«На этом настоял Сэм. Ему осточертели наши ссоры. Он беспокоится за нас обеих, особенно за Уитни». Уитни сказала: «А я хотела прийти. Я просила маму обратиться к психотерапевту еще год назад, но она сказала, что это слишком дорого». Эвелин ответила: «Не думаю, что нам это поможет, но я сделаю все, что смогу. Я Сэму обещала». Сначала я поговорила с Эвелин, которая рассказала мне, что у нее проблемы с Уитни с самого ее рождения. У нее были трудные роды, и она страдала от послеродовой депрессии. Сразу же после рождения Уитни она потребовала от Сэма дать ей слово, что больше детей у них не будет. Эвелин в детстве была застенчивой и послушной, а Уитни – жизнерадостной и общительной. С самого первого дня своей жизни Уитни перетянула одеяло на себя. Эвелин явно раздражали взаимоотношения Сэма с Уитни: «Он ее просто боготворит. Не замечает, какая она проныра и эгоистка. Он от нее без ума». Я спросила у Эвелин, как у нее складываются отношения с Сэмом. Она сказала, что ей с ним хорошо. У Сэма международная компания, и он много времени проводит за границей. Эвелин считает, что у них были бы нормальные отношения, если бы не Уитни. Они из-за нее постоянно ссорились. Эвелин считала, что он ее слишком избаловал, а Сэм называл Эвелин холодной и бездушной. Пока Эвелин рассказывала все это, меня поразило, как она одинока. Если бы у нее были какие-то теплые чувства к дочери, то мне бы это так не бросилось в глаза. У нее не было близких друзей, и она, похоже, очень зависела от Сэма, от которого ждала доброго отношения и поддержки. А он не всегда был рядом. Она тянулась к нему и злилась, что его симпатия принадлежала не только ей, но и Уитни. Эвелин сказала: «Сэм знает Уитни не так хорошо, как я. Она выпивает и уже занималась сексом. Меня не так воспитывали. Я вышла замуж девственницей». Я спросила, какие у нее взаимоотношения с Уитни. Эвелин сказала: «Она мне дерзит. Лично я никогда не повышала голос на мать. Я не разрешаю ей прикасаться ко мне и со мной разговаривать. Жду не дождусь, когда она станет жить отдельно». Вообще-то, Уитни вела себя очень хорошо. Она работала на полставки в магазине спорттоваров и была отличницей. Входила в совет старшеклассников и активно участвовала в деятельности организации «Юные республиканцы». Она занималась сексом со своим парнем, с которым встречалась уже год, но честно рассказала обо всем родителям. Она предохранялась, принимая противозачаточные таблетки. Я подозревала, что Эвелин испытывала к ней неприязнь по глубоко личным причинам: возможно, из-за собственной неудовлетворенной потребности в любви или потому, что Уитни была на нее не похожа. Эвелин не умела приспосабливаться к обстоятельствам и была не в состоянии понять, что Уитни теперь живет совсем не в том мире, что она сама в ее возрасте. Похоже, она твердо верила, что в мире ничего не меняется. Когда я встретилась с Уитни с глазу на глаз, она удивительно хорошо отзывалась о матери. Она явно уважала ее за умение хорошо вести хозяйство, следить за собой и рукодельничать. Ей хотелось более близких отношений с матерью, чтобы между ними было меньше соперничества, но понятия не имела, как этого добиться. Она заметила: «Я же не могу быть не самой собой, а кем-то еще, чтобы ей понравиться». У девушки были более близкие взаимоотношения с отцом, и она знала, что он ее любит. Но его так часто не было дома, а когда он возвращался, то старался не проявлять своей симпатии к Уитни. «Мама замечает, кого папа обнял первой, – рассказала она. – И она ему на меня наговаривает, чтобы он рассердился». «Мама обзывает меня потаскухой, потому что я занимаюсь сексом, – продолжала Уитни. – Что бы я ни сделала, все не так. Она в наказание устраивает мне молчанки, а я иногда не могу понять за что». Во время разговора со мной она расплакалась: «Мне нужна мама. Бывает, что-то мне хочется