Независимо от того, чем все это закончится, они нуждались в том, чтобы увидеть, как их настоящий лидер одержит верх. Уэллс готов был пожертвовать собой, если бы это означало, что больше никто не пострадает, и уж конечно не собирался праздновать труса перед лицом смерти. Он повернулся к своему ненавистному врагу Родосу, вздернул подбородок и уставился на него. Беллами подошел еще ближе к Уэллсу и встал с ним плечом к плечу. По тому, как сжались его челюсти, Уэллс понял, что брат думает так же, как и он сам. А Кларк придвинулась к Беллами, и теперь они втроем не сводили глаз с Вице-канцлера. Уэллс отогнал представшую перед его мысленным взором картину, на которой они трое истекают кровью, лежа на земле, и одновременно испускают последний вздох. Теперь Беллами и Кларк смотрели на него. Все мышцы Беллами были напряжены, его тело кипело энергией. Он был воплощением решимости и силы: никогда прежде Уэллс не видел его таким. Глаза Кларк почти что светились от бурлящих эмоций, их наполняли ошеломившие Уэллса ярость и целеустремленность. – О’кей, пошевеливайтесь, – сказал один из охранников. Кто-то, подойдя сзади, завязал Уэллсу глаза, потом его схватили за руки и куда-то поволокли. – Куда вы меня тащите? – крикнул Уэллс, упираясь ступнями в землю. Из-за повязки на глазах он мог ориентироваться лишь по слуху, но доносящиеся до ушей стоны и шарканье никак не помогли ему понять, что происходит с Кларк или с Беллами. Он сопротивлялся своим конвоирам, но не мог ничего с ними поделать. Сцепив зубы, он боролся с нахлынувшей паникой. В конце концов, последним, что он увидел, были отважные лица Беллами и Кларк, и это поможет ему продержаться еще несколько часов. Уэллс знал, что в последний раз видел сейчас Землю. К тому времени, когда с их глаз снимут повязки, в голове каждого из них будет сидеть по пуле. Глава двадцать шестая Беллами У него не было способа узнать, действительно ли Родос станет ждать рассвета. С повязкой на глазах Беллами не мог видеть, взошло ли солнце, хотя из-за запаха покрытой росой травы склонен был считать, что все еще темно. Определенно, свой последний рассвет он уже встретил. К тому времени, когда небо снова порозовеет, он будет мертв. Они все трое будут мертвы. Беллами провел адову ночку, прислушиваясь к звукам, которые могли бы хоть что-то сообщить ему о Кларк (ее заперли где-то в другом месте). Он не знал, что хуже: слышать ее крики боли и отчаяния или не слышать вообще ничего, гадая, жива ли еще его любимая. Тишина оказалась совершенно невыносимой, потому что мозг Беллами самостоятельно додумывал всякие ужасные звуки. Вот Кларк рыдает, оплакивая последние часы своей ускользающей жизни и понимая, что ей не суждено больше никогда увидеть своих родителей. Вот тишину разрывают звуки выстрелов, и сердце Беллами тоже словно разрывается на части. Двое охранников отконвоировали Беллами к центру поляны (во всяком случае, ему так показалось) и привязали его к дереву. Какая-то крохотная, чокнутая часть его личности готова была расхохотаться. Так вот какой конец его ждет после всех совершенных им ошибок и нарушенных правил! Следовало бы догадаться, что ему предназначено нечто драматичное, вроде публичной казни на опасной планете. И никакой обыденной нуднятины! Он сожалел лишь о том, что расстрел увидит Октавия. Думать о том, каково ей придется в одиночку, было тяжело, но в последние несколько недель сестренка доказала, что обладает крутым нравом и сможет о себе позаботиться. Так что в основном его огорчало, что ее заставят присутствовать на казни. Беллами было слышно, как охранники ходят по лагерю, выгоняя из хижин всех подряд – хоть взрослых, хоть подростков, – чтобы те стали свидетелями события, которое Родос небось считает самым важным в истории Земли за последние триста лет, а именно восстановления порядка на дикой, варварской планете. Это было чудовищно. Никто не должен видеть подобные зверства, а уж его сестра – в первую очередь. Надежда лишь на то, что Октавия сможет гордиться им, его так и не склонившейся головой. Ему хотелось показать сестренке, как надо жить и как – умирать. Как желал бы Беллами сейчас дотянуться до руки Кларк! Почему ее до сих пор не привели, неужели что-то случилось? Или она просто привязана к другому дереву и изнемогает в бесплодной борьбе с этими проклятыми веревками? Невозможно поверить, что такую красивую, такую замечательную девчонку ждет казнь. Немыслимо, что Кларк вот-вот выключат из