— Похоже, ты ошиблась, — сказал я, взял сестру за плечи. — Было далеко, деталей не разобрать. Наташка встрепенулась, как мокрый воробей, скидывая мои руки. Облажалась сестренка, но признать свою вину у нее не хватало мужества, потому, не извинившись перед девчонкой, она зашагала прочь. Блондинка проводила ее насмешливым взглядом, исполненным превосходства. Несколько минут мы молча шли друг за другом: Наташка впереди, я с сумкой и рюкзаком — за ней. Наконец она сбавила скорость, забрала свою сумку и спросила примирительно: — Думаешь, я ошиблась? — Да. Когда кто-то нравится, то видишь его в других. Знаешь, что его там быть не может, и все равно видишь. Разум тебя обманывает. Вот что здесь делать твоему Саше?.. — Купаться в море, — пожала плечами она. — Ты сама сказала, что он учится в меде. Парень из хорошей семьи никогда не поведется на такую девку, как она. Сто пудов! И опять молчание. Наташка подумала-подумала и решила, что я прав. — Да. Она ведь грязная! — Она покосилась на меня с сомнением и все-таки спросила: — Паш, а тебе тоже Алиса во всех мерещится? Внезапно. Остановившись, я запрокинул голову и захохотал. Наташка поджала губы и набычилась, не понимая, что смешного сказала. Я и Алиса, это как Жан Рено и юная Портман! Что мне делать с девочкой тринадцати лет? Разве что воспитывать. Отсмеявшись, я объяснил: — Я не влюблен в Алису, мне ее просто жалко. У нее в семье очень все сложно. — Да ну не ври! — не поверила сестра. — Хорошо, если так тебе удобнее, считай, что влюблен. Ты завтра со своим встречаешься? Как вы найдетесь? — В двенадцать он подъедет к зданию морвокзала. Он обещал, если не сможет, вызов на переговоры на почту прислать. Бли-ин, как хреново без телефона! Кое-что показалось мне странным, и я сказал: — Странно, что он тебе свой номер не дал. — Сашка из пригорода, живет в общаге, какой там телефон? — сестра заговорщицки улыбнулась. — А домашний его у меня есть! Так за разговорами мы добрались до рынка, переглянулись, и я сменил тему. — Работаем так же: ты ждешь с товаром, я калядую. Сестра рассмеялась — ей понравилось слово. Калядовать Наташе точно не хотелось, стоять с кофе в руках она стеснялась — а вдруг одноклассники увидят? Да и не стоило светить товар, он дорогой, могут найтись желающие поживиться. Я взял две пачки, Наташка уселась на бетонное ограждение в тени платана и показала мне скрещенные пальцы. Первым делом я подошел к знакомой армянке с абрикосами и — опа! — инжиром. Вот где экзотика! Москвичи с руками его оторвут. Черный, плотный, размером с крупную сливу. — Почем инжир? — спросил я, понимая, что даже если повезу его на руках и под вентилятором, он не доедет. — А, это ты, — узнала меня армянка. — Тысяча. На женщине был тот же сиреневый спортивный костюм, но в этот раз без пятен. Я достал кофе и сказал громко, чтобы и остальные оптовики слышали: — Смотрите, что у меня есть. Кофе. Натуральный молотый. Высший сорт! Женщина заинтересовалась. — И почем же? — Пятнадцать. Ее муж в зеленом «москвиче» присвистнул. Огоньки в глазах торговки угасли. — Ничего себе! — Вы же знаете, сколько он стоит на самом деле. И такого качественного больше нигде нет… Удачной вам торговли! — И тебе, мальчик. Приходи завтра вечером, отдам товар вполцены. — Спасибо за предложение! Подумаю. Я побежал дальше. Предложил кофе тетке с джинсами, девушке с трусами, усатому мужику с купальниками. Тот попытался сбить цену, мы торговались до хрипоты, в итоге кофе ушел по тринадцать тысяч девятьсот. И больше никто у меня ничего не купил. От отчаянья я заглянул к мясникам в крытую часть рынка, и мне повезло: я продал две упаковки по четырнадцать, вышел и чуть ли не носом столкнулся с валютчиком Павлом, стоявшем на своем месте. Он меня узнал и воскликнул: — Привет, тезка! Что-то ты совсем пропал. Как твое ничего? — Да вот отец в Ростов мотнулся, — соврал я, — привез крутой кофе. Пытаюсь продать. — Покажи, — ожидаемо заинтересовался он, взял пачку, повертел в руках. — Не контрафакт? — У меня открытый есть. Дать попробовать? — Хм. Конечно. Похоже, и правда нормальный. Валютчик сыпанул кофе на руку, слизнул, разжевал. — Сколько хочешь? — Отец сказал по пятнарику продавать, — прищурился я. Валютчик потер подбородок, что-то прикинул. — У тебя много? Я бы штук несколько забрал, но не по такой цене. — На перепродажу? — смекнул я. — Такой по двадцатке загоняют. — Ну и прохаванный ты пацан! — восхитился тезка. — По десятке отдашь? — Смеешься⁈ — возмутился я совершенно искренне. — Четырнадцать. — Одиннадцать. — Тринадцать пятьсот и не дешевле! Сторговались на двенадцати за пять штук. Павел отсчитал мне шестьдесят два доллара по курсу и попросил принести еще партию через пару дней. Я рванул к Наташке, не считая прибыль даже в уме, будто кто-то мог подслушать мысли. Дома посмотрим. Две пачки остались, и фиг с ними. Если просекут, что я с деньгами, запросто могут средь бела дня проломить головы нам обоим. — Уходим. — Я взял сестру под руку и повел на остановку. — Что опять? — заозиралась она. — Почти все продал. Валим. Взгляд остановился на «жигулях» с шашечками. При мысли о том, как мы сейчас вместо того, чтобы толкаться на остановке, усядемся в машину, пусть это всего лишь «жулька», и расслабимся наконец, тело словно налилось свинцом и отказалось идти. Вот бы сейчас… — До Николаевки сколько? — спросил я у таксиста, не удержался. Водила осмотрел нас с ног до головы, задержал взгляд на моих стоптанных кедах. — Семьсот. — Откуда у нас столько⁉ — возмутился я, хотя готов был расстаться и с тысячей, — вот за пятьсот поедем. Наташка взяла меня за руку и сжала пальцы. Наверное, она никогда не ездила на такси и боялась, что завезут на пустырь, ограбят. На самом же деле водиле неоткуда было знать, что мы с деньгами, он видел в нас нищебродов. Мы побрели дальше — Наташкина хватка ослабла. — Ладно, поехали за пятьсот! — сдался водила и прокричал нам вдогонку. — Уверен? — шепнула на ухо Наташка. — Да. Это безопаснее, чем в автобусе. — Ну, ладно. Мы расположились на заднем сиденье. Дверцы тут не блокировались автоматически, водила выглядел хилым… Нервная система расшаталась за последние дни. Таксист безопасен, потому что ничего не знает. Я устало закрыл глаза, дернул головой, когда стал засыпать. Нельзя! Черт, еще ж тренировку вести, я хотел ставить удар себе и остальным, но это ж сдохнуть можно! Ничего, придумаю что-нибудь. Большую часть тренировки помашем руками и поучимся принимать боксерскую стойку. Груши нет — потренируемся на матрасе. Еще ж объяснить надо, откуда я все это знаю…