не встречала в жизни… Справедливости ради, он не всегда такой, муж у меня вообще неординарная личность. Знакомство с ним без преувеличений изменило все мое существование, до того момента довольно жалкое. И сейчас, я уверена, не обошлось бы без коронной фразы «Пьющая жена – горе в семье…». Фраза сопровождалась скорбным выражением лица и я начинала себя чувствовать мерзкой предательницей, которая только и делает что приносит боль близким. Максим прекрасно знал о моем чрезмерно развитом чувстве вины и неизменно пользовался любимым выражением. По шагам я поняла, что вернулась мамуля, и я моментально озвучила свой вопрос: — А где Максим? — Какой Максим? — искренне удивилась маман. — Ты что, знаешь много Максимов?! — А ты? — Только одного, — начала злиться я, вот всегда она так: видит, что дочь страдает и начинает издеваться. — Ну, я знаю не больше трех. От злости я даже приоткрыла один глаз, но быстро забыла, что хотела прояснить ситуацию с Максимами получше, потому как взор мой сфокусировался на любимой родственнице, вместо этого я громко ахнула: — Ты постриглась и ничего мне не сказала?! От собственного визгливого тона с неприятными хриплыми нотками голова разболелась с утроенной силой, я прикрыла глаз и глубоко вздохнула. — Не могла, тебе тогда было полгода, — опять хитро прищурилась мамуля. — Не говори ерунды, ты вот уже три года отращивала длинные волосы. Зачем опять все обрезала?! Она состряпала удивленное лицо, и покрутила пальцем у виска. Я наконец-то открыла второй глаз: бог мой, мамуля вовсе не приезжала к нам в гости, вот почему пробудившись, я не увидела хмурую физиономию своего мужа. Это я каким-то чудным образом перекочевала домой. Черт, ничего не помню… как я могла проделать такой путь и забыть?! Это же надо так набраться… Что ж, у меня было оправдание: наследственная непереносимость алкоголя, обычно я ограничивалась фужером шампанского или одним шотом, но, похоже, Надька сумела подбить меня на эксперименты с выпивкой. С Надькой вообще связываться было опасно, я это знала и упорно продолжала нашу дружбу. — Какое сегодня число? — решила уточнить я свой временной провал в памяти. Если честно, боялась услышать что-то вроде «пятнадцатое». Вот это было бы обидно. Но мамуля меня и обрадовала и подкинула задач одновременно: — Второе, — тон ее выражал крайнее беспокойство. И это она еще о провалах в памяти не знает… — Второе… — хмуро повторила я, пытаясь сообразить: за полсуток на поезде мне никак было не добраться, значит, я сюда прилетела. Сделала пересадку, похоже, на полном автопилоте, и вот я дома. По времени как раз бы уложилась, но вот уж не думала, что в самолеты сажают пьяных в лоскуты барышень. А ведь я могла и вовсе быть без сознания… И как тут не вспомнить бессмертное « 31 декабря мы с друзьями ходим в баню» и последующие путешествия героя? Оказывается, очутиться на его месте не очень то приятно. А вот фильм мне всегда нравился. — Похоже, дело совсем плохо, — по своему истолковала мою задумчивость маман, — Давай принесу кофе и обезболивающее сюда. — А во сколько я прилетела? — вдогонку ей поинтересовалась я. — Пару часов назад. Значит, я и вправду прилетела на самолете. И мое ужасное состояние объяснялось довольно просто: Надька умудрилась напоить меня так, что я ничего не помню, то есть очень сильно, и это после ужаснейшего рабочего дня. Потеря памяти вполне объяснима, слабой я никогда не была, просто не выспалась. Потом два перелета, хоть не особо продолжительных, но все же… еще надо было умудриться сделать пересадку, да и вообще, на ногах держаться. Все-таки я придерживаюсь версии, что меня не пустили бы в самолет в полуотключке. И после всего вышеперечисленного два часа сна. Удивительно, что я вообще смогла глаза открыть, а между прочим, прямо сейчас я еще и вижу прекрасно. Конечно, глаза сильно слезятся, но где-то я слышала, что слезы – это полезно. В очередной раз появилась мамуля, водрузила на столик возле кровати кофе и сунула мне в руки стакан воды и две неизвестные таблетки белого цвета. — Спасибо, — прохрипела я и жадно осушила стакан. — Пей кофе и собирайся. Уверена, ты захочешь воспользоваться моим тональным кремом, — она присмотрелась и добавила, — И пудрой. И корректором… — Спасибо, мам! Она вышла, а я так и не успела спросить, зачем она меня так рано разбудила. Но этот вопрос быстро отошел на второй план, так как я вспомнила, что сегодня четверг, а в четверг положено выходить на работу. «Вот