реальности, будто отслуживший свое механизм. Кларк, настолько полную жизни, Кларк, чьи зеленые глаза вспыхивали восхищением каждый раз, когда она замечала какое-нибудь новое растение, Кларк, которая провела столько бессонных ночей, ухаживая за своими пациентами… – Кларк! – закричал Беллами, не в силах сдерживаться дальше. – Где ты? – Нов ответ он слышал лишь доносившиеся откуда-то из толпы тревожные шепотки. – Кларк! – снова крикнул он, и эхо подхватило его слова, разнося их по всей поляне. Его голос был громким, но Кларк все равно не сможет услышать, если она уже… – Остынь-ка, мистер Блэйк, – скомандовал Родос, будто Беллами был перевозбужденным ребенком, а не заключенным, которому осталось всего ничего до смерти. – Я решил проявить к твоим друзьям милосердие. Ни офицер Яха, ни мисс Гриффин сегодня не умрут. Луч надежды воссиял во мраке, затопившем ужасом душу Беллами, и впервые за долгое время он смог сделать нормальный вдох. – Докажи, – хрипло проговорил он. – Дай мне на них посмотреть. Наверно, Родос кивнул, потому что миг спустя кто-то неловко сдернул повязку с глаз Беллами. Он моргнул, и картина мира перед глазами вновь стала резкой. Где-то в десятке метров от Беллами замерла шеренга охранников, а за их спинами собралось все остальное население лагеря. Уэллс, Октавия и Кларк стояли впереди всех. Они были все еще живы. Беллами почувствовал облегчение и обмяк на удерживающих его веревках, почти не замечая, как те впиваются в тело. Значение имело только то, что его близкие целы и невредимы. До тех пор, пока им ничто не угрожает, ему все равно, что с ним будет. Уэллс и Кларк были по-прежнему связаны, а вот Октавия билась в руках удерживающего ее охранника. – Беллами! – выкрикнула она. Он с печальной улыбкой встретился взглядом с сестрой и молча покачал головой, как бы говоря «нет». Октавия ничего не могла изменить, но изо всех сил рвалась к нему, и ее голубые глаза полнились паникой и слезами. «Я люблю тебя, – одними губами сказал Беллами. – Все будет хорошо». Октавия собралась с силами и улыбнулась сквозь рыдания: – Я люблю тебя. Люблю… – Но потом лицо девочки сморщилось, и она отвернулась. Грэхем что-то сказал охраннику, и тот отпустил Октавию, предоставив Грэхему держать ее. Даже с такого расстояния было видно, что бывший враг Блэйков нежен и аккуратен, что он скорее обнимает девочку, стараясь защитить от того ужасного, что вот-вот произойдет у нее на глазах. – Охранники, готовьсь! – крикнул Родос. Беллами перевел взгляд на Кларк. Не в пример его сестре, та отказалась отвернуться и смотрела прямо на него, да так пристально, что на краткий миг ему показалось, что весь остальной мир исчез. Остались только они с Кларк, как в волшебную ночь их первого поцелуя среди лесов, когда Беллами вдруг ощутил, что Земля куда ближе к раю, чем Колония. «Смотри на меня, – почувствовал он ее безмолвный зов. – Просто смотри на меня, и все будет хорошо». Лицо заливал пот, но Беллами не сводил глаз с любимой. Он смотрел на нее, даже когда охранники вскинули ружья, и его сердце забилось так быстро, что Беллами показалось: оно разорвется еще до того, как до него доберется первая пуля. «Просто смотри на меня». Беллами выше поднял голову и сжал кулаки, резко выдыхая через нос. Осталось лишь несколько секунд. Пытаясь замедлить время, он дышал теперь более глубоко, заставляя сердце биться в нормальном ритме и впитывая в себя запахи лагеря и всей Земли: остывшая зола, влажная грязь, опавшие листья и воздух – свежий, чистый, вкусный запах того самого воздуха, который все они вдыхали в этот миг. Ему довелось побывать тут, и с него довольно. «Просто смотри на меня». Резкие, громкие звуки выстрелов разнеслись по поляне, и Беллами одновременно осознал сразу несколько вещей: что он не чувствует ни боли, ни ударов и что стреляют где-то за его спиной, а значит, это не люди Родоса. Наоборот, охранники оказались чьей-то мишенью. А потом он увидел их – наземников-отщепенцев, которые веером рассыпались по лагерю, размахивая дубинками и целясь в колонистов из огнестрельного оружия. Вокруг мгновенно воцарился хаос. Никто больше не смотрел на Беллами. Если не считать наручников на запястьях, он был свободен и мог бежать. Беллами лихорадочно заозирался по сторонам, ища способ освободиться, и увидел Барнетта, заместителя Родоса, неподвижно лежащего неподалеку. Беллами был не из тех, кто упускает возможности; к тому же он все равно ничем не мог помочь этому