– Что за кошка? – вдруг спросил Джек, и все к нему повернулись. Обычно он молчал на уроках – если, конечно, мисс Роуз не задавала ему какой-нибудь вопрос. Он заходил в комнату с надменным видом и сбегал сразу, как только заканчивался урок. И никогда не заговаривал с остальными детьми. Секунду стояла тишина, а потом Артур сказал: – У неё была кошка. Там, в Лондоне. Тощая и чёрная. Вообще уличная, но к нам приходила. Эмми ей отдавала половину своего ужина. Поэтому она такая худая. – Мисс Ласкоув не разрешила ей взять кошку с собой, – добавил Джоуи. – Она тогда целую сцену устроила. И ревела. Артур хмыкнул: – Сейчас опять разревётся, смотри. Эмми крепко сжала кулаки, и ногти больно врезались ей в кожу, оставив на ладонях маленькие фиолетовые полумесяцы. – Неправда, – тихо сказала она и, сглотнув слёзы, уставилась исподлобья – но не на Артура с Джоуи, а на Джека. Это он виноват. Он спросил про кошку. Может, без этого они бы быстро оставили её в покое. Джек посмотрел на неё в ответ. Глаза у него были холодные и серые, как блестящие камешки. – Твоя кошка осталась в городе? – спросил он. Эмми ничего не ответила. Она ему не доверяла. – Ты же знаешь, что стало с животными в Лондоне? Артур подался вперёд, опасливо покосившись на мисс Роуз, которая считала деревянные брусочки вместе с ребятами помладше. – Что? Бомбы туда ещё не сбрасывали. Мы бы об этом услышали. – Их усыпили. Всех, – сказал Джек, не сводя глаз с Эмми. – Убили. Потому что боялись, что на них не хватит еды. И что собаки и кошки с ума сойдут от страха, когда начнётся бомбёжка. Летом всем отправляли листовки, и там писали, что это самый лучший выход. Знаете, государство рассылает такие – об укрытиях и противогазах и таком подобном. Так что сейчас тысячи кошек и собак отправляются на тот свет. Их относят к ветеринару, и там… – Ты врёшь! – выпалила Эмми. – Ты так говоришь только потому, что ненавидишь нас. Джек пожал плечами: – Да, ненавижу, но всё равно это правда. Моя мама расплакалась, когда прочитала об этом в газете. Какая-то герцогиня предложила отправить всех животных в её загородный дом – но слишком поздно. Сейчас уже ничего не изменишь. Он победно улыбнулся, и Эмми покачала головой. Ей не хотелось верить в эту жуткую историю – но разве можно было выдумать эту деталь про герцогиню? Из-за неё слова Джека выглядели более правдивыми. – Люси уличная кошка, – прошептала Эмми. – Её никто не понесёт к ветеринару… – Наверняка уличных тоже отлавливают, – отрезал Джек. – Зачем это? – вдруг вмешался Джоуи. – Не хнычь, Эмми. Он специально так говорит, чтобы тебя расстроить. Сквозь горячую пелену слёз Эмми с удивлением посмотрела на Джоуи. Неужели он в самом деле за неё вступился? – Да и всё равно никому, кроме тебя, её не поймать. Слишком она увёртливая. Всё с ней будет в порядке. Она и от бомбы любой убежит. Артур кивнул, а затем хмыкнул: – И что электричество всё выключат, её никак не тронет. Она как раз впишется во всю эту черноту! Эмми хлюпнула носом. Это было так странно и непривычно – но мальчишки явно пытались её подбодрить. – Думайте что хотите. Мне-то что? – Джек взглянул на них, блеснув глазами, и добавил, понизив голос: – Всё равно она знает, что я прав. Мэри Леннокс Поместье Мисселтвейт 14 января 1910 года Я гуляла в саду, потому что заняться было больше нечем. Здесь намного холоднее, чем в Индии, и всё вокруг серое, даже небо. Я нашла фонтан, но он пустой, и вместо воды в нём только сухие листья. На одном из деревьев сидела хорошенькая птичка. Я спросила старого садовника, кто это. Он сказал – реполов. У него серое тельце, а на грудке мягкие алые пёрышки, и лапки тонкие, хрупкие. В Индии таких птичек не было. Когда я впервые его увидела, он сидел на увитой плющом стене, на самом верху. И пел мне песенку – словно хотел что-то сказать. Кажется, он вылетел из сада, в который уже десять лет никто не заходил. Марта, служанка в поместье, сказала про этот сад, что он давно заперт. И садовник тоже о нём упоминал. Я пыталась его расспросить, но он рассердился и сказал, что я слишком навязчива. Мне страх как хочется посмотреть на сад, но там нет калитки, или я не могу её найти, хотя обошла уже весь парк. Была в огородах и во фруктовом саду. За ними точно есть ещё один, таинственный сад, но в него никак не войти. Я почти уверена, что реполов летал в тот сад. И обязательно отыщу калитку – или перелезу через стену, если