ей рассказать, но я боюсь». Я попросила привести пример. «Ну вот сейчас ко мне пристают парни со школьной парковки. Они пялятся на меня и обзывают, а один пытался забраться ко мне в машину прошлым вечером. Если я расскажу об этом маме, то она ответит, что я сама напросилась, что так мне и надо». У Уитни тоже были свои проблемы. Она много работала и беспокоилась, как все успеть. Любила своего парня, но они каждый день ругались, и Уитни хотелось понять, как наладить отношения. С мамой она все это не обсуждала, потому что была уверена, что та свалит всю вину на нее. В конце приема мы снова встретились все вместе. Эвелин призналась: «Основная проблема заключается в том, что мне не нравятся моральные принципы Уитни». Уитни возразила: «Нет, не в этом дело. Нам нужно больше общаться. Мне нужно твое понимание». Эвелин вся сжалась: «Я никогда не смогу одобрить то, что ты делаешь. У меня в семье было не так». А я в этот момент подумала: «Но Уитни – это не ты, и мир с тех пор изменился». Я изо всех сил пыталась придумать, как бы завершить консультацию на положительной ноте. Случай был необычный, потому что именно мать не хотела общаться с дочерью. Эвелин казалась более уязвимой по сравнению с Уитни и мыслила более косно. Пока Эвелин не почувствует себя лучше, позаботиться об Уитни она не сможет. Эвелин нужно было больше друзей и больше интересов, чтобы у нее была еще какая-то своя жизнь, пока Сэм не приедет домой. Я спросила, сможет ли в следующий раз Сэм прийти вместе с ними, и поблагодарила Эвелин за откровенность. Мне нужно было сначала позаботиться о ней, а тогда уж и она сумеет позаботиться о своей дочери. Я вспоминаю 1990-е годы, и мне жалко матерей, которые так старались наладить контакт с дочерями, и жалко дочерей, которые чувствовали, что их предали, что на них сердятся, и не понимали за что. Это был ужасный период для таких важных взаимоотношений. К счастью, у большинства знакомых мне дочерей и мам общение теперь наладилось. Но от тех бурных времен у них остались шрамы и напряженность во взаимоотношениях. Теперь эти дочери 1990-х воспитывают собственных дочерей-подростков и часто приятно удивляются, какие у них любящие девочки. Помня свое поведение в подростковом возрасте, они не смели ожидать, что их дочери будут легкими в общении и будут готовы к сотрудничеству. Эти матери не испытывают таких горьких чувств, как их собственные мамы. Каким-то образом получилось так, что нынешняя культура позволяет дочерям любить их. Удивительно, что в 2019 году у матерей и дочерей сложились гармоничные взаимоотношения. Матери больше понимают, с какой неблагополучной культурой имеют дело их дочери, а те в основном любят и уважают своих мам. Они хотят стать самими собой, но для этого им не надо обижать матерей. Конечно, и сейчас возникают конфликты между ними, но в большинстве семей их стало гораздо меньше. А в конкретных семьях и в культуре в целом мам гораздо меньше обвиняют во всех смертных грехах и реже унижают. В силу особенностей того этапа развития, который переживают девушки-подростки, они склонны к эгоцентризму, но жизнь в Америке усложнилась, и девушки отдают должное матерям, которые изо всех сил стараются создать для них благоприятную обстановку. Те девушки, которые участвовали в наших опросах, открыто выражали мамам благодарность. А в 1994 году редко кто признавался в любви матери открыто. Однако мы постоянно сталкивались с тем, что у девушек в 2019-м была частная жизнь в интернете, о которой их мамы ничего не знали. У девушек всегда имелись секреты, но сегодня родители пребывают в абсолютном неведении относительно большей части жизни их дочерей. Поскольку взаимоотношения между матерью и дочерью имеют принципиально важное значение, я проводила собеседование и с матерью, и с дочерью, выясняя, какие у них отношения. Без всякого сомнения, мы