– Алена! Мамин крик разнесся по этажам, будто стая перепуганных воробьев. – Ты куда бежишь? Что случилось? Стой, кому говорят! Останавливаться было уже поздно. Аленка ускорилась, перепрыгивала через две ступеньки. Ведерко больно ударялось о бедро. Один пролет, второй, третий… Она оказалась у почтовых ящиков, свернула под лестницу, к двери. Из горла вырвался сдавленный разгоряченный выдох. Еще чуть-чуть. Ухватиться за ручку… Она дернула дверь ровно в тот момент, когда сзади появилась мама, ухватила дочь под локоть и дернула тоже. Дверь со скрипом распахнулась, выпуская небывалую, слепящую черноту. – Ты с ума сошла, что ли? – заорала мама, пытаясь отодрать Аленку от дверной ручки. – Ты куда собралась? Ночь на дворе! Что за шутки вообще? Какой тебе аттракцион, к чертям? Мама кричала так, будто не приходила тетя Зина, будто не должна была быть пятница, когда все хорошо и никто ни на кого не ругается. Аленка заплакала, навзрыд, и это, судя по всему, обескуражило маму. Она выпустила локоть. Аленка тут же рванула внутрь, в черноту, к знакомому месту. – Стой, паршивка! Мама бросилась следом. Дверь со скрипом захлопнулась. И в это мгновение в подвале загорелся яркий белый свет. Аленка остановилась, моргая. На глазах выступили слезы. Повернулась, увидела маму. Та успела накинуть халат поверх ночнушки, но все равно стояла босая. – Что это?.. Конечно. Она увидела Дерево. Его огромный светящийся ствол прорастал сквозь землю, раздробив и разбросав в стороны куски бетона. Мясистая шапка густых белых листьев подпирала потолок, закрывая его почти целиком. Кривые тонкие ветки тянулись в стороны. А с ветвей свисали люди. Они были похожи на мертвецов, болтались, вытянув вдоль тел руки, низко опустив головы – из затылков росли толстые белые черенки, прикрепленные к веткам. Лица людей были черные, гнилые. Тут висели мужчины и парни, женщины и девушки. Только детей не было. Все одеты в разное. Кто-то в деловые костюмы, кто-то в армейскую форму, кто-то в домашний халат и тапочки. Аленка знала только одного человека – тетю Зину. Вон она болталась на ветке слева, едва касалась кончиками ног пола. Платок сполз ей на лицо. – Что это?.. – Маму трясло. Она указывала на Дерево рукой. Маме было страшно. Ее рот искривился, глаза расширились, вытянутый указательный палец дрожал. А ведь Аленке говорили, что сюда взрослым заходить нельзя. Взрослые не верят в чудеса и в сказки. Им подавай реальность. – Я объясню, – терпеливо сказала Аленка. – Мама, это Дерево счастья. Оно делает нашу жизнь, ну, хорошей. Как раньше. Чтобы ты не ругалась, чтобы не плакала без папы, а я чтобы хорошо училась в школе, потому что, ну, я тоже счастливая, понимаешь? Мама, судя по всему, не понимала. Она обводила взглядом высокие ветки, болтающихся людей с черными лицами. Да, страшное зрелище поначалу, пока не понимаешь, что это на самом деле не люди, а плоды. – Это дерево надо удобрять, помогать ему расти, и тогда оно делает хорошее дело. К тебе же приходит тетя Зина? Вы сплетничаете, все дела. А потом я собираю ваши сплетни и отношу сюда. Удобряю… Аленка подошла к стволу, вокруг которого земля была рыхлой и влажной. Она перевернула ведерко и высыпала сплетни под ствол, притоптала ногой, для верности. Всегда так делала. По стволу пробежала дрожь. Сквозь землю вытянулись корни и начали медленно затаскивать вниз сплетни. Задрожали ветки, листья, а вместе с ними люди. Они ударялись друг о дружку с сухим тяжелым стуком. – А потом я ухожу, – пробормотала Аленка, все еще глядя на маму. – Нам пора, понимаешь? До следующей пятницы. Она шагнула к маме, и та словно вышла из оцепенения, схватила дочь за руки, подтянула к себе, рванула, подняла, перекинула через плечо, как мешок, и бросилась к выходу. Дверь распахнулась от тяжелого толчка. В пролете было холодно, пахло сигаретами и мочой. Мама побежала к дверям квартир, принялась колотить в них и вдруг закричала испуганно, громко, даже с хрипом: – Помогите! Кто-нибудь! Вызовите полицию! Скорее! Помогите! Двери никто не открывал. Дверные глазки оставались темными. Мама побежала на второй этаж и там тоже стучалась в двери, безрезультатно, крича и прося о помощи. Аленка заколотила кулачками маме по спине. – Перестань! Перестань, пожалуйста! Я так и знала, что не поверишь! Мама не слушала. Третий этаж. Никто не хотел помогать в полночь кричащей безумной женщине. Крики гулким эхом разносились по десятиэтажному дому. Четвертый этаж. Пятый. Аленка выскользнула из хватки матери, шлепнулась на холодный пол и заплакала от боли. – Мамочка, ну пожалуйста! У мамы были какие-то совершенно безумные глаза. Она колотила в обитую дерматином дверь и уже даже не кричала, а только шептала что-то неразборчивое. Раздались шаги. Кто-то осторожно и быстро посмотрел в глазок. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. 3 Вовка слышал крики, будто врывающиеся сквозь окна, стены, через дверь, из батарей и труб. Кричали, колотили, били. Вспыхнул свет в коридоре: проснувшийся папа шел к входной двери. Было слышно, как щелкнул замок. Глухой папин голос спросил: – Что случилось? Наверняка ему что-то ответили. Вовка с нарастающей тревогой понял, что речь идет о Дереве. Что еще могло случиться в половину первого ночи? Рюкзак лежал у кровати. Вовка ждал удобного момента, чтобы выйти и собрать сплетни на кухне. Дядя Эдик ушел минут сорок назад, прихватив с собой пакет со звякающими пустыми бутылками. Вовка все это время лежал и ждал, когда же из комнаты отца раздастся характерный храп. Но тут в дверь заколотили… – Дерево? – спросил папа глухо. – Какое дерево? Вовка вскочил с кровати, приоткрыл дверь и увидел папу. Тот был одет в семейные трусы и старую майку-тельняшку. Папа, наполовину высунувшись в пролет, с кем-то разговаривал. Был слышен женский испуганный голос, который что-то тараторил. – Подождите. Успокойтесь. Да погодите, говорю, дайте сообразить… Сейчас оденусь, сходим посмотрим, что там у вас. Папа направился по коридору в свою комнату. Вовка увидел, что в приоткрытую дверь из пролета заглядывает незнакомая женщина. Взгляд у нее был испуганный, губы дрожали. Вовка вспомнил, что тоже испугался в первый раз, когда увидел Дерево, его огромный ствол, могучие ветви, с концов которых свисали люди-плоды. Сложно было вот так сразу понять, что это не настоящие люди, а лишь оболочки, внутри которых скрываются соки счастья. Дядя Эдик говорил: у взрослых нет фантазии, поэтому они видят гнилые трупы, болтающиеся на ветках. И ничего больше. А вы, дети, способны заглянуть в самую суть. Вам не надо втолковывать и разжевывать. Верно же? О да. Он все сразу понял. Папа счастлив, когда ему есть с кем поговорить. А когда счастлив папа, хорошо и Вовке. И это – главное. Папа вернулся, одетый в шорты и футболку. В руках держал наперевес газовый ключ. У папы напрочь отсутствовала фантазия, и сразу стало понятно, что он может сделать с Деревом, когда его увидит. Вовка выскочил из комнаты, едва за папой закрылась дверь. Он не знал, как поступить, как спасти Дерево. В животе затрепетали бабочки, рванули к горлу, заставили колотиться сердце. Как остановить папу? Как, блин, вообще остановить взрослого человека? В отчаянии Вовка выбежал на лестничный пролет. Где-то внизу слышались громкие испуганные голоса. Кто-то плакал. Кажется, девочка. – Успокойтесь! – папин голос. Вовка рванул вниз по лестнице, задыхаясь от быстрого бега. В голове вихрем неслись мысли. Заскрипели петли подвальной двери. Вовка был на втором этаже. – Ох ты, черт! Первый этаж. Налево, мимо почтовых ящиков. Он зацепил плечом девочку, стоящую в темноте. Та взвизгнула. Вспыхнул яркий, знакомый, белый свет. Такой родной и любимый. Пятничный. Вовка ворвался в подвал и сразу же увидел папу. Тот стоял перед Деревом, высоко задрав голову. Люди-плоды болтались на черенках, с глухим стуком ударяясь друг о дружку. Дядя Эдик висел совсем низко. Ветка под тяжестью его тела прогнулась. При каждом движении с конца ветки слетали на пол крохотные белые листья. – Что это такое? – пробормотал папа, и в его голосе чувствовался дикий, животный страх. Рядом с Вовкой показалась та самая девочка. Она взмахнула пластмассовой лопаткой и взвизгнула: – Уходите отсюда! Это мое! Взрослым сюда нельзя! Ее визг будто вывел всех из оцепенения. В слепящем белом свете вдруг появилась босая женщина в распахнутом халате. Она подбежала к дереву и со всей силы ударила кулаками по стволу. Папа же замахнулся газовым ключом, шагнул в сторону дяди Эдика и ударил его над головой, по яркому пульсирующему черенку. Ударил раз, второй. – Папа! Не надо! Вовка бросился вперед, но папа ударил еще раз, черенок хрустнул, дядя Эдик кулем упал на бетонный пол и лопнул. Лопнул, как воздушный шар, наполненный водой. Кожа его порвалась и разлетелась ошметками, а вместе с ними – темная вязкая жидкость, расплескавшаяся вокруг ствола дерева, оросившая ноги папы, каплями осевшая на Вовкином лице. В ноздри ударил скверный запах, от которого на глазах проступили слезы. Что-то шлепнулось, какой-то бесформенный шевелящийся клубок, и из него расплылись по полу крупные влажные семена. Истошно завопила девочка. Папа отступил на несколько шагов, обернулся. Лицо его было сплошь в каплях, белели вытаращенные глаза. – Ты что здесь делаешь? – хрипло спросил он у Вовки. – Марш домой! Или ты знал?.. Впрочем… Тяжелый газовый ключ упал на пол. Папа обогнул Вовку и исчез в дверном проеме.