Маникюр был единственным ее броским украшением. Хелен обладала красотой суперкомпьютера – блестяще, элегантно, практично, куча первоклассных технических фишек, слишком дорогих для большинства людей. – То есть стекляшку, – подытожил Ганси. Их мать коллекционировала редкие расписные тарелки с той же страстью, с какой Ганси собирал факты о Глендауэре. Он с трудом воспринимал красоту предмета вне его изначального предназначения, зато про коллекцию писали в журналах, и застрахована она была на сумму большую, чем жизнь Ганси-старшего. Очевидно, мать была не одинока в своей страсти. Хелен твердо стояла на своем. – Не желаю это слышать. Ты ничего ей не купил. – Я этого не сказал. – Ты назвал мой подарок стекляшкой. Ганси поинтересовался: – А как я должен был его назвать? – Тарелки бывают не только стеклянные. Та, которую я нашла, – не стекло. – Значит, маме не понравится. Лицо Хелен из каменного сделалось совсем каменным. Она сердито взглянула на навигатор. Ганси не хотелось думать о том, сколько времени она посвятила поискам этой особенной тарелки. Ему не нравилось видеть женщин своей семьи разочарованными; это портило прекрасные обеды. Хелен продолжала молчать, поэтому Ганси задумался про Блу. Что-то в ней не давало ему покоя, хотя он никак не мог понять, что именно. Достав из кармана листик мяты, Ганси сунул его в рот и стал смотреть на знакомые дороги Генриетты, змеившиеся внизу. С воздуха повороты казались менее опасными, чем они ощущались в машине. Так что там с Блу? У Адама она не вызывала подозрений – в то время как в норме он подозревал ВСЕХ. Но опять-таки Адам явно увлекся. И для Ганси это было непривычно. – Адам, – позвал он. Ответа не было, и Ганси повернулся. Наушники болтались у Адама на шее, а сам он, перегнувшись через Блу, показывал ей что-то внизу, на земле. Она шевельнулась, ее платье слегка задралось, и Ганси увидел длинный, изящный треугольник бедра. Рука Адама, лежавшая в нескольких дюймах от ее ноги, цеплялась за сиденье. Костяшки пальцев побелели – настолько он ненавидел летать. В том, как сидели Адам и Блу, не было ничего особенного, но почему-то при виде этой сцены Ганси почувствовал себя странно, как будто он услышал неприятную реплику и впоследствии совершенно забыл слова, но запомнил ощущение, которое они оставили. – Адам! – крикнул Ганси. Тот с испуганным видом вскинул голову и поспешно нацепил наушники. В эфире раздался его голос: – Ты закончил говорить про мамины тарелки? – Да. Ну, куда полетим? Я думал – может, к церкви, где я записал голос. Адам протянул Ганси мятый листок. Тот разгладил его и обнаружил грубо нарисованную карту. – Это что? – Это нарисовала Блу. Ганси внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, выиграет ли она что-нибудь, если собьет их с пути. Она не дрогнула под его взглядом. Повернувшись обратно, Ганси разложил листок на приборной панели. – Рули, Хелен. Хелен заложила вираж, следуя новым указаниям. Церковь, к которой их направила Блу, находилась примерно в сорока минутах езды от Генриетты, но если лететь напрямик – не более чем в пятнадцати. Ганси прозевал бы ее, если бы Блу не сказала тихонько: «О». Это оказалась руина, пустая и заросшая. Вокруг виднелась узкая, старая-престарая каменная стена. Там, где некогда, очевидно, проходила вторая, остались углубления в земле. – Это оно? – Всё, что есть. Что-то в душе Ганси вдруг замерло. Он переспросил: – Что ты сказала? – Это развалины, но… – Нет. Что ты сказала перед тем. Повтори, пожалуйста. Блу бросила взгляд на Адама. Тот пожал плечами. – Я не помню. Кажется… «это всё, что есть». «Это всё. Всё?» Вот что не давало ему покоя с самого начала. Он узнал ее голос. Узнал местный акцент, узнал интонацию. Голос Блу звучал в записи. «Ганси». «Это всё?» «Всё, что есть». – Вертолет не сделан из топлива, – резко заметила Хелен, как будто уже говорила это, а Ганси прослушал. Возможно, так оно и было. – Куда летим дальше? «Что это значит?» Он вновь ощутил бремя ответственности и странный трепет. Нечто большее, чем он сам. Ганси сразу исполнился предвкушения и страха. – Где залегает линия, Блу? – спросил Адам. Блу прижала к стеклу два пальца, большой и указательный, словно измеряла что-то, а затем ответила: – Там. Она ведет к горам. Ты видишь вон те два дуба? Одна точка находится прямо между ними. Другая точка – церковь. Если соединить их прямой, это и будет силовая линия. Если в канун дня святого Марка он разговаривал с Блу, что это значило? – Ты уверена? – спросила Хелен бодрым голосом суперкомпьютера. – У меня топлива только на полтора часа. – Я бы не стала говорить, если бы не была уверена, – с легким возмущением ответила Блу. Хелен тонко улыбнулась и направила вертолет туда, куда ей указали. – Блу… Это сказал Ронан – впервые подавший голос, – и все, даже Хелен, повернулись к нему. Он сидел, склонив голову набок, и Ганси почуял опасность. Ронан смотрел на Блу очень внимательно. Он спросил: – Ты знаешь Ганси? Ганси вспомнил, как Ронан стоял, облокотившись о машину, и раз за разом проигрывал запись. Под их взглядами Блу явно ушла в оборону. Она неохотно ответила: – Только по имени. Свободно переплетя пальцы и упершись локтями в колени, Ронан перегнулся через Адама, чтобы оказаться ближе к Блу. Он умел казаться необыкновенно грозным. – А откуда ты знаешь имя Ганси? – поинтересовался он. Надо отдать ей должное – Блу не отшатнулась. Уши у нее порозовели, но она твердо сказала: – Во-первых, отодвинься. – А если я не хочу? – Ронан, – произнес Ганси. Тот отодвинулся. – Но я бы тоже хотел знать, – добавил Ганси. Его сердце как будто совсем утратило вес. Глядя в пол, Блу сжала в руках многослойный подол своего невероятного платья. Наконец она выговорила: – Что ж, это справедливо. И сердито указала на Ронана. – Но таким способом вы от меня ничего не добьетесь. Если он еще раз ко мне полезет, будете искать свою линию сами. Я… послушайте. Я расскажу, как узнала твое имя, если ты объяснишь, что за рисунок у тебя в тетради.