мертвому парню. Упав на колени, он повернулся к телу спиной и принялся слепо шарить по карманам Барнетта. – Кларк, Уэллс! Ключи! – крикнул он. Ребята подбежали к нему. Они с Кларк встали спиной к спине, и Беллами расстегнул наручники девушки. Когда он и Уэллс тоже освободились, они все вместе бросились к хижине-складу, где, как им было известно, в числе прочего хранилось и оружие. Вооружившись наилучшим образом (Беллами взял лук со стрелами, Уэллс – топор, а Кларк – копье), они ринулись в бой, стараясь прикрывать друг другу спины. Это было грубое, грязное побоище. Рядом с ними рука об руку бились ребята их сотни и взрослые колонисты. Беллами, едва успевая переводить дух, целился и стрелял, потом опять целился и опять стрелял, и так снова и снова. Он получал мрачное удовлетворение, видя, как поражают цели его стрелы, как с криком падают на поляну все новые и новые наземники. Руки Беллами горели от напряжения, но в нем ожила какая-то отчаянная, почти первобытная мощь. – Ты нормально? – спросил он Уэллса, перекрикивая шум. – Хорошо, – отозвался тот, с тошнотворным треском вонзая топор в голову какого-то наземника. – А ты? Прежде чем Беллами смог ответить, на него бросился наземник с маниакальным взглядом. Завывая, он поднял высоко в воздух топор, нацелившись прямо в голову Беллами. Беллами успел сделать шаг в сторону, и топор просвистел мимо, обдав ветерком его щеку. Наземник что-то разочарованно прорычал. Беллами почувствовал прилив сил, припал к земле и застыл в оборонительной позиции, готовый к новому нападению. Его противник опять поднял топор и сделал два неуверенных шажка вперед. Переполненный адреналином, Беллами, раздувая ноздри, с трудом заставил себя стоять смирно, позволяя врагу приблизиться. «Подожди, – говорил он себе, – просто подожди». Когда наземник подошел так близко, что Беллами почувствовал запах его пота, а топор снова начал движение к голове юноши, тот упал на землю и перекатился. Наземник снова издал крик ярости. Беллами снова ждал, позволяя противнику измотать себя. Когда тот приблизился, Беллами присел и пнул его в коленную чашечку. Враг, как подкошенный, повалился на землю. Внезапно Беллами показалось, что на него навалился груз весом в тысячу фунтов, почти сбив с ног. Он споткнулся, выпрямился и почувствовал, как шею сдавили чьи-то сильные руки. Беллами исступленно пытался втянуть в себя хоть немного воздуха, но тщетно. Он потянулся назад, пытаясь достать нового противника, схватил его за волосы и изо всех сил дернул, чувствуя как в руках остаются волосы врага. Хватка противника несколько ослабла. Сердце Беллами, как сумасшедшее, билось в груди, подстегиваемое нехваткой кислорода, но он не упустил своего шанса: нагнулся и перекинул нападавшего через голову. Тот с глухим стуком упал в грязь. Беллами отступил на шаг, поднял свой лук и одним плавным движением наложил стрелу, натянув тетиву. Когда его враг с трудом поднялся на ноги, Беллами послал стрелу прямо ему в грудь. Он не задержался, чтобы оценить дело своих рук, а сразу обернулся посмотреть, все ли в порядке у Кларк и Уэллса. В горячке битвы они каким-то образом разделились. Пока Беллами оборачивался, кто-то врезался ему в плечо, он отшатнулся и, пытаясь удержать равновесие, отступил на шаг, ощутив под ногами что-то большое, но мягкое. Вернее, не что-то, а кого-то. Это был человек. Вице-канцлер Родос. Беллами крутнулся и натянул тетиву своего лука, направив на лежащего свою стрелу. Родос был жив и в сознании, но тяжело ранен; кровь вытекала откуда-то из-под его головы, пачкая красным лицо и рубаху. Боль, рвота и кашель согнули Вице-канцлера пополам. Он не мог говорить, но, посмотрев вверх, встретился с Беллами глазами. Взгляд был жалким и умоляющим. Этот человек вел себя как трус, и его проигрыш был проигрышем труса. Все тело Беллами расслабилось. Он толкнул Вице-канцлера в плечо носком ботинка, и тот навзничь упал на траву. Беллами поставил ногу на грудь Родоса, прямо в центр, пригвоздив его к земле. Видеть врага поверженным, напоминающим попавшую в мышеловку мышь, было здорово. У Беллами был выбор: он мог добить Родоса, послав ему в сердце свою стремительную стрелу, или позволить этому ублюдку постепенно загнуться на поле боя. Вроде ему совсем погано, и, значит, есть смысл его не трогать. Никто не убедил бы Беллами в том, что этот гад заслуживает менее ужасную кончину. Юношу охватило чувство удовлетворения, но вместе с тем в нем проснулось и