– Превосходно, – повторил он. – Просто замечательно. Мне кажется, нас ждет что-то интересное. Увидимся через час. «Превосходно»? Ганси без Адама… Блу сама не знала, на что это будет похоже. Несмотря на робкий интерес, который питал к ней Адам, парни действовали как единое целое, слитная трехголовая сущность. Увидеться с одним из них в отсутствие прочих… это казалось слегка опасным. Но варианта не пойти с Ганси просто не было. Блу ничуть не меньше, чем он, хотела продолжить поиски. Едва Блу положила телефон, как услышала зов: – Блу-у-у-у, дитя мое, дочь моя, иди сюда! Это был голос Моры, певучий и полный несомненной иронии. Блу, с неприятным предчувствием, вошла в гостиную, где обнаружила Мору, Каллу и Персефону, пивших – как она заподозрила – «отвертку». Когда Блу появилась на пороге, женщины посмотрели на нее с ленивыми улыбками. Стая львиц. Блу, подняв бровь, взглянула на напитки. Утренний свет, лившийся в окна, делал содержимое бокалов ярко-желтым и полупрозрачным. – Сейчас всего десять. Калла протянула руку, ухватила Блу за запястье и силком усадила на ярко-зеленый диванчик. Ее бокал уже почти опустел. – Сегодня воскресенье. Что еще нам делать? – Лично мне нужно выгуливать собак, – заметила Блу. Мора, сидевшая в полосатом синем кресле в другом конце комнаты, отхлебнула из бокала и скроила зверскую гримасу. – Персефона, ты наливаешь слишком много водки. – У меня всегда рука вздрагивает, – грустно ответила Персефона, устроившаяся на плетеной скамеечке у окна. Когда Блу начала подниматься, Мора произнесла – голосом, в котором звучала еле прикрытая сталь: – Посиди с нами минутку, Блу. Расскажи, что ты делала вчера. И позавчера. И два дня назад. И… слушай, давай поболтаем про последние две недели. Тут Блу поняла, что Мора в бешенстве. До сих пор такое случалось крайне редко – и, ощутив себя объектом этого бешенства, Блу немедленно покрылась холодным липким потом. – Ну, я… – она замолчала. Лгать было бессмысленно. – Я не тюремщица, – перебила Мора. – Я не стану запирать тебя в комнате или отсылать в монастырь за то, что ты слишком громко плачешь. Поэтому хватит шнырять и прятаться. – Я не шныряла… – Именно что шныряла. Я тебя знаю с самого рождения и клянусь – ты шныряла. Судя по всему, вы с Ганси поладили? – Лицо у Моры было неприятно проницательным. – Мама! – Орла рассказала мне про его клевую машинку, – продолжала Мора. Голос у нее по-прежнему звучал сердито и с наигранной бодростью. Блу прекрасно понимала, что заслужила выволочку, и оттого ей было еще больнее. – Ты ведь не собираешься с ним целоваться? – Мама, этого не будет никогда, – заверила Блу. – Ты же его видела. – Я как-то сомневалась, что старый шумный «Камаро» – это мужской эквивалент порезанных футболок и картонных деревьев на стенах спальни. – Поверь, – сказала Блу. – Мы с Ганси совершенно не похожи. И, кстати, они не картонные. Это переработанный холст. – Окружающая среда вздохнула с облегчением, – ответила Мора и вновь отхлебнула из бокала. Сморщив нос, она сердито взглянула на Персефону. У той был вид мученицы. Помолчав, Мора заметила уже мягче: – Я не в восторге от того, что вы ездите в машине без подушки безопасности. – В нашей машине тоже нет подушки безопасности, – заметила Блу. Мора выудила из бокала длинный волос Персефоны. – Да, но ты всегда ездишь на велосипеде. Блу встала. Она подозревала, что зеленый пух кушетки намертво пристал к ее колготкам. – Теперь я могу идти? Или всё плохо? – Да, плохо. Я велела тебе держаться от него подальше, а ты этого не сделала. Просто я еще не решила, как поступить. Мои чувства ранены. Я посовещалась кое с кем, и мне сказали, что я вправе чувствовать себя обиженной. Не подскажешь, современных подростков сажают под домашний арест? Или эта традиция осталась в восьмидесятых? – Я очень рассержусь, если ты меня запрешь, – объявила Блу, всё еще потрясенная непривычным проявлением материнского недовольства. – Я, скорее всего, взбунтуюсь и спущусь из окна на простынях. Мора потерла лицо ладонью. Гнев у нее полностью выкипел. – Ты по уши влюбилась, да? Немного времени понадобилось… – Если бы ты не запретила с ним видеться, мне не пришлось бы нарушать твой запрет, – парировала Блу. – Вот что получается, Мора, когда используешь свою ДНК, чтобы завести ребенка, – проговорила Калла. Мора вздохнула. – Блу, я знаю, что ты не идиотка. Но иногда даже умные люди делают глупости. Калла прорычала: – Не будь одной из них. – Персефона? – спросила Мора. Та тихим голосом ответила: – Мне нечего добавить. Но, впрочем, после короткого размышления добавила: – Если хочешь кого-нибудь ударить, не зажимай большой палец в кулаке. Будет очень жаль его сломать. – Ладно, – поспешно сказала Блу. – Я пошла. – Могла бы, по крайней мере, извиниться, – заметила Мора. – Сделать вид, что у меня есть над тобой хоть какая-то власть. Блу помедлила. Мора, конечно, могла ее контролировать, но этот тип контроля в норме не предполагал ультиматумы и запреты. Поэтому Блу произнесла: – Извини. Я должна была сказать тебе, что собираюсь сделать то, о чем ты предупреждала. Мора буркнула: – Что-то я не чувствую особого удовлетворения. Калла вновь ухватила Блу за запястье, и на мгновение девушка испугалась, что та может ощутить загадочность, окружающую предприятие Ганси. Но Калла просто проглотила остатки коктейля и промурлыкала: – Со всей этой беготней не забудь про наш киновечер в пятницу, Блу. – Наш. Киновечер. В пятницу, – повторила та. Калла стянула брови. – Ты обещала. В течение нескольких мучительных секунд Блу пыталась припомнить, когда это они с Каллой успели спланировать киновечер, а потом догадалась, о чем шла речь – о разговоре, состоявшемся давным-давно. Они намеревались обыскать комнату Нив. – Я и забыла, что мы условились на пятницу, – ответила Блу. Мора покрутила коктейль в бокале, который по-прежнему был почти полон. Она всегда предпочитала наблюдать, как пьют другие, нежели пить самой. – А какой фильм? – «И карлики начинают с малого», – немедленно отозвалась Калла. – В оригинале – «Аух цверге хабен кляйн ангефанген». Мора поморщилась, хотя Блу не поняла, от чего – от фильма или от акцента Каллы. Она сказала: – Ну и хорошо. Нас с Нив как раз не будет дома.