все равно становились свидетелями «типичных» отношений «дочки-матери». Моя подруга Пэт рассказала, что когда ее дочь Лорел шла по улице с маршевым школьным оркестром, то махала рукой и улыбалась всем, кроме нее. Пэт рассказала, что на протяжении нескольких лет Лорел просто не замечала ни ее, ни отца, но теперь их отношения немного потеплели. Дочь «переросла» свою раздражительность. У Лорин были проблемы с бунтаркой-дочерью Эддисон, которая сделала пирсинг губы, когда была в лагере отдыха для футболистов. Лорин признавалась, что ей страшно не хотелось возвращаться с работы домой целый год, когда Эддисон училась в восьмом классе, потому что каждый день начинались крики и конфликты. Но когда Эддисон перешла в девятый класс, Лорин предложила сесть за стол переговоров и заключить перемирие, а также выработать новые правила поведения. И это помогло. В фокус-группах, состоящих из девушек, нас поразил довольно низкий уровень недовольства матерей и девушек друг другом. Оливия деликатно пожаловалась мне: «Мама была огорчена, когда я ушла из маршевого оркестра». «Мама заставляет меня выбрать больше сложных предметов школьной программы для подготовки к учебе в университете и найти работу, – сказала Аспен. – Но я заявила, что не смогу совмещать одно с другим». «Я не могу сказать, что мама – мой лучший друг, но она никак не карающая рука правосудия, – сказала Джордан. – У нас похожие вкусы. К счастью, она не очень мне докучает». «Мама – мой самый лучший друг, – призналась Кендал. – Она всегда готова прийти на выручку. У нас никогда не было этих странных трений, которые бывают у дочерей и мам. Чем больше я взрослею, тем больше ценю ее». Эдди рассказала нам, как в начале учебы в старших классах она сломала челюсть и не могла есть твердую пищу нескольких недель. Мама готовила ей пюре и предлагала тянуть смузи через трубочку. Эдди выразилась так: «Она вынянчила и реанимировала меня». Рассказывая об этом, Эдди расплакалась, а напоследок сказала: «Я всегда буду любить свою маму». Сегодняшние матери волнуются в основном о том, как дочери учатся, сколько времени проводят в социальных сетях и что они перегружены всякого рода занятиями. В наших фокус-группах они рассказывали о близких и в целом благополучных взаимоотношениях, особенно с дочерями старше, а девочки, которые учились в основной школе, были больше склонны к ссорам и критическим замечаниям. Никто из матерей в наших фокус-группах не был хорошо осведомлен о том, что их дочери делают в интернете, и, похоже, был не в курсе многих их проблем, о которых девушки рассказывали во время собеседования. Матерям нравилось обсуждать своих дочерей, и они часто уходили с наших встреч со словами, что много всего узнали и хотели бы, чтобы такие беседы случались чаще. «Моя дочь довольно откровенна со мной, – сказала Ким. – В средних классах она ссорилась с друзьями, а я изо всех сил старалась не лезть к ней с советами. Прикусывала язычок и просто задавала вопросы. Я в старших классах маме о трудностях не рассказывала. Я признательна дочери за то, что она беседует со мной». «Меня воспитывали приемные родители, поэтому моя дочь Кайтана – первый мой кровный родственник, кого я знаю, – объясняла Сюзетта. – Когда я поняла, что она любит меня, у меня чуть сердце не выскочило из груди. Она моя любимая деточка». «Когда Кайтана пошла в пятый класс, ей было нелегко. Все ее одноклассники были помешаны на сериале “Сумерки”, у девочек стали округляться фигурки, а мальчишки превратились в гормональных монстров, – продолжала Сюзетта. – Я наблюдала за ее сверстниками, а моя дочь не знала, как ей вписаться в происходящее. Она звонила мне из школьного туалета каждый день. По понедельникам она пропускала школу, потому что просто не хотела туда идти. Я пыталась смотреть на это снисходительно. А сейчас я горжусь ее самостоятельностью