черт» — выругалась я. И как я вчера могла забыть о работе?! Я же обожаю свою работу, работа для меня – все. Да я даже когда выпью, думаю о работе. Не часто, но такое случается… Максим постоянно заявлял, что я вышла бы замуж не за него, а за свою работу, будь у меня выбор. Нет не так: выбирай я между ним и работой, выбрала бы второе… Можно подумать, он на своей не женился! Странно, что он даже не позвонил, ведь если мои подозрения верны, домой ночью я так и не вернулась. Должен же мой собственный муж беспокоиться?! С ним разберусь позже, сейчас надо позвонить моему начальнику и наврать, что я жутко больна… что в общем-то нельзя считать ложью, потому что чувствую я себя куда хуже, чем в ту жуткую неделю, когда болела пневмонией и валялась в больнице в обнимку с капельницей. Я залпом выпила кофе (он немного остыл) и мгновенно почувствовала себя лучше. Меня можно было смело назвать кофейно-зависимой. Мысли о предполагаемом прогуле работы тоже помогали, так что я живенько нашла в себе силы подняться с кровати. В голову ударила новая болевая волна, но теперь голова моя болела не в одиночку, а вкупе с ногой, что немного уравновешивало уровень боли в моей черепушке. Я перевела взгляд вниз: коленка разбита. Вернее, не просто разбита, с нее будто сняли скальп. Вытерев слезы с глаз, я пригляделась к ноге получше, пытаясь понять, что же с ней такое стряслось. Такое чувство, что ее волокли по разбитой дороге. Мамуля в детстве величала подобное «асфальтной болезнью». Похоже, детское заболевание вернулось ко мне спустя двадцать лет. Хотя насчет двадцати я конечно загнула: помнится, в веселые студенческие времена я как-то подралась со столбом, больно ободрав об него ногу, травмы были очень похожие. Вроде даже нога была правой… Похоже, у меня самая настоящая проблема со столбами, знать бы еще, чем они мне не угодили… Черт, теперь же недели две юбку не одеть, с такой то красотой! Как я теперь на работу ходить буду?! Я точно убью Надьку, как она могла такое допустить? Мало мне двух перелетов, теперь еще и скальп на ноге. Я попыталась согнуть травмированную ногу, в коленку ударила жуткая боль. Пожалуй, это была плохая идея… Так, сейчас мне нужен телефон. Я быстро окинула свою комнату на предмет такового, но своего новенького айфона не увидела: неужели я его потеряла? Очередной аппарат я приобрела не так давно сразу после трагической потери предыдущего, и даже думать не хочу, что скажет Максим когда узнает об очередной таинственной пропаже. Муж утверждал, что у меня просто мания терять все подряд, и просто счастье, что я до сих пор не потерялась сама. Как в воду глядел, честное слово… Пока я рыскала по комнате, случайно наткнулась на свой старый телефон. Вообще-то, я оставила его мамуле, но не грех им воспользоваться, когда речь идет о вопросах жизни и смерти. То бишь о работе. Я набрала номер, который помнила наизусть как мантру. «Номер, который вы набираете не существует» — сообщил мне автоматический голос. — Да что ты говоришь?! — рявкнула я ни в чем неповинному телефону. — Это ты мне? — услышала я мамулин голос. — Нет! Еще пять попыток ничем мне не помогли, стерва продолжала утверждать, что номера не существует. Такого быть не могло, все пять раз я проверяла: цифры я набирала правильно. Забыть их – не вариант. Может, конечно, с моим зрением приключилась совсем хитрая беда и я начала путать цифры, но всерьез в это не верилось. Тяжко вздохнув, я позвонила Максиму – та же история. Надо мной что, издеваются?! Первым в голову пришел муж, но у него бы просто воображения на такое не хватило. Максим очень прямолинейный, а вся его фантазия уходит на язвительные шуточки. К тому же, придумывать подобный глупый розыгрыш – совсем не в духе взрослого и зрелого мужчины, каковым он себе казался на моем фоне. Нет, определенно, это не Макс. Может, Надька? Напоила, отправила домой… слабо верится, что подруга на такое способна. Вот как только вернусь в Питер, непременно выясню, кто за этим стоит. — Я ушла на работу, — заглянув в комнату, сообщила маман, — А ты собирайся и даже не думай опять завалиться спать. Саша приедет и заберет тебя, поняла? — Куда заберет?! — не оправдала я мамины надежды, то есть вообще ничего не поняла. Она красочно закатила глаза: — Собирайся и спускайся вниз, Рина. Сейчас меня редко кто звал Риной, но в семье было так принято. Папулина идея, якобы чтобы окружающие не забывались, что я не обычная Сашка и даже не Александра. По