Неужели между ними вспыхнуло пламя? Он рассердился на себя за этот романтический штамп, но ничего более оригинального в голову не приходило. Ноги вдруг стали ватными, сердце учащенно забилось, ему было радостно и в то же время страшно. «Это ты мне помоги», – чуть не вырвалось у него. Молча взывая о помощи, он боролся с желанием обнять Лауру и крепко прижать к себе. Это стоило ему невероятных усилий, на лбу выступили капельки пота. И тогда он сделал единственное, что может сделать в этой ситуации тот, кто считает себя настоящим мужчиной, пусть и ценой физической боли, не обращая внимания на нож, вонзающийся в грудь. – Раз уж мы встретились, – сказал он так, будто ничего не произошло, будто он ничего не понял из ее слов и не заметил заключенного в них страдания, – я хотел тебя попросить об одной услуге, если ты не возражаешь, конечно. – Хорошо. Ему показалось, что она огорчена и вместе с тем рада. – Мими Ауджелло, мой заместитель, хороший парень, отличный полицейский, умеет находить с женщинами общий язык. – И? – спросила Лаура, не понимая, куда он клонит. – Я подумал, было бы неплохо познакомить его с владелицей яхты. – Ясно. Ты думаешь, если они поладят, твой человек сможет что-то разузнать? – Именно. – Почему тебя так интересует эта яхта? Я знаю, что ее проверяла налоговая полиция и не обнаружила никаких нарушений. – Это еще ничего не значит. – Объясни. – Пока я ничего не могу объяснить, поверь. Это всего лишь, так сказать, чутье, интуиция… Черт! Строит из себя полицейскую ищейку, вместо того чтобы рассказать всю правду про историю с Ванессой! – И чутье тебя никогда не подводило? – насмешливо спросила она. – Ты считаешь, это просто богатая вдова, чье единственное занятие – морские прогулки, которые иногда заканчиваются в постели капитана? – Почему бы нет? Что в этом такого? – Ладно. Тогда нет смысла продолжать. – Прости, но, если я думаю иначе, это совсем не означает, что я не хочу тебе помочь. Что я могу для тебя сделать? – Придумать, как познакомить Ауджелло с Джованнини. Она помолчала. – Если ты не… – начал Монтальбано. – Попробую что-то придумать. Но ты уверен, что на яхте не знают, кто он? – Уверен на все сто. – Как их познакомить?.. Это непросто. Я должна провести его на яхту, но для этого необходимо найти какой-то веский предлог. – Ты могла бы представить его как одного из сотрудников чего-то там, которому надо кое-что уточнить. Лаура рассмеялась: – Прекрасная подсказка! – Прости, но я не могу… – Мне надо еще подумать, уверена, что-нибудь придумаю. Она снова налила себе вина. – Не слишком ли много на пустой желудок? Может, съешь что-нибудь? – остановил ее Монтальбано. – Да. – И тут же: – Нет! Я поеду. Она встала. – Оставайся, – попросил Монтальбано. Она села. И снова встала. – Нет, поеду. – Подожди, прошу тебя! Снова села. Как будто кто-то дергал ее за невидимые нити. Монтальбано пошел на кухню, открыл духовку. На противне лежали четыре огромные кефали, запеченные по особому рецепту Аделины. Включил духовку, чтобы разогреть рыбу. Достал из холодильника тарелку с оливками, сыр и соленые сардины. Приготовил скатерть, салфетки, приборы, чтобы накрыть на веранде стол. Решил проверить, готова ли кефаль, открыл духовку, наклонился, достал противень и вдруг почувствовал, что к его спине прислонилась Лаура, обвив его руками. Он замер, окаменел, чувствуя, как кровь бежит по венам все быстрее и быстрее, а сердце стучит громче, чем отбойный молоток. Горячий противень обжигал пальцы, но он не чувствовал боли. – Прости меня! И тело его освободилось, а ее руки медленно, будто желая продлить ласку, разжали объятия. Он услышал удаляющиеся шаги. Озадаченный, взволнованный, потрясенный Монтальбано поставил противень на стол, открыл кран и сунул обожженные пальцы под холодную воду, затем подхватил скатерть, столовые приборы и пошел на веранду. В дверях он остановился. Нужно сделать всего пять или шесть шагов к возможному счастью. Он не решался, эти несколько метров – как трансатлантический перелет, унесут его далеко-далеко от привычной жизни и, конечно, полностью изменят ее уклад. Способен ли он на такое, в его-то возрасте? Нет, прочь вопросы. Прочь сомнения, муки совести, доводы рассудка. Он закрыл глаза, будто собираясь прыгнуть с обрыва, и шагнул. Веранда была пуста. Послышался шум удаляющегося автомобиля. Монтальбано рухнул на стул. В горле стоял такой ком, что было трудно дышать. Уснул он около четырех утра, все ворочался с боку на бок, вставал и снова ложился. Пытался убедить себя, что утро вечера мудренее. И не было ему этой ночью ни сна, ни отдыха, одно сплошное страдание – сердце разрывалось от тоски и жалости к самому себе. Было, да сплыло. Он упустил момент. В голове крутились стихи Умберто Сабы[6]. Обычно поэзия помогала ему в трудные минуты. Но сейчас эти строки были как соль на рану. Поэт сравнивал себя с собакой, бегущей за тенью бабочки, и, как собаке, ему пришлось довольствоваться лишь тенью девушки, в которую он был влюблен. Потому что он знал, сколь горькой бывает человеческая радость[7]. Но надо ли быть мудрым? Следует ли уступить благоразумию, отказаться от любви? Около пяти он проснулся и уже не сомкнул глаз. На мгновение ему показалось, он почти поверил, что сцена на кухне ему приснилась. Если бы не боль в обожженных пальцах. Лаура оказалась мудрее, чем он. Оказалась мудрее или испугалась? Кратковременный уход, бегство от реальности самой реальности не отменяло – она оставалась прежней. И даже стала плотнее, чем была, ведь теперь оба прекрасно понимали, что с ними происходит. Как бы стали они вести себя на людях? Тщательно скрывать свои чувства? Постараться любыми способами избегать встреч. Во всяком случае, попробовать. А расследование дела? Ее помощь? Слишком высокая цена, он не готов ее заплатить. В девять зазвонил телефон. Монтальбано уже полчаса как был на работе. Настроение хуже некуда, делать ничего не хотелось. Он смотрел на пятна, оставшиеся на потолке после потопа, пытаясь разглядеть в них какого-нибудь зверя или на худой конец лицо, но в это утро фантазия явно спала, и пятна оставались просто пятнами.