нечто иное. Жалость. Беллами стоял, разглядывая грязное, окровавленное лицо Родоса и его сцепленные в немой мольбе руки. Молодого человека терзали противоречивые чувства: жажда мести и глубинное, скрытое нежелание вновь увидеть чью бы то ни было смерть. Голова Беллами и без того была забита воспоминаниями, от которых ему ни в жизнь не избавиться. Родос не заслуживает того, чтобы встать с ними в один ряд. Вздохнув, Беллами опустил руки, позволив стреле соскользнуть с тетивы лука. Он не способен на такое. Он не может ни выстрелить, ни оставить поверженного человека на верную смерть. Ему оставалось лишь надеяться, что потом он не будет чертовски сожалеть об этом своем поступке. Беллами наклонился, протянул Родосу руку, и тот уставился на нее, подозревая какой-нибудь подвох. – Шевелись, пока я не передумал, – проворчал Беллами. Родос протянул ему трясущуюся руку, Беллами нагнулся, приподнял его и полуповел-полупонес в лагерь. Глава двадцать седьмая Уэллс В этом хаосе Уэллс быстро потерял Беллами. Потерял он и счет наземникам, с которыми ему пришлось сразиться. Руки покрылись мозолями от топора, все мышцы ныли от усталости. Уэллс вдруг обнаружил, что стоит в одиночестве посреди боя, и никто на него не нападает, словно ему дарована передышка. Люди вокруг него либо боролись за свои жизни, либо лежали на земле, раненые или мертвые. Уэллс не мог понять, кто побеждает, колонисты или наземники, но опасался, что их враги берут верх. Взрослые колонисты и ребята из сотни выглядели неважно. Уэллсу нужен был другой наблюдательный пункт, получше. Кажется, никто не заметил, как он, перепрыгивая через тела, покинул побоище и устремился к краю поляны. На несколько метров углубившись в лес, Уэллс повернул в сторону лагеря, потому что знал: там он будет менее заметен, а вид на поле боя оттуда превосходный. Продираясь через заросли, он слышал крики и стоны раненых. Вынырнув из леса возле тюремной хижины, Уэллс вскарабкался на крышу и окинул взглядом место сражения. Увиденное его потрясло. В гуще битвы происходящее казалось кровавой неразберихой, но со стороны становилось ясно, что наземники придерживаются определенной стратегии. Они уничтожали жизненно важные объекты колонистов, а именно склады продуктов и боеприпасы. А вот спальные хижины, столовая и тюрьма были нетронуты, и, конечно, это не могло быть простой случайностью. Наверняка наземники откуда-то знали назначение каждой постройки. Уэллс попытался сообразить, откуда. Возможно, дело было в шпионаже, однако колонисты регулярно патрулировали лес вокруг лагеря и не поймали ни одного лазутчика. Как раз в этот миг небольшой отряд наземников штурмовал центр лагеря, потрясая украденным оружием. Уэллс чуть не задохнулся от потрясения и ужаса, когда понял, кто их ведет. Кендалл. Теперь на ней не было колонистской одежды, и Уэллс внезапно понял, что подтвердились его худшие опасения. Наземники ни к чему не принуждали Кендалл, просто она сама была наземницей. Это все объясняло. И ее попытки имитировать произношение уроженцев Феникса, и то, что во всех ее рассказах концы не сходились с концами, и то, что она настойчиво ходила за Уэллсом по пятам. Кендалл с самого начала шпионила за ними. Уэллс был готов побить себя за то, что не прислушался к своей интуиции. Он же нутром чуял подвох, но ничего не предпринял, дал задний ход по приказу Родоса. А Кендалл этим воспользовалась. Она знала, что с прибытием взрослых сообщество колонистов ослабнет, а не укрепится, и строила на этом свои расчеты. Выходит, что он, Уэллс, совершенно никчемный руководитель. О чем он только думал? Что бы он ни делал, куда бы он ни шел, его люди страдали. В хижине, на которой стоял Уэллс, кто-то заскребся. Должно быть, наземники овладели тюрьмой, а он – единственный колонист в этой части лагеря. Закинув на плечо свой топор, Уэллс приготовился встретить незваных гостей. Может, он и не тот руководитель, которого заслуживают его товарищи, но положить за них несколько наземников вполне сможет. Дождется, пока те начнут выходить, и атакует с крыши. Он присел на корточки, стараясь не шелохнуться, чтобы не шуметь. Из хижины шмыгнули на поляну две детские фигурки, мальчика и девочки. Мальчика Уэллс узнал, это был Лео, один из подопечных Октавии. Как он тут оказался? Почему Родос не распорядился, чтобы кто-нибудь присмотрел за оставшимися без родителей детьми, отправляя Октавию на казнь брата? Ребятишки дрожали, слезы катились по их щекам.