– Куда это ты собралась? – Я не хочу сидеть здесь два часа. Это же УЖАС какой-то! Давай лучше погуляем, пап, а? Давай погуляем? Меня дважды уговаривать не надо. Подхватываю сумку, беру Юлькину ладошку в свою ладонь. Выходим из вагона. По платформе беспорядочно рассыпались люди из электрички. Из обрывков фраз понимаю, что действительно стоять придется долго. Кто-то уже спускается с платформы, к тропинке. Где-то неподалеку, судя по доносящимся звукам машин, есть трасса. Юлька подпрыгивает на одной ноге, потом на другой. Начинает напевать песенку. Ей нравится гулять. Спустившись с платформы, мы углубляемся в лес. Вдоль тропинки стоят урны и фонарные столбы. Деревья шелестят на ветру. Проверяю телефон. Ася еще не ответила. – Папа! Папочка! – вопит Юлька радостно. – Смотри скорее! Белка! Это же БЕЛКА! Какая красивая! Она бежит с тропинки вглубь леса. – Стой, дурашка! – Иду следом. – Сдалась тебе эта белка. Юлькин рюкзачок мелькает в траве. Она кричит: – Пап, ну как ты не понимаешь! Это же настоящая белка! Такая КЛАССНАЯ! Надо ее сфотографировать! Это из разряда «перевозбуждений». Юлька забывает обо всем, несется куда-то сломя голову и не может остановиться. Надо бы поймать ее, отвлечь и вернуть на тропинку. Последние полгода она раз десять куда-то убегала. Смотришь – стоит на детской площадке, а стоит отвести взгляд – и уже убежала в подворотню, словно увидала там старого друга или позвал кто… – Иди ко мне! – кричит Юлька откуда-то. – Ну же, белочка! Я же тебя даже не вижу уже! Ныряю под разлапистую еловую ветку, прохожу мимо ряда берез. Стараюсь не отрывать взгляда от Юлькиного рюкзачка. Кажется, стало темнее… и холоднее, что ли. – Юль, давай остановимся, а? Она будто не слышит. Тараторит: – Белка! БЕЛОЧКА! Ты где? Иди ко мне! Я тебе орешков дам. У меня есть такие, грецкие, в сахаре! Под ногами звонко хрустит, и сквозь подошву ботинка болезненно впивается что-то острое. – Чтоб тебя! – едва не падаю. Опираюсь рукой о ствол дерева. Поднимаю ногу, нащупываю застрявшую в ботинке то ли иглу, то ли большую занозу. Вытаскиваю. Точно. Игла от шприца. Даже здесь, у черта на куличках. Загадили страну, наркоманьё. Теперь хрен знает что там на кончике иглы творилось… Проверяю телефон. Ловлю себя на мысли, что проверка сообщений помогает справиться с вновь нахлынувшим гневом. Ася все равно ничего еще не прочитала. Понимаю, что вокруг тишина. То есть настоящая тишина. Я не слышу гула машин. Не слышу звуков ветра в листве. И – самое главное – я не слышу голос Юльки. Холодок пробегает по затылку. – Юль? – Оглядываюсь, но вижу лишь деревья, кустарники, сверкнувшую на солнце паутину. – Юль, ты где? Серьезно! Отзовись! Застываю не дыша, прислушиваюсь. В уши будто наложили ваты. Делаю несколько шагов в том направлении, где в последний раз видел Юльку. Пытаюсь рассмотреть следы в густой траве. Хоть что-нибудь. И тут начинает казаться, что я услышал ее голосок. Или не ее? Кто-то что-то говорит. За деревьями. Скрытый в листве и колючих ветках кустарника. Торопливо иду – нет – бегу навстречу голосу! Раздвигаю руками ветки и выскакиваю на поляну. Странная это поляна. Газон словно специально уложили. Он ровный и ярко – ядовито – зеленый. Как на футбольном поле. В три ряда высятся холмики, укрытые давно увядшими цветами. Могилы? Двенадцать крохотных могил! Замечаю Юльку. Она стоит у свежей ямки метрах в десяти от меня. Рядом с ней еще две девочки, возрастом примерно такие же. Одеты во все черное. Третья девочка чуть поодаль, задумчиво ковыряет носком туфли комья вырытой земли. В руках у нее букет цветов. – Что происходит? Они будто не замечают меня. Смотрят в глубь вырытой ямы. Делаю шаг в их сторону, и в этот момент какая-то невидимая сила крепко берет меня за плечи и дергает назад. Воздух с шумом вырывается из горла, легкие болезненно сжимаются, в глазах темнеет. Падаю, ломая ветки кустарника, роняю сумку. Что-то остро впивается под ребра. На глазах непроизвольно проступают слезы. – Что, блин… – С хрипом, тяжело, вдыхаю. Поднимаюсь на колени, упершись руками в сырую холодную землю. От летнего жара не осталось и следа. Юлька поворачивается ко мне, прижимает вытянутый указательный палец к губам. – Вообще-то взрослым сюда нельзя, – говорит она негромко. – Это же только для детей, пап! Тут только дети! Я же говорила. Тебя пока никто не приглашал! Ты слишком тяжелый. ЖИЗНЬ слишком тяжелая! – Какие, к черту?.. В мою сторону поворачиваются остальные дети, и тут я понимаю, что вряд ли этим девочкам по пять или шесть лет. Сто шесть. Двести. Миллион. Вот сколько. В их черных, без единого намека на белизну глазах застыло время. На их лицах отразилась вечность. Я не знаю, откуда это узнал. В этот момент мне становится безумно страшно. Пытаюсь встать, но неведомая сила давит к земле. Колени впиваются в траву. Пальцы на руках немеют от напряжения. Тяжело дышать. – Она дело говорит, – произносит одна из девочек. – Взрослым здесь не место. У нас, знаете ли, похороны. – Похороны? Что?.. – Могилы. Вы не видите, что ли? Это участок кладбища оставшихся вещей. Юля принесла нам. Она умница. Юлька роняет рюкзачок на землю у темного квадрата вырытой ямы. Расстегивает молнию – вжжжик! – вытаскивает сначала очки со шляпой, потом зажигалку. – Они не будут мне сниться? – спрашивает с легким волнением. – Дорогая моя, – отвечает девочка с цветами (что-то желтое, похожее на гвоздики), – тебе еще много кто приснится. Ты замечательный проводник. У тебя же много вещей дома, не так ли? Которые ты находила в черных переулках. Тени отдавали тебе то, что им не нужно. Чернота всегда оставляет мостик между миром живых и мертвых. – Я… – Голос дочери дрожит. – Я не очень хочу собирать эти вещи. – Прости, дорогая. Это не вопрос выбора. Девочка с цветами и с глазами вечной черноты склоняется к Юлькиному уху и что-то торопливо ей шепчет. Я тихо вою от бессилия и злобы. Рвусь вперед. Мне не дают. С каждым рывком что-то колет в сердце, сдавливает мышцы, пригибает к земле. Боль раскатывается по руке, запоздало слышу глухой хруст и понимаю, что от напряжения сломал палец. Вывернул его к чертовой матери вертикально вверх. Кожа лопается, обнажая осколок кости. Но нет сил даже кричать. Просто заваливаюсь на бок, выворачиваю шею, чтобы не отрывать взгляда от Юльки… и вижу то, от чего хочется вопить: Юлькины глаза наполняются чернотой. Словно кто-то заливал в них густой черный сок. Юлька бросает очки в свежую могилу. Туда же летит шляпа. – Мой дедушка тоже там? – спрашивает она. Девочки синхронно кивают, а затем каждая из них начинает зачерпывать ладонями комья земли и швырять их в могилу. Я слышу звук, будто земля ударяется о дерево. О крышку гроба. Юлька не шевелится. Глаза ее пусты и черны. На поляне больше нет свежих могил. Только старые, заросшие травой холмы с увядшими цветами. Я снова тщетно пытаюсь подняться. Невидимая сила придавливает меня к земле. Кричу – но разве это крик? Сиплый хрип, вырывающийся сквозь пересохшие губы… Что-то хрустит внутри головы. Перед глазами темнеет. Это не чернота. Кажется, я просто теряю сознание. Прихожу в себя оттого, что в кармане настойчиво вибрирует телефон. Открываю глаза. Лежу в лесу, лицом в грязи. Постепенно приходит боль. Растекается по телу короткими ярыми толчками. Пытаюсь сесть. Телефон замолкает, чтобы через секунду начать вибрировать снова. Я уже не на поляне. Кругом деревья. Сквозь листву светит солнце. Вижу невдалеке фонарный столб. Слышу звуки машин. Метров, может, двадцать до трассы. Рядом стоит Юлька. Натянула кепку на уши. Закинула за спину рюкзачок. Глаза нормальные, не черные. Улыбается. – Папа, папочка, ты ТАК СМЕШНО упал! – звонко говорит она. – Я даже почти испугалась, но они мне потом сказали, что все в порядке! – Они? – Голова кружится, еле сдерживаю приступы рвоты. – Кто это был? Что произошло? – Папа, ну как ты не понимаешь! Они же хоронят старые вещи! Отводят мертвых людей из черноты на другую сторону!.. Снова вибрирует телефон. Нащупываю, достаю. Ася. Беру трубку. – Витя, ты где? – кричит Ася взволнованно. – Юля с тобой? У нее телефон выключен! Никому дозвониться не могу уже час! Вы куда поехали-то? Ты написал что-то непонятное! Какая электричка? Почему испорченный выходной? – К бабке твоей поехали, – отвечаю. – Ты же сама с утра звонила, сказала, что надо Юльке на массаж. Шею… подправить. Юлька улыбается. Не нравится мне эта ее улыбка. Ася взволнованно бормочет в трубке: – Какой массаж? Я не звонила! У меня по субботам массаж. Тем более зачем тащить Юльку в середине недели? Ты проверь входящие, чепуха какая-то… Вы вообще где сейчас?.. Юлька продолжает улыбаться. Отключаю соединение. Проверяю входящие. Снова смотрю на Юльку. Она подходит ближе, протягивает ладошку. Спрашивает: – Пап, мы же приедем сюда завтра, да? Нам очень надо! У меня столько теперь дел, СТОЛЬКО ДЕЛ!