мне, Сашка куда лучше, чем какая-то неудобоваримая Рина. Ну и не сложно догадаться, кому принадлежала светлая идея дать мне интересное имечко. — Кстати, где папа? — поинтересовалась я вдогонку маман. Вроде как он должен быть дома, но с ним трудно быть уверенной в чем-либо. — Ты что?! Он уже месяц как в Каире. Или в Алжире? Всегда путала… — Да ладно?! — ахнула я, — И почему он ничего не сказал? Папуля у нас был археологом и постоянно отсутствовал. За годы жизни я видела его не больше десяти раз, и каждый раз длился не дольше месяца. Потом он опять срывался на какие-то там раскопки и копал никак не меньше года. Он походил больше на призрака, чем на реального человека. Мы с мамой часто его обсуждали, так что начинало казаться, что он полноправный член семьи. Только, бедный, он наверное столько икал в своей Африке… Хоть он и мало участвовал в нашей жизни, при моем рождении он окупил свое отсутствие с лихвой, а именно – дал мне имя. Мама утверждает, что была против, но делает это как-то неуверенно. Видимо, папуля обладает нехилым даром убеждения. Или мама просто смирилась, что имя мое недалеко ушло от обычной Александры. Было бы неловко, назови он меня какой-нибудь Феклой. А Александрина, чтоб вы знали, это исследовательница Африки. Так что неудивительно, что я ношу ее имя, памятуя большую любовь папули к Африканским странам. Хотя меня немного смущает тот факт, что мою тезку убили туареги, когда бедняжке исполнилось всего 33 года… Это с трудом можно назвать счастливой судьбой, но откуда мне знать? Может быть, все эти 33 года она была так счастлива, как никто за шестьдесят? Мне нравилось так думать… Мамуля посмотрела на меня с едва заметным сожалением: — Вообще-то, дорогая, он говорил тебе лично. И ты даже собиралась его проводить, но в последний момент передумала. — Да? Мое «да?» повисло в воздухе, маман тяжко вздохнула, поцеловала меня в щеку и удалилась на работу, на прощание посоветовав мне больше так не пить. Это она зря, я уже сама поняла, что пьянство для меня противопоказано… Как я могла не помнить, что папуля в очередной раз свалил? Он же только что приехал, я точно помню, как мама была рада, и было это… на прошлой неделе? Или я что-то путаю? Черт… И зачем приедет Саша? Может, отвезет обратно в аэропорт? Неужели я разжилась билетами обратно? Нет, быть такого не может: мама захотела бы проводить меня лично, а не отправила бы с Сашей. К слову, Саня – ее водитель, сама она машины боится как огня, а я права получила пару лет назад, но папуля догадался эту самую машину нам подарить, когда я еще в университете училась. И не какую-нибудь, а громадный страшный джип, чтобы ездить по бездорожью. Думаю, он сильно преувеличивал наши проблемы с дорогами. В общем, на кой черт нам сдался джип, он не подумал, зато жутко радовался, когда мы с мамой не без страха обходили эту махину. А еще он радовался, произнося слово «внедорожник». Вот тогда то и появился Саня, сын какой-то маминой подруги. Ему было двадцать пять и он был жутким бездельником. Вряд ли сейчас многое изменилось, насколько я знала, Саня только еще больше потолстел и теперь ему тридцать. За символическую плату он звал себя водителем и развозил нас с мамулей куда душе угодно, в остальное же время катался сам. В общем, тут все были довольны. «Вот приедет, тогда и узнаю, куда он там меня должен забрать» — решила я и прошлепала в ванную. К тому моменту я уже решила, что сюрпризов больше не будет. Что ж, моя ошибка: я трижды ополоснула физиономию ледяной водой, подняла глаза, взгляд мой уперся в зеркало. На секунду я потеряла дар речи, а потом громко завопила. Хорошо, что родительница к этому моменту ушла на работу, потому что вопль мой быстро перешел в жуткий вой, а потом и в кашель: не знаю, чем я занималась ночью и какой бес в меня вселился, но то, что кто-то вселился мне было абсолютно ясно. Как иначе можно объяснить, что я умудрилась нарастить волосы и даже прицепить несколько жутких красных прядей? А я скажу, как: НИКАК! Хорошо, допустим, в самолет меня все-таки посадили, должно быть, я талантливо играла трезвую. Но в парикмахерской то как обслужили?! Да еще и ночью? Чувствую себя героиней дурацких комедий, до которых так охоч мой муж: помнится, там как раз парни упились так, что ничего не помнили с утра. А я еще говорила Максиму, что это полная ерунда… надо будет взять свои слова обратно. Как только заеду в парикмахерскую и уберу весь этот ужас с моей головы.