и эмоциональной зрелостью. Недавно она сказала: “Я начинаю понимать, что считаю себя не просто баскетболисткой, или католичкой, или даже девушкой… Это все лишь какие-то части меня, а я сама гораздо более глубокая личность”». Мы спросили у мам, достаточно ли, по их мнению, у них времени, чтобы передать дочерям свою систему ценностей и свой взгляд на мир. «Мы иногда беседуем в машине, – сказала Донна. – А так, чтобы сесть серьезно и поговорить, – этого у нас нет». «Я стараюсь быть рядом, – объясняла Ким. – Моя дочь идет в школу или едет туда на автобусе, так что мы в машине не разговариваем, но беседуем, когда готовим еду и моем посуду. Я оставляю ей утром маленькие записочки, прежде чем ухожу на работу». Сюзетта кивнула и присоединилась: «У нас в доме время еды священно. У нас уговор: за ужином – никаких гаджетов. Тогда мы сможем побеседовать». «У нас не так много семейных ужинов, все чем-то заняты, – говорит Анна. – Мы очень стараемся собраться и перекусить между завтраком и обедом по воскресеньям. Но, честно говоря, мы все не очень разговорчивые. В основном по вечерам, если мы не собираемся все вместе дома, мы едим под очередную серию “Черноватого”»[23]. Все матери согласны, что в средних классах дочерям приходится труднее всего, а к старшим классам все устаканивается. Донна рассказала другим участницам фокус-группы, что однажды дочь прислала ей текстовое сообщение: «Я ненавижу тебя, стерва тупая». Донна не выдержала и написала в ответ: «А ну заткнись, дерьмецо!» Все посмеялись над этой историей и сами стали рассказывать о подобных ситуациях. «Моя дочь учится в десятом классе, и у нее по-прежнему есть круг закадычных друзей, но когда у нее возникают проблемы, то положиться ей не на кого, – сказала Консуэла. – Думаю, мне очень повезло, что она еще не интересуется мальчиками. Она мне рассказала, что когда девочки начинают ходить на свидания, то постят фото в “Инстаграме”. Так они заявляют о себе в социальных сетях». «Вот это правда, – кивнула Жанин. – Моя дочь редко выходит из дома. Она постоянно общается с друзьями по смартфону или звонит им». Мы налили себе кофе и чая и пустили по кругу блюдце с рассыпчатым безглютеновым печеньем, обсыпанным корицей. «Давайте поговорим о соцсетях», – предложила я. Когда я затронула эту тему, у мам был растерянный вид. «Я преподаю в старших классах и постоянно отбираю телефоны у учеников, – сказала Эми. – У нас в школе мобильные телефоны попали под запрет после того, как мы заметили, что ученики не общаются друг с другом во время обеда». Она вздохнула и продолжила: «Ученики приходят в ужас оттого, что я могу заглянуть в их смартфоны. Они попали в невероятную зависимость от телефонов. Их личность на сто процентов связана с тем, что там, в этих телефонах». Многие из опрошенных мной мам рассказали, что они купили дочкам телефоны, чтобы знать, когда встречать и забирать их домой после мероприятий, но были единодушны в том, что вскоре совершенно утратили контроль над тем, как их дочери общаются в социальных сетях. Донна завела правило, что в любое время она может взять у дочери смартфон и посмотреть, что у нее там происходит. «А ты когда-нибудь и правда смотрела?» – поинтересовалась Сара. «Да ни за что, – призналась Донна. – Она же в бешенство придет от этого». «Мы с дочерью договорились так, – сказала Ким. – Мы можем в любое время заглянуть в ее смартфон, мы не разрешаем ей делать сексапильные селфи, и ей запрещено пользоваться смартфоном, когда она ложится спать; на ночь он заряжается на кухне. Но мы никогда не злоупотребляли нашим договором и не читали, что там, в ее смартфоне». «Когда наша дочь делает что-то не то, мы больше не можем в наказание оставлять ее дома взаперти. Потому что она и так никуда не ходит, – рассказала Жанин. – Она сидит на диване перед телевизором с ноутбуком и мобильным