придётся. Тогда мы с ним снова увидимся. Он так громко пел… и, кажется, я ему понравилась. Как бы мне хотелось, чтобы он со мной подружился! У меня ведь нет друга, и я буду рада, если найду хоть одного. Глава пятая Эмми зарылась под лоскутное одеяло, пытаясь снова уснуть. В кровати было тепло и уютно, и она не хотела открывать глаза. В комнате наверняка ещё царил ночной мрак. Ветер с бескрайней вересковой пустоши ревел в трубе словно дикий зверь, хлестал по стенам дома и свистел в щелях так, что казалось, будто злые духи издают угрожающие вопли. Эмми боялась просыпаться. Она накрылась одеялом с головой и только в этом тёплом, тихом укрытии чувствовала себя в безопасности. Но дрёма уже спа́ла, и под одеялом быстро стало слишком жарко и душно. Эмми как мышка высунулась наружу и замерла, прислушиваясь к шуму ветра и посапыванию Руби. Дневник соскользнул с кровати на пол, но Эмми не рискнула за ним потянуться. Ветер всё ещё жутко завывал за окном, но постепенно становился тише. Теперь он издавал странные надрывные всхлипы, совсем не похожие на плач ветра. Может, у них на подоконнике сидит филин? Артур говорил, что видел во дворе филина, который пролетел совсем низко над землёй. Хотя, конечно, он мог и соврать. Эмми поёжилась, несмотря на тепло в комнате, и стала ждать, что по стеклу вот-вот застучит клюв. Теперь уже не было смысла притворяться, будто она ещё спит. Она села в кровати, обхватила колени и прислушалась. Ей хотелось думать, что это ветер воет и стенает, но казалось, будто в дом пытается прорваться нечто недоброе. Стёкла задребезжали, и Эмми подпрыгнула на постели, тихо вскрикнув. Ветер смолк, но легче от этого не стало. Даже в тишине его рёв эхом отдавался в ушах. Эмми уткнулась носом в одеяло, покрывавшее колени, и стала ждать, когда ветер снова примется ныть, бушевать и хлестать стены. Ждала она напрасно. Ветер полностью улёгся, и вместо него из коридора раздался слабый жалобный плач, такой тихий и печальный, что Эмми и сама невольно шмыгнула носом. Эмми поняла, что и до этого слышала сдавленные всхлипы, но они смешивались с шумом бури в пустоши. Это точно был не ветер – и не филин. В доме кто-то плакал. Она покосилась на Руби. Нет, малышка крепко спала. Мисс Роуз и мисс Ласкоув занимали комнату рядом с младшими детьми и наверняка зашли бы проверить, что случилось, если бы там кто-то плакал, но в коридоре не было слышно ни шагов, ни разговоров. Только усталые, измученные всхлипы. Как будто тот, кто плакал, не ждал, что к нему придут, и просто не мог сдержать слёз. У Эмми по спине пробежали мурашки. А вдруг это призрак в поместье, и слышит его только она? Всё-таки дом очень старый, даже древний – неудивительно, что в нём живут привидения. Эмми задумчиво наморщила нос. Даже если бы по Мисселтвейту ходили такие слухи, задавака Джек уже рассказал бы о них, чтобы похлеще напугать её, Артура и Джоуи. Если подумать, даже странно, что он не выдумал призрака! Мог бы накинуть белую простыню, ходить по коридорам и надрывно стенать. Хотя в такую страшную ночь сложно не поверить в настоящее привидение… Послышался очередной безнадёжный всхлип, и Эмми спрыгнула с кровати. Она ещё не была уверена, что пойдёт проверить, кто там, и попросит его замолчать. Но сил слушать этот душераздирающий плач у неё не осталось. В большинстве комнат поместья было проведено электричество, но слугам не хватило таких штор, чтобы можно было закрыть все окна, как приказало правительство, поэтому лампы не горели, и детям на ночь выдавали свечи, чтобы они могли выйти в туалет, если потребуется, и не заблудиться в коридорах. Эмми зажгла свою от ночника и выскользнула из комнаты, осторожно затворив за собой дверь. В коридоре оказалось ещё темнее, чем в спальне, и мрак окутывал слабый огонёк, словно душил его. По стенам гуляли серые чудовища. Эмми понимала, что это её тень от пламени свечи, но легче от этого не становилось. А вдруг свеча погаснет и тени прыгнут прямо на неё?! Конечно, глупо так думать, но Эмми ничего не могла с собой поделать. Дыхание выходило быстрыми рывками. Она прикрыла свечу рукой, и пламя едва не обожгло ей ладонь. Эмми поспешила вперёд по коридору, пытаясь разобрать, за какой дверью плачут. Она добралась до лестницы, за перилами которой всего три ночи назад – а казалось, уже очень давно! – Джек корчил ей рожи. Теперь сказать, откуда доносятся всхлипы, было совсем не просто. Они словно