Чертов Ронан. Загорелся зеленый свет. Ганси с такой силой нажал на газ, что покрышки завизжали и задымились. «Кабан» сорвался с места. Чертов Ронан. Ганси переключал с одной скорости на другую, быстрей, быстрей, быстрей. Мотор заглушал биение его сердца. Чертов Ронан. Стрелка на спидометре карабкалась всё выше и наконец коснулась красного предупреждающего сектора. Ганси достиг максимума, который дозволялся на этой трассе. У машины еще оставались силы. Мотор отлично работал в прохладном воздухе, езда была быстрая и незатруднительная, и ему отчаянно хотелось посмотреть, как «кабан» поведет себя дальше. Он спохватился и прерывисто вздохнул. Будь он Ронаном, он продолжал бы набирать скорость. Вот в чем заключалась проблема: для Ронана не существовало ни границ, ни страхов, ни пределов. Будь Ганси Ронаном, он давил бы на газ, пока не встретил бы выбоину, копа или дерево. Он плюнул бы на завтрашние уроки, чтобы осмотреть лес. Он бы сказал Ронану, что это его проблемы, если его исключат. Если бы Ганси вообще о нем подумал. Он не знал, что значит быть таким, как Ронан. «Камаро» вдруг содрогнулся. Ганси снял ногу с педали газа и уставился на тускло освещенные приборы, однако ничего необычного не увидел. В следующее мгновение машина вновь дернулась, и Ганси понял, что всё кончено. Он едва успел найти относительно ровное место, чтобы затормозить, прежде чем мотор замолчал, совсем как в день святого Марка. Стоя на обочине безлюдной дороги, Ганси повернул ключ в замке зажигания, но тщетно. Он позволил себе скудное утешение, произнеся вполголоса бранное слово, худшее из всех, какие знал, а затем вылез из машины и открыл капот. Адам научил его базовым вещам: менять свечи, сливать масло. Если бы слетел какой-нибудь ремень или из недр машины торчал бы свежеоторванный конец шланга, он, возможно, справился бы и с этим. Но мотор был для Ганси загадкой. Он достал телефон из заднего кармана и обнаружил, что связи почти нет. Достаточно, чтобы его помучить, но слишком мало, чтобы позвонить. Ганси обошел вокруг машины в позе статуи Свободы, держа мобильник над головой. Ничего. Он с некоторой горечью вспомнил предложение отца забрать «Шевроле Субурбан». Ганси понятия не имел, сколько проехал с тех пор, как миновал заправку на перекрестке; ему казалось, что он был уже где-то неподалеку от Генриетты. Если двинуться в сторону города, возможно, связь появится, прежде чем он найдет заправку. Или надо просто подождать. Иногда, если «кабан» глох, он оживал после того, как мотор немного охлаждался. Но Ганси слишком нервничал, чтобы сидеть на месте. Он едва успел запереть машину, когда позади «Камаро» кто-то остановился. Включенные фары ослепили Ганси. Отвернувшись от света, тот услышал, как хлопнула дверца; по гравию заскрипели шаги. Сначала приближавшаяся к нему фигура казалась незнакомой – гомункул вместо человека. Затем Ганси его узнал. – Мистер Пуп? – произнес он. Баррингтон Пуп был в темной куртке и спортивных ботинках, и в преувеличенно крупных чертах его лица читалось какое-то странное напряжение. Словно он очень хотел задать вопрос, но не мог подобрать слова. Он не спросил «у вас проблемы с машиной?» или «это вы, мистер Ганси?». Вместо всех возможных вариантов Пуп облизнул губы и сказал: – Мне нужна твоя тетрадка. И мобильник лучше тоже отдай. Ганси показалось, что он ослышался. Он переспросил: – Что? Пуп достал из кармана темной куртки маленький, но на вид необыкновенно реальный пистолет. – Тетрадку, которую ты приносишь в школу. И мобильник. Живей. Наличие пистолета почему-то было трудно уложить в голове. Трудно было перейти от мысли о том, что Баррингтон Пуп какой-то стремный и об этом можно пошутить с Ронаном и Адамом, к тому, что у Баррингтона Пупа есть пистолет и он целится в Ганси. – Хорошо. – Ганси моргнул. – Ладно. Что еще оставалось? Он ставил свою жизнь выше всего, чем обладал, разве что за исключением «Камаро», но машина Пупа не интересовала. Ганси протянул ему мобильник. – Тетрадь в машине, – сказал он. – Достань, – велел Пуп, направив пистолет ему в лицо. Ганси открыл дверцу. Когда он в последний раз видел учителя латыни, тот составлял контрольную на четвертое склонение. – Даже не думай рвануть с места, – предупредил Пуп. До сих пор Ганси не приходило в голову, что, будь «Камаро» исправен, он мог бы спастись бегством. – Еще я хочу знать, куда ты ходил на этой неделе, – продолжал Пуп. – Что-что? – вежливо спросил Ганси. Он рылся на заднем сиденье в поисках тетради, и за шелестом бумаг Пупа не было слышно. – Не провоцируй меня, – рыкнул тот. – Полиция позвонила в школу. С ума сойти. Семь лет спустя. Теперь будет миллион вопросов. Понадобится всего две секунды, чтобы ответить на них с помощью моего имени. Это ты виноват. Семь лет – и я думал… Нет. Я влип. Из-за тебя. Ганси вылез из машины с тетрадью в руках, и тут до него дошло, о чем речь. Пуп говорил про Ноя. Стоявший перед ним человек убил Ноя. У Ганси появилось какое-то странное ощущение в животе. Оно не походило на страх. Больше всего оно напоминало веревочный мост, который едва выдерживал тяжесть тела. Он почувствовал, что всё остальное в его жизни, за исключением нынешней минуты, было ненастоящим. – Мистер Пуп… – Скажи, где ты был. – В горах возле Незерс, – отстраненно ответил Ганси. Это было правдой, и, во всяком случае, он не видел смысла лгать: он сам занес координаты в тетрадь, которую собирался отдать Пупу. – Что ты нашел? Ты нашел Глендауэра? Ганси вздрогнул – и сам удивился. Каким-то образом он убедил себя, что дело в чем-то другом, гораздо более логичном, и звук имени Глендауэра потряс его. – Нет, – ответил Ганси. – Мы нашли рисунок на земле. Пуп протянул руку к тетради. Ганси сглотнул. Он спросил: – Пуп… сэр… вы уверены, что это единственный способ? Послышался негромкий, но очень внятный щелчок. Звук, который безошибочно узнает любитель приключенческих фильмов и видеоигр. Хотя Ганси никогда раньше не слышал его вживую, он прекрасно знал, какой звук издает снятый предохранитель. Пуп наставил ствол в лоб Ганси. – Нет, – сказал он. – Вот другой способ. У Ганси возникло то же ощущение отстраненности, которое посетило его на Монмутской фабрике, когда он смотрел на осу. Он одновременно увидел текущий момент (пистолет, прижатый ко лбу над бровями, такой холодный, что ствол казался острым) и перспективу. Вот сейчас палец Пупа дернется назад, пуля вонзится ему в череп, и он умрет, вместо того чтобы добраться до Генриетты… Тетрадь как будто оттягивала руки. Она была не нужна ему. Ганси знал содержимое на память. Но это была его тетрадь. Он отдавал всё, ради чего трудился. «Я заведу новую». – Если бы вы просто попросили, – произнес Ганси, – я бы пересказал вам всё. Я был бы рад поделиться. Это не секрет. Пистолет, уткнувшийся ему в лоб, задрожал. Пуп сказал: – С ума сойти. Ты что-то говоришь, когда я держу тебя под прицелом. Ты удосужился это сказать. – Зато вы знаете, что это правда. Он протянул Пупу тетрадь. – Ты мне отвратителен, – сказал тот, прижимая ее к груди. – Ты считаешь себя неуязвимым. Я тоже так думал. И тогда Ганси понял, что Пуп собирается его убить. Невозможно говорить с такой ненавистью и горечью в голосе – и не спустить после этого курок. Лицо Пупа напряглось. Времени не стало – только промежуток между двумя дыханиями. Вдох и выдох. Семь месяцев назад Ронан объяснял Ганси, что такое хук. «Бей всем телом, не только кулаком. Смотри, куда бьешь. Локоть под девяносто градусов. Не думай, что ему будет больно.