телефоном. Если нам нужно наказать ее, то достаточно просто ограничить время пребывания перед экраном, и это сразу на нее подействует». «Меня беспокоит, что дочери постоянно нужно получать удовольствие здесь и сейчас, – сказала Анна. – Когда мне нужно было принять какое-то решение, я всегда обсуждала это с друзьями, и мне требовалось какое-то время все обдумать спокойно. А вот она решает все “одним кликом”. Моя дочь – экстраверт. Она приглашает к себе подруг по воскресеньям, но они только и делают, что отправляют текстовые сообщения друзьям или записывают ролики о том, как делать макияж, и выкладывают их на YouTube. Это они креативом занимаются… Да?» «Я была гораздо более общительной, чем моя дочь, – рассказывала Консуэла. – Я очень ждала выходных и постоянно устраивала вечеринки. Я всегда мечтала, что мой дом станет местом общения для Алисии и ее подружек; у меня холодильник всегда был забит газированными напитками и закусками, потому что я – “крутая мама”. Но этого-то и не случилось. Я все уговаривала Алисию встретиться с друзьями, но она даже по телефону болтать не любит, а что уж там говорить о вечеринках или о том, чтобы людей к себе домой приглашать». Время шло, и мы переключились на обсуждение секса и свиданий. Никому из мам не удалось успешно пообщаться с дочерями на эти темы. «Я попыталась поговорить о сексе и ценностях, связанных с интимными отношениями, но дочь просто выскакивает из комнаты, – со смехом рассказала Сьюзан. – Совершенно очевидно, что она не хочет говорить на эту тему». Все мамы согласились, что хотя их дочери наряжаются в откровенные наряды и могут разглядывать изображения сексуального содержания, им не нравятся разговоры на тему секса или свиданий. «Мне дочь сказала, что на свидания больше не ходят, – с содроганием призналась Ким. – Подростки или пишут друг другу сообщения, или сразу оказываются в постели. Промежуточных вариантов нет». «А что она об этом думает?» – поинтересовалась Анна. Ким уныло ответила: «Не захотела отвечать». Все матери засмеялись. Консуэла рассказала, что когда Алисии было тринадцать лет, у нее начались месячные и не прекращались целый год. У нее изменилась фигура, и вдруг в седьмом классе она превратилась в Мэрилин Монро. Мальчишки постоянно ошивались возле нее, а телефон разрывался от сообщений. Наконец Консуэла пригрозила, что выбросит ее мобильник в окно. Тем не менее когда Алисии исполнилось шестнадцать, она призналась Консуэле, что еще ни разу не целовалась. Консуэла вздохнула и так это объяснила: «Это, наверное, из-за того, что современные подростки живут в виртуальном мире». «Моя дочь учится в старших классах, – сказала Донна. – И похоже, только пятая часть ее одноклассниц ходит на свидания». Мы стали обсуждать депрессию и беспокойство, которые переживают наши дочери. Матери в основном говорили, что девочек волнуют учеба и финансовые вопросы. Но некоторые из них согласились, что их дочери переживают, впадают в депрессию или причиняют себе увечья. «На представителей моего поколения не обрушивалась двадцать четыре часа в сутки волна информации о глобальных кризисах, об атаках террористов и экологических угрозах, – сказала Ким. – Моя дочь и ее друзья слышат о каких-то травмирующих событиях каждый день. Они боятся стрельбы в школах. Жизнь у них гораздо сложнее той, что была у нас раньше». «Наши родители знали, что если мы поступили в колледж, то работой будем обеспечены, – продолжала Ким. – Моя дочь считает, что ей нужно все сделать правильно: окончить хороший колледж, не накопив слишком больших долгов за обучение, и найти такую работу, которая сможет ее прокормить. Когда я училась в колледже, то считала, что это время, когда я могу понять, какие у меня есть возможности, и познать саму себя. А моя дочь воспринимает учебу как средство обеспечить себе финансовое благополучие».