— По полторы. Их не так много у нас. Если брать не будут — цену снизить всегда успеем. Я мысленно поцеловал жабу, которая заставила меня купить столько абрикосов, и она превратилась в красну девицу. Спасительница ты моя зеленая! Ощущение было, словно я на последние деньги купил лотерею и выиграл суперприз! — Погоди, а встанем мы где? — Бабушка покосилась на ментов, собирающих дань с продавцов, торгующих с земли. У кого было мало товара, те начали сворачиваться, завсегдатаи остались, предпочитая откупиться. — Что-нибудь придумаем, — улыбнулся я. — Извини, но снова тебя оставлю, поищу место. Свободных мест за прилавками не оказалось. Я обошел весь рынок и задумался, что же делать, обернулся на крик — менты перевернули коробку с клубникой бабульки, которая, видимо, отказалась платить. Старушка, ползая на четвереньках и причитая, собирала товар. Это не дело. Место нужно законное. А поскольку все занято, попытаюсь договориться с торговцами, чтобы потеснились. Ясное дело, конкуренты с картошкой и черешней нас не пустят. Этим товаром торговали в основном украинцы с земли. За прилавками расположились местные и кавказцы-перекупы, тоже с черешней, причем по той же цене, что и у всех. Значит, место ищу подальше от них. Например, там, где продают зелень и цветы — сирень с ромашками. Пробежавшись взглядом по лицам продавщиц, я выделил самую добрую на вид, очень печальную старушку со светло-сиреневатыми волосами, торгующую петрушкой, укропом и луком, приблизился к ней и сразу перешел к делу: — Здравствуйте. Сдвинув круглые очки на кончик носа, она печально кивнула. — Позвольте поинтересоваться, сколько в день стоит торговое место, и к кому обратиться по этому вопросу? — Точно не ко мне, — мягко проговорила она. — А так день — пятьсот рублей. — Спасибо. У меня фрукты с юга, если вы немного подвинетесь, мы точно поместимся на таком большом прилавке, а я вам заплачу пятьсот рублей. Есть! Значки долларов в глазах! И еще что-то… сожаление? — Это место выкуплено на двоих, — вздохнула она. — Соседка продает цветы, она приходит после двенадцати. Я положил сотенную на прилавок, накрыв ее ладонью. — Я тут никого не знаю, а вы наверняка в курсе всего. Буду очень благодарен, если вы подскажете, кто сможет меня пустить. А еще лучше — выясните и скажете мне. — Под ладонь легла еще сотенная. Старушка жадно сглотнула, продала покупателю пучок укропа, петрушки — каждый по тридцать рублей — и кивнула. — Хорошо. Сейчас. Подошла к похожей на Ягу торговке сиренью, указала на меня, та закивала, жестом подозвала меня и проскрипела: — Что у тебя, говоришь? Я принялся загибать пальцы. — Черешня, абрикосы ананасные, чуть молодой картошки и немного орехов. Плачу двести пятьдесят рублей за половину места. — Пятьсот! — сказала тетка, и я обратился к первой торговке: — Больше трехсот не дам. К кому тут еще можно… — Ладно, жадный мальчик, — махнула сухой лапкой Яга, — иди сюда. Цветочница подвинула банки с сиренью, поздними тюльпанами и ромашками, освобождая часть деревянного прилавка, застеленного истертой клеенкой. — Вот, становись. Товар-то твой где? Я сунул две сотни старушке, которая мне помогла добыть место, и сказал: — Сейчас, я — за бабушкой. — Так ты еще и не один? — бросила цветочница в спину удаляющемуся мне. Не знаю почему, но весть о том, что я с бабушкой, Ягу не обрадовала. Наверное, Ивана-царевича во мне увидела и хотела съесть, ведь иначе меня пока использовать нельзя. — Ну что? — спросила бабушка, когда я вынырнул из толпы. — Договорился, идем. Не поверив своим ушам, она помотала головой. — Как? С кем? Откуда ты все знаешь? — Интуиция. Давай вдвоем тащить тележку, тут видишь какой разбитый асфальт. И мы ввинтились в толпу, неохотно расступающуюся перед нами. Чтобы пролезть дальше, приходилось останавливаться и орать: — Краска! Осторожно! Оболью! Иногда срабатывало, иногда посылали. С горем пополам до места мы добрались. Раздвинув покупателей, рассматривающих цветы Яги, я протиснулся за прилавок, бабушка подала мне тележку, расстелила кофту прямо на деревянном помосте и уселась, тяжело дыша. — Мою бабушку зовут Эльза Марковна. — Яга кивнула, не оборачиваясь — она заворачивала в целлофан гвоздики. — Я — Павел. Вспомнилась пушистая лесная трава, что вьется по деревьям у нас в лесах, и цветочники украшают ею букеты, здесь такой и в помине нет. Интересно, получится ли ее довезти? Вообще здорово бы найти плантацию бесхозного самшита, который тоже добавляют в букеты, и привезти к первому сентября, можно было бы озолотиться. А теперь наступил част икс. Пора выяснять, сколько товара выжило. Пока бабушка приходила в себя, я развязывал веревку, скрепляющие ящики, заглянул в верхний и шумно выдохнул. На первый взгляд — треть ягод придется выбросить: на них завелась плесень, часть потемнела. Вот тебе и сорок килограммов! Хорошо если тридцать останется. Расстроившись, я снял ящик и заглянул в следующий. Там была черешня с большого дерева, собранная до дождя, и вот она полностью сохранилась! А ее большая часть. Теперь я выдохнул с облегчением. Что там с абрикосами? Часть плодов, конечно, помялась и потемнела, но это нестрашно, продадим чуть дешевле. Фигня, учитывая, какие тут цены! Зато картофану все нипочем, он бодр и розов. — Отдыхай, — сказал я бабушке, — я сам пока поторгую. Только весы мне дай. Рассчитавшись с покупателями, Яга наконец обернулась и представилась: — Татьяна я… Вы, наверное, из Украины? — В ее голосе читалось сочувствие. — Долго ехали, устали? — Почти двое суток, — сказал я, — но не из Украины, с Кавказа, смотрите, что у нас есть! Я выложил абрикосы на прилавке красивой пирамидкой, волнуясь, как когда делаешь что-то в первый раз. На войне таких эмоций не испытывал! А может, все дело в бурлящем коктейле подростковых эмоций, когда практически все вызывает эмоциональный отклик? Закончив выкладывать абрикосы, я, заметив жадный взгляд Яги, взял несколько и протянул ей. — Угощайтесь. Хотя нет, выбирайте сами. — Я поставил ящик на пока свободный прилавок. — Вот эти, темные — самые вкусные, не смотрите на то, что некрасивые. — Ой, спасибо! — воскликнула Яга, взяла два абрикоса и спрятала в сумку. — Это внучкам. Пришлось чуть ли не насильно совать ей еще пару. — А это вам! Обтерев абрикос, торговка начала его неторопливо есть, упиваясь моментом. Наблюдая за нами, подошла блондинка-модница в малиновой блузке, джинсах, и с огромными серьгами-кольцами, куда без труда поместился бы волнистый попугайчик. — Ой, это у вас абрикоски? — удивилась она. — Надо же! Нигде еще нет. Мальчик, они твои, да? — Я кивнул. — Сделай мне два килограмма. Вот так. Даже цену не спросила. А если скажу — десять тысяч, что на сделает? Преодолев неловкость, я сказал: — За два килограмма — три тысячи. Татьяна, которая ела абрикос, подавилась и закашлялась. Блондинка молча отсчитала деньги, я достал из сумки сшитые из пленки пакеты, взвесил, отдал фрукты девушке. — Спасибо! — улыбнулась она, и на щеках залегли ямочки. — Удивлю гостей на день рождения! — С наступающим! — поздравил ее я и досыпал в пакет черешни. — Почем? — буркнула тощая тетка в шляпке, похожая на Шапокляк в молодости. — Полторы, — ответил я, высыпал на прилавок черешню из коробки в рюкзаке. — Черешня по семьсот. Потыкав абрикосы тощим пальцем, она покачала головой. — Червивые небось? В голове вертелось: «Ну шо вы, тетя, мнете тити?» Догадавшись, что она просто компостирует мне мозг и ничего покупать не собирается, я радостно кивнул: