Пуп наставил оружие на Ганси. Блу крикнула: – Остановитесь! Времени не было. Адам прыгнул в центр пентаграммы. Странно, необъяснимо – но все звуки затихали там. Крик Блу заглох, словно под водой. Воздух не двигался. Единственным подлинным ощущение было электричество – едва уловимое покалывание подступающей грозы. Нив сказала, что дело не в убийстве, а в жертвоприношении. И Пупа это поставило в тупик. Но Адам лучше, чем Пуп или Нив, знал, что такое жертва. Он понимал: дело не в том, чтобы кого-то убить или сложить треугольник из птичьих костей. Если уж об этом говорить, Адам всю жизнь приносил жертвы. И он знал, какая из них самая большая. И самая легкая. Он не боялся. Жизнь доставалась Адаму Пэрришу нелегко. Эти мускулы и внутренние органы, сухожилия и нервы существовали чудом. Он чудом двигался, чудом выживал. Однако самым главным в Адаме Пэррише была свободная воля. Способность быть себе господином. Это было важно. Всегда было важно. Это составляло сущность Адама. Опустившись на колени в середине пентаграммы и вцепившись пальцами в мягкую, покрытую мхом землю, Адам произнес: – Я отдаю СЕБЯ. Крик Ганси был мучителен. – Адам, нет, НЕТ! «На его условиях – или никак». «Я стану твоими руками, – подумал Адам. – Я стану твоими глазами». Послышался треск. И земля у них под ногами пошла волнами. 46 Блу отшвырнуло к Ронану, который как раз начал подниматься после удара. Огромные каменные глыбы, разбросанные среди деревьев, вздымались, как вода. Пруд заколыхался и стал выплескиваться из берегов. Вокруг слышался шум, как от приближающегося поезда, и Блу подумала только об одном: «До сих пор со мной еще не случалось никакой настоящей беды». Деревья приподнимались, словно пытались вырваться из земли. Листья и ветки густым, яростным дождем сыпались вниз. – Землетрясение! – закричал Ганси. Одной рукой он накрывал голову, другой цеплялся за дерево. Волосы у него были в пыли. – Что ты наделал, придурок! – заорал Ронан Адаму, который стоял в середине пентаграммы, с настороженным и внимательным видом. «Это прекратится?» – подумала Блу. Землетрясение было таким жутким, таким… неправильным. Казалось вполне возможным, что мир сейчас расколется пополам и никогда уже не исцелится. Когда земля заколебалась и застонала вокруг, Пуп с трудом поднялся на ноги, держа в руке пистолет. Оружие выглядело черней и уродливей, чем раньше. Это была вещь из того мира, где смерть несправедлива и мгновенна. Пуп удержал равновесие. Камни постепенно переставали качаться, хотя всё вокруг еще кренилось, как в «чертовой комнате». – Откуда тебе знать, зачем нужна сила! – крикнул он Адаму. – Ты выложился даром. Черт тебя возьми… Пуп навел пистолет на Адама и без дальнейших слов спустил курок. И мир затих. Листья дрожали, вода тихонько плескалась в пруду… но в остальном стояла тишина. Блу закричала. Все глаза устремились на Адама, который продолжал стоять в центре пентаграммы. Лицо у него было растерянное. Он обвел взглядом грудь и руки. Ни дыры, ни крови. Пуп не промахнулся, но он и не попал в Адама. То и другое каким-то образом соединилось. На лице Ганси, когда он посмотрел на Адама, была всеобъемлющая печаль. И тогда Блу впервые поняла: что-то изменилось, сделалось непоправимо другим. Если не в мире, то в Кабесуотере. А если не в Кабесуотере, то в Адаме. – Зачем? – спросил Ганси. – Я так ужасен? Адам ответил: – Ты здесь вообще ни при чем. – Адам, что ты сделал? – крикнула Блу. – То, что было нужно, – ответил он. Стоя в нескольких шагах от них, Пуп издал сдавленный звук. Когда ему не удалось ранить Адама, он уронил пистолет, как ребенок, играющий в войну. – Лучше дай его мне, – сказал Адам. Он дрожал. Слегка. – Кажется, Кабесуотер не хочет, чтобы пистолет был у тебя. Если ты не отдашь оружие мне, он заберет его… Вдруг деревья принялись шелестеть, как будто их раскачивал ветер, хотя Блу не чувствовала на коже ни единого дуновения. На лицах Ронана и Адама появилось одинаковое потрясенное выражение. В следующую секунду Блу поняла, что это не шелест, а голоса. Деревья говорили – и теперь она тоже их слышала. – В укрытие! – заорал Ронан. Послышался еще один звук. Сначала он походил на шелест, но очень быстро перерос в нечто конкретное. Что-то массивное продиралось сквозь заросли, ломая ветки и топча кустарник. Блу крикнула: – Кто-то сюда бежит! Она ухватилась одновременно за Ронана и Ганси и потащила их за собой. Всего в нескольких метрах позади зияла неровная пасть дерева видений, и именно туда Блу втянула обоих. На мгновение, прежде чем магия дерева окутала их, они успели увидеть то, что приближалось, – огромное колышущееся стадо белорогих зверей. Их шкуры сверкали от снега, воздух сотрясали крики и фырканье. Они неслись плечом к плечу, беспорядочно, напролом. Эти существа с запрокинутыми головами напомнили Блу ворона, вырезанного на склоне холма, и статуэтку собачки, которую она некогда держала в руках, странную и изгибистую. Топот ног и тяжесть тел сотрясали землю. Стадо, фыркая, разделилось, чтобы обогнуть пентаграмму. Стоя рядом с Блу, Ронан тихонько выругался, а Ганси, прижавшись к теплой стенке дупла, отвернулся, как будто ему было нестерпимо на это смотреть. Дерево погрузило их в видение. Разноцветные ночные огни смутно отражались на мокром, исходящем паром тротуаре. Светофор переключился с зеленого на красный. «Камаро» стоял у обочины, Блу сидела за рулем. Сильно пахло бензином. Она мельком заметила рубашку с воротничком; рядом сидел Ганси. Он наклонился к ней и коснулся пальцами ключицы. Его дыхание обожгло шею Блу. «Ганси», – предупредила она, чувствуя себя одновременно хрупкой и очень опасной. «Я просто хочу сделать вид, – сказал он, и его слова испариной осели у нее на коже. – Просто хочу сделать вид, что это можно». Блу, сидевшая в машине, закрыла глаза. «А вдруг ничего не случится, если я поцелую тебя, – продолжал Ганси. – Может быть, только если ты поцелуешь…» Стоявшую в дупле Блу кто-то подтолкнул сзади, вырвав из грез. Она едва успела увидеть Ганси – реального Ганси, – который с вытаращенными глазами протиснулся мимо нее и вышел из дупла. 47