отскакивали эхом от стен и шли откуда-то из совершенно другого места. Эмми растерялась. Может, она ошиблась и это был ветер? Она остановилась у подножия лестницы, размышляя, идти ли дальше. В доме снова воцарилась умиротворяющая тишина. Неужели ей вовсе всё это почудилось? Огонёк свечи дрогнул на внезапном сквозняке, и тени яро запрыгали по боковой панели величественной деревянной лестницы. Эмми ахнула. А вдруг стенания прекратились потому, что теперь призрак витает у неё за спиной? Он выманил её из комнаты и… Девочка зажмурилась, молясь о том, чтобы рядом появилась Люси, или мисс Роуз, или даже мисс Ласкоув – кто угодно! Но никто к ней не шёл, и только доски пола едва слышно скрипели под её ногами. Она стояла одна посреди коридора в тихой ночи. Наверное, ей всё-таки показалось. Никто не плакал. 26 января 1910 Я уверена, что это было волшебство. Реполов показал мне, где зарыт ключ. Почему-то он решил поискать червячка именно там! Ключ выглядел ужасно: истёртый, ржавый, грязный. Мне не очень хотелось брать его в руки, но это был ключ от сада, запертого десять лет назад, а потому я не могла отступиться. Калитку я до сих пор не нашла, но ключ в кармане даёт надежду, что однажды это случится. Я тогда вышла попрыгать на скакалке, которую мне подарила матушка Марты. Раньше я и не знала, что такое скакалка, но Марта объяснила, для чего она, и показала. Она умеет прыгать до ста. Я больше тридцати пока не могу, но скоро навострюсь. Я проскакала почти всю дорогу до стены таинственного сада, и реполов пришёл на меня посмотреть. Он сел на самую верхушку стены и запел, чтобы я на него посмотрела – и в этом-то и заключалось волшебство! Пока я любовалась реполовом, ветер взметнул листья плюща, и за ними – всего на мгновение – мелькнула коричневая металлическая ручка. Сама калитка была выкрашена в зелёный, как и другие, но время её так потрепало, что теперь она полностью сливалась со стеной. Сама я бы ни за что её не заметила! Я пробралась через ветви плюща, которые покрывали её тяжёлой шторой, и открыла замок ключом. Единственным ключом от этой калитки – и теперь он мой! В саду всё замерло. Там стояла полная тишина. И неудивительно: десять лет никто не произносил здесь ни слова! Лишь птицы выводили свои трели. Повсюду виднелись голые плети роз, серые и большие. Они вились по траве, забирались на скамьи, статуи и даже деревья. Только выглядели они мёртвыми: серыми и сухими. Так жалко! Вот бы увидеть сад, каким он был десять лет назад, когда они цвели! Но тогда бы он не был таким заросшим, тихим и тайным, моим – и больше ничьим. В нём я могу разыгрывать свои истории и смеяться, и никто меня не увидит и не услышит. Я разрыхлила землю у луковиц, а их там сотни, даже тысячи, и они трудятся под землёй, проталкивая через её покров зелёные росточки. Я вырвала сорняки, чтобы им легче было дышать. А вот с розами не знаю, как быть. Как им помочь? Я попробовала расспросить садовника о розах, но он опять на меня огрызнулся. Он ужасно раздражительный! Нрав у него, пожалуй, похуже моего! Я слышала, экономка сказала, что у меня дурной характер. И Марта всё повторяет, какая я странная. Но в тайном саду я могу быть собой, и никто меня не осудит. И у меня есть ключ – единственный ключ! Я храню его в ящичке, вместе с дневником, чтобы никто его не нашёл. Эмми стиснула в руках страницы. Она дышала часто-часто, и сердце колотилось в груди. В Лондоне у неё был свой тайный уголок, где она встречалась с Люси, и точно так же здесь, в Мисселтвейте, у Мэри был свой тайный сад. А теперь дневники лежали в прикроватной тумбочке Эмми, и возможно, ключ тоже… Она резко села в постели – так, что блокнот чуть не соскользнул с её коленей, и взглянула на Руби. Вдруг она её разбудила? Нет, малышка мирно посапывала под одеялом. Эмми не знала, который сейчас час, но подозревала, что ещё очень рано. Когда она проснулась, ей страшно было открывать глаза, но вместо жуткой ночной тьмы комнату наполнял бледно-серый свет утра, проникающий сквозь тяжёлые шторы. Постепенно он становился всё ярче, и вскоре Эмми могла хорошенько разглядеть всё содержимое ящика. Там лежали два блокнота – и больше ничего. Она пошарила в ящике рукой, но ключа не нащупала. Хотя Мэри наверняка имела в виду именно этот тайник. Впрочем… Эмми со вздохом задвинула ящик. Прошло много лет, почти тридцать. Кто знает, что случилось с ключом